https://lit-era.com/blogs/post/31859
С утра прочел рецензию на "Истинное имя". Пока не могу собраться с мыслями, чтобы сказать спасибо ее автору, поскольку до глубокой ночи редактировал очередную главу и дописался до кругов перед глазами и отчетливого звона в голове. Придется отложить все благодарности до вечера. Но замечательное настроение на целый день мне обеспечено.
И, кажется, сэр Ирем снова фаворит читателей.

Когда в следующий раз будете читать "Алые паруса" или употреблять это выражение для обозначения романтических поступков, вспомните, что автор "Алых парусов" выстрелил в грудь своей возлюбленной за то, что она пожелала с ним расстаться. Это дает возможность посмотреть на сюжет повести в правильном свете. Произведения, в которых жизнь, желания и чувства девочки (девушки, женщины) вертятся вокруг любви к мужчине или ожидания такой любви - часть того мира, в котором женщин убивают и калечат исключительно за то, что они не желают соответствовать этому представлению о них.

Подробности истории - по ссылке https://www.livelib.ru/articles/post/29607-roman-k...ign=post29607&up=101967554

Недавно я нашел статью о том, почему литераторы - самые худшие прокрастинаторы. Тема для меня, как и для любого автора, животрепещущая, так что я перевел часть статьи с английского. С оригиналом можно ознакомиться вот здесь https://www.theatlantic.com/business/archive/2014/...-procrastinators/283773/ 

“Как и большинство писателей, я - отпетый прокрастинатор. Только в процессе написания этой статьи я проверила свою электронную почту по крайней мере 3000 раз, написала и забраковала несколько списков покупок, провела долгую битву в твиттере по поводу того, является ли золотой стандарт худшей разновидностью экономической политики из когда-либо существовавших, написала в Фэйсбуке сообщение нескольким своим школьным друзьям, с которыми не виделась больше десяти лет, и несколько раз гуглила собственное имя, чтобы убедиться, что я хотя бы однажды написала что-то, что кто-то действительно захочет прочитать. 

Многие люди подвержены прокрастинации, но для писателей это наиболее распространенная профессиональная проблема. Один редактор, с которым я беседовала, с нежностью вспоминал о книге, которую ему поручили редактировать в конце девяностых. Автор этой книги заключил контракт с издательством в 1972-м. 

Однажды я спросила у талантливого и довольно известного коллеги, как ему удается регулярно выпускать по 8000 слов. “Ну, - сказал он, - сначала я откладываю то, что нужно сделать, на две-три недели. Потом я сажусь, чтобы писать. В этот момент я встаю и иду убирать свой гараж. Затем я возвращаюсь и иду наверх работать, но в итоге все равно спускаюсь и пару часов жалуюсь своей жене. Наконец, когда пройдет еще дня два, и я начинаю всерьез беспокоиться о том, что пропущу свой срок, я все-таки сажусь и пишу” 

За эти годы я разработала теорию о том, почему писатели - такие жуткие прокрастинаторы. Мы были слишком хороши в своем классе английского. Звучит безумно, знаю, но позвольте объяснить. 

Большинство писателей были теми самыми ребятами, которые легко, почти автоматически, получали высшие оценки на уроках по английскому. (Есть исключения, но те, кто является исключением из этого правила, очень часто не подвержены привычке откладывать свою работу на потом). В раннем возрасте, когда учителя изо всех сил стараются внушить нам мысль, что труд является ключом к успеху, будущие писатели видят, что это - очевидная ложь. Там, где другие не могут разделаться со списком обязательной литературы, они успевают прочитать программу за два года вперед. Нередко они могут сдать законченный роман для своего проекта по литературе в пятом классе. Дело не в том, что они никогда не терпят неудачу, но в раннем возрасте им почти никогда не приходилось сталкиваться с поражением; их природные таланты обеспечивали им места во главе класса. 

Из этого извлекается очень плохой и неверный урок - что успех в работе в основном зависит от врожденного таланта. К сожалению, когда вы профессиональный писатель, вы конкурируете с остальными детьми, которые были во главе своего класса по английскому. Теперь ваши работы могут и не оказаться - и, по факту, чаще всего не окажутся - самыми лучшими из всех. Если вы провели большую часть жизни, двигаясь вперед благодаря естественным способностям, делая только то, что получалось быстро и легко, то каждое написанное вами слово превращается в проверку того, есть ли у вас способности, а каждая заметка - выяснением того, насколько вы хороши как автор. До тех пор, пока вы не закончили свою статью, или рассказ, или роман, они все еще могут быть хорошими. Пока вы не взялись за дело, вы - Пруст, Оскар Уайльд и Джорд Оруэлл в одном лице. Но к тому времени, как вы закончите, вы становитесь больше похожи на одного из тех придурков из 40-х годов, которые писали стостраничные абзацы, потому что им было лень решить, где предложение должно закончиться. 

Большинство писателей справляется с прокрастинацией за счет того, что, когда наступает крайний срок, их страх стать никем перевешивает их страх написать что-то ужасное. Но я наблюдала, как поразительное количество молодых журналистов рушат свою карьеру, просто не сдавая вовремя статей. Все они выпускники колледжей, вполне способные написать законченное предложение, так что дело вовсе не в их лени или же некомпетентности. Скорее, они парализованы перспективой написать что-нибудь недостаточно хорошее. 

“Именно так!” - сказала стэнфордский психолог Кэрол Двек, когда я поделилась с ней своей теорией. Один из самых известных экспертов в теории мотивации, Двек посвятила массу времени изучении неудачи и того, как люди на нее реагируют. В то время как многие из людей, которых она изучала, ненавидели задания, в которых они не преуспевали, некоторые люди могли ответить на этот вызов. Они положительно наслаждались вещами, в которых были не очень хороши, и относились к ним именно так, как следует - когда они терпели неудачу, они учились. 

Кэрол Двек довольно долго не могла понять, чем эти люди отличаются от остальных. Догадка осенила ее в тот момент, когда она сидела в своем кабинете, проверяя результаты последнего эксперимента с одним из ее аспирантов: люди, которые не любят проблемы, считают, что талант - это фиксированная вещь, которую они получают при рождении. А люди, которые наслаждаются проблемами, считают, что они питают свой талант, делая то, что им не нравится. 

“Это было настоящим озарением” - призналась Двек. С тех пор она определяет людей первой группы, как людей с «фиксированным умом», а людей другой группы - как обладающих «разумом роста». Для людей роста столкновение с проблемами - это возможность развивать свои таланты, но для «фиксированных» людей это всего лишь измерительный щуп, который выявляет, велики ли их способности. И если вдруг окажется, что ты не так хорош, как тебе хочется, то это не возможность роста, а сигнал, что ты, возможно, должен поискать какое-нибудь менее амбициозное занятие, сосредоточившись, к примеру, на мытье полов” (с)  
 
Дальше я переводить не стал, поскольку текст статьи плавно скатился к заклинаниям из книг “Как стать успешным”. Работайте больше, работайте усерднее, и вам воздастся за труды, аминь. Не думаю, что это применимо к написанию художественных текстов. Каждый автор знает, что можно провести целые сутки за столом и написать несколько тысяч знаков, а потом забраковать написанное, осознав, что получается что-то НЕ ТО. Ваш текст может быть хорошим, грамотным и даже вписываться в общую сюжетную канву, но, если в процессе работы не произошло того таинственного алхимического превращения, которое вдыхает в наши книги жизнь, то текст останется картонным и оставит у вас ощущение глубокой неудовлетворенности. Самое лучшее, что можно сделать с таким текстом - это сохранить его среди черновиков как доказательство своего трудолюбия, а самому вернуться на исходную позицию и начать все с начала. А самое худшее - пожалеть свои усилия, вставить этот мертворожденный эпизод, а то и целую главу в роман, и потом разгребать последствия. Проверено на личном опыте. 

Я в принципе согласен, что поймать жар-птицу вдохновения гораздо проще, если браться за работу при любых условиях. Бывает, что садишься за работу с тусклым взглядом, сам не зная, на что вообще надеешься, и без единой связной фразы в голове - а через полчаса уже не поспеваешь за своими мыслями и так остервенело бьешь по клавишам, что ноутбук становится похож на старую печатную машинку Ремингтон. Но, к сожалению, бывает и наоборот - бросаешься к компьютеру с уверенностью, что тебя посетила грандиозная идея, а через полдня работы, полностью разбитый и опустошенный, понимаешь, что попытка воплотить эту задумку была провальной с самого начала и закономерно завела тебя в трясину полного уныния. 

Я думаю, что автор той статьи, которую я стал переводить, был совершенно прав, сказав, что многих авторов парализует опасение написать что-то недостаточно хорошее. Но мне кажется, что главная причина этого явления - совсем не в том, что авторы втайне боятся конкуренции с коллегами. Мне кажется, что всякий автор прежде всего конкурирует с самим собой. 

Однажды Алексей Толстой сказал: “...Когда я подхожу к столу, на котором лист бумаги, у меня такое ощущение, как будто я никогда ничего не писал (...) А ведь я уже выпустил несколько книг, кое-какая техника у меня уже выработана… Нет, белый лист меня все же пугает! Как я буду писать, думаю я, ведь я же не умею!”. Я готов поспорить, что все дело заключалось как раз в том, что А.Толстой к тому моменту уже написал несколько книг, и знал, что они нравятся читателям. Пытаться что-то сделать в первый раз, как ни крути, совсем не страшно; мы легко прощаем себе неудачи в незнакомых нам делах. И делать то, что ты заведомо умеешь делать хорошо, тоже не страшно. А с литературой штука в том, что этого нельзя “уметь”, и никакая техника письма не выручит. Страх автора перед пустым листом, будь это лист бумаги или монитор его компьютера - это не страх не справиться, а страх того, что волшебство не повторится. 

На каждом авторе лежит сложнейшая задача - довести свою работу до конца, не снизив планку. Например, чем больше кто-то хвалит первые две книги цикла, тем острее я чувствую ответственность за то, чтобы последняя книга оказалась так же хороша, как предыдущие. И это тот самый случай, когда рассуждения о том, что “неудачи следует воспринимать, как лишнюю возможность потренироваться и развить свои таланты”, не только не помогают справиться с проблемой, но и вообще звучат нелепо. Если автор пишет книгу, скажем, о корсаре Дрейке, а в минуты грусти и упадка сил может утешить себя тем, что “не получится одно - получится другое”, и что в следующий раз он может взяться за сюжет о первых колонистах Марса, то ему, определенно, повезло. Но если наш писатель твердо знает, что он хочет написать ИМЕННО ЭТУ КНИГУ, именно о Дрейке, то он понимает, что пространства для маневра или отступления у него нет. Либо он справится с поставленной задачей, либо нет, и если нет - то никакие колонисты Марса его никогда в этом несчастье не утешат. Так что прессинг, который испытывает (и во многом сам себе организует) такой автор, исключительно силен. Но для того, чтобы его ослабить, лозунги из серии “Just do it!” совершенно бесполезны. Это именно тот случай, когда сделать можно либо хорошо, либо никак. По собственному опыту скажу, что автору в подобной ситуации может помочь не “тренинг личностного роста” с белозубо скалящимся коучем, а только группа преданных читателей, которые способны проявлять не потребительский (“когда же прода?”), а реальный интерес к его работе.   

Ненавижу чернуху и цинизм в литературе. И ещё больше ненавижу, когда рецензенты начинают восклицать "как это мощно и правдоподобно! Какой реализм! Как надоели приукрашенные и напудренные персонажи, как всем нам жизненно необходима свежая струя из спермы, крови и дерьма!". Не знаю, что им там необходимо, с их пресыщенностью, малокровием и скучной офисной работой, заставляющей тянуться к ужасам реальной жизни через книги и кино. Если бы они соприкасались со страданием, бессмысленностью и жестокостью в реальности, они бы поняли, что суть культуры - в героической борьбе за смысл, в противопоставлении абсурду и жестокости чего-то вечно-человеческого, а не в том, чтобы рассматривать, обнюхивать и смаковать фекалии и утверждать, что смысла нет, поэтому нужно внимательнее присмотреться к существующей бессмысленной реальности - при этом под реальностью почему-то неизменно понимаются убийства, изнасилования и выгребные ямы, словно человек, поверивший, что смысла нет, теряет всякую способность видеть что-нибудь другое.

В начале марта ездили в средневековый магазин. Кроме рубашки на шнуровке, купили деревянную кружку. Хитрость заключается в том, что изнутри она покрыта слоем воска, чтобы дерево не промокало и не гнило. К чему я это говорю? К тому, что каждый раз, когда я пью из этой кружки, я чувствую сладкий запах пчелиного воска, создающий потрясающие комбинации со вкусом пива или молока, и думаю о том, что нам, авторам фэнтези и исторических романов, очень часто не хватает именно таких деталей, которые невозможно угадать или вообразить - их можно только знать. Это особенная память тела - многочисленные запахи, или мозоли от меча, которые на самом деле отличаются от остальных (от топора будут совсем другие, от лопаты - третьи), или то, как неожиданно-легко становится плечам после того, как снял кольчугу, даже если проносил ее всего-то полчаса, не говоря уже о целом дне.

На фото: Соня сняла кружку на балконе и прогнала снимок через призму.

Посоветовал жене романы Робин Хобб, которые люблю за их неспешность и психологизм. Соня сломалась на третьей книге "Саги о Видящих", не вынеся депрессии ГГ, а я подумал про другие книги, куда менее талантливые, чем у Хобб, однако тоже полные нытья. Как-то так вышло, что почти во всех книгах в жанре фэнтези, написанных от первого лица, герой (или же героиня) постоянно жалуются на свою нелегкую судьбу, могущество своих врагов, непонимание со стороны друзей и родственников, и так далее, и все тому подобное. Пожалуй, больше всего раздражает то, что почти все эти "страдальцы" являются либо представителями высшего сословия, либо бастрадами, которые - при всех своих несчастьях - живут лучше, чем 99% людей в средневековом мире, даже при наличии в нем магии.

Подобному герою наплевать, что тысячи людей вокруг него работают с рассвета до заката, умирают от болезней, голода или банальных зимних холодов. И уж тем более ему плевать на многочисленных безликих слуг, которые с утра до ночи обслуживают его аристократическую задницу. Он, разумеется, не стирает свои вещи и не моет за собой посуду. Его руки не болят и не трескаются от полоскания белья в холодной воде. Он никогда не очищает выгребные ямы, куда сам же гадит - у него есть более серьезные дела! При этом нашего героя никогда не посещает мысль, что, если он и не получил от жизни все, что хочет, ему все же повезло гораздо больше, чем другим. И правда, зачем обращать внимание на то, что у тебя всегда есть теплая одежда, еда и крыша над головой, а все твои дела нередко ограничиваются... учебой, о которой большинство людей в твоей стране не может даже не мечтать? Это не важно. Главное, встать в позу благородного страдальца и сказать - "Никто меня не любит и не понимает! Все ко мне несправедливы!". И читатель, как ни странно, часто покупается на жалобы таких героев, начиная искренне сочувствовать эгоцентричным инфантилам, потому что автор тоже им сочувствует и всячески поддерживает своих персонажей в их смешных претензиях - вместо того, чтобы ввести в повествование более умного героя, который дал бы поглощенному собой ГГ пинка под зад и объяснил ему (или же ей) что они не единственные люди в мире, и что их нелепые проблемки меркнут перед настоящими проблемами.

Я не хочу сказать, что человек должен чувствовать себя счастливым просто потому, что у него есть еда и крыша над головой. Я имею в виду зацикленность героев на самих себе. Простой пример - значительная часть первой книги Хобб посвящена нытью ГГ о том, что Баррич его не понимает. И это говорит человек, у которого перед глазами отец Молли, который постоянно напивается и избивает ее, так что она ходит с расквашенным носом! Но это наблюдение почему-то ни на секунду не заставляет Фитца подумать "а ведь Баррич не злой человек и искренне заботится обо мне". К третьей книге эгоизм и неблагодарность Фитца успевают нагноиться до такой степени, что он орет на Баррича - "ты меня спас просто потому, что ты ничтожество, которому всегда надо с кем-нибудь возиться, без этого ты не знаешь, чем себя занять!". И это тот момент, когда Фитц выглядит откровенно противно. Его нытье "я не хочу быть человеком короля!" тоже звучит нелепо. Хочется сказать ему - разуй глаза! Ты правда думаешь, что те люди, которые стирают твои грязные штаны, прямо-таки мечтают этим заниматься? Но почему-то их загубленная стиранием чужих штанов жизнь тобой не воспринимается, как вселенская несправедливость.

Спасибо Джорджу Мартину за то, что Джона Сноу быстро излечили от его нытья, ткнув его носом в то, что большинству людей в Дозоре повезло гораздо меньше, чем ему. С другой стороны, герои типа Сноу извлекают для себя уроки из упреков окружающих и что-то изменяют в своем поведении, в то время как героев типа Фитца упрекать бессмысленно - от всех упреков они только глубже погружаются в хандру.

Вот, допустим, пишете вы фэнтези. Но не один роман, а, например, дилогию или трилогию. И какой-нибудь герой, игравший значительную роль в вашей первой книге, оказывается совершенно не востребованным во второй. И, как следствие, выпадает из повествования, переставая оказывать какое-либо влияние на сюжет и на судьбу ГГ. И вот читатели интересуются – а как там мистер Н?.. Что с ним случилось дальше?.. А вы чувствуете совершенную беспомощность, поскольку, получается, что ничего с ним не случилось, просто он пошел своей дорогой, а ГГ пошел своей, и больше они не пересекались. В жизни такое сплошь и рядом происходит, но в литературе это выглядит неаккуратно. В хорошо продуманном романе никаким случайностям не место. И вот тут вы начинаете страдать и ломать голову над тем, что делать с потерявшимся героем.

Обычно авторы их убивают, чтобы никаких вопросов не было. Но, если вдуматься, убийство персонажа – очень хлопотное дело. Для начала, надо будет аккуратно вписать его смерть в сюжет, чтобы она не портила уже сложившуюся композицию романа, а потом еще придется как-то отразить влияние его трагической судьбы на жизнь и на характер главного героя… в общем, целая история. В конечном счете, убивать героев стоит только там, где автор (и ГГ) эту смерть действительно способен пропустить через себя и воспринять ее, как настоящую трагедию. Я пару раз без шуток плакал от того, что тот или иной герой погиб. Короче, «зачищать хвосты» убийством персонажа – это не мое. Второй вариант, который напрашивается в подобном случае – несколько раз упомянуть пропавшего героя в следующих книгах, чтобы создалось впечатление, что его жизнь продолжается где-то на периферии вашего повествования, и просто перестала влиять на основной сюжет. Пока что я именно так и поступил, но не могу сказать, что чувствую большое удовлетворение от этого решения. И на это есть причина – в среднестатистическом романе в жанре фэнтези всегда по меньшей мере в полтора раза больше персонажей, чем необходимо. Эта избыточность всегда бросается в глаза, когда читаешь чужие книги, следовательно, нужно подозревать ту же ошибку и у самого себя – наверняка не ошибешься.

Я задаю себе вопрос – не правильнее ли объединить «пропавшего» героя и кого-то из героев следующих книг в один собирательный образ, чтобы убить двух зайцев сразу: 1) раз и навсегда решить проблему с «потеряшкой» и 2) сократить количество действующих лиц? Проблема в том, что каждый автор успевает привязаться к своим персонажам, так что изменить даже одну заметную черту, не говоря уже о том, чтобы превратить двух разных персонажей в одного, кажется святотатством, грубым и насильственным вторжением в структуру текста. И это именно тот момент, когда ты перестаешь понимать, что в данном случае будет ошибкой – то ли инфантильное отношение к своему тексту, как к чему-то завершенному и неприкосновенному (распространенная идея начинающих писателей, которые пишут кучу лишних сцен и диалогов, а потом не решаются от них избавиться), то ли желание перекроить готовый текст и уже существующих героев под свое абстрактное представление о хорошей (в композиционном смысле) книге. Видимо, придется проверять свои идеи опытным путем, то есть поэкспериментировать с черновиками, попытаться превратить двух персонажей в одного, и посмотреть, что получается – хороший новый персонаж или Тяни-Толкай.    

Ненавижу Литрес. Ненавижу этих падальщиков, наложивших лапу на огромное количество хороших книг. И еще больше ненавижу их кастрированные "ознакомительные фрагменты", которые валяются и тут, и там, и постоянно попадаются нормальным людям вместо полных текстов. Ненавижу вас, уроды. Да здравствует Флибуста, Рояллиб и все пираты на свете, слава им ныне, и присно, и во веки веков, аминь. 

О чем мечтает каждый автор Самиздата (и не только Самиздата)? Разумеется, о том, чтобы ему писали комментарии. Вопрос – какие именно. Я попытаюсь рассказать о том, на что автор надеется, заглядывая в комментарии, и что обычно получает. Разумеется, все это очень субъективно, кто-нибудь другой может испытывать совсем другие чувства.

Комментарии, которые мы часто получаем.

1. Короткие комментарии в духе «Спасибо», «Спасибо за проду!» и т.д. Автор рад, что у него есть постоянные читатели, которые дают понять, что им небезразлично его творчество, но чувствует легкое разочарование из-за отсутствия конкретики.

2. «Когда будет прода?». Казалось бы, следует радоваться, что читатели не забывают Автора и его произведения, но на деле этот комментарий вызывает сильную фрустрацию, поскольку автор сам не знает, «когда будет прода». Правда, я знал авторов, которые работали по расписанию, стабильно публикуя проду каждый день или каждую неделю. Но обычно это все-таки не так.

3. Комментарии людей, которые относятся к событиям в романе так, как будто персонажи – их знакомые. «Я так надеялся, что этот негодяй получит по заслугам, а он в результате оказался в выигрыше!». Или «вот бы тут сложилась романтическая линия между персонажами А и Б!». Автор чувствует себя польщенным тем, что ему удалось создать живых героев, судьбу которых можно принимать так близко к сердцу, но одновременно с тем он чувствует растерянность. В большинстве случаев, если автор пишет не фансервисную прозу и не Мэри Сью, любые события в сюжете не существуют сами по себе, а работают на выражение авторской идеи. Если бы Наташа вышла замуж за Болконского, Овод сумел бы объясниться с Монтанелли, а Скарлетт сразу поняла, что ее чувства к Эшли – просто детская иллюзия, то получилась бы совсем другая книга. Каждый автор в глубине души надеется, что его произведение будет восприниматься как единство смысла и сюжета, а не как один только сюжет. Впрочем, должен признать, что чтение по главам, да еще и с перерывами по времени, сильно препятствует такому восприятию.

4. «Здравствуйте, автор, я читаю вашу книгу, но не умею описывать свои впечатления, поэтому просто хотел(а) бы вас поблагодарить». Автор тронут тем, что комментатор решил отозваться на его произведение и выразить свое небезразличие к нему, но думает, что тут возникло недоразумение. Потому что для того, чтобы написать Самый Лучший Комментарий, как раз не надо ничего уметь. Это ведь не рецензия. После школьных сочинений у людей обычно существует убеждение, что делиться впечатлениями о литературном произведении – это особое искусство, и что в этом деле нужно соблюдать какие-то формальности. Хотя любая мысль, возникшая в процессе чтения, ничем не приукрашенная и не затемненная, как раз и представляет собой самый лучший комментарий – в смысле честности и пользы автору.

Комментарии, о которых мы мечтаем, но которых почти никогда не получаем.

1. Любые комментарии по смыслу (повторюсь, что очень важно различать сюжет и смысл). Например, если мы говорим о тех же «Унесенных ветром», я бы с удовольствием спросил у Митчелл что-то вроде: «насколько вы сами согласились бы с идеей Ретта, что люди типа Эшли Уилкса – «порода чисто орнаментальная», а существования заслуживают только люди типа Скарлетт, Батлера или миссис Мэрриуэзер? Как вы думаете, может ли способность человека выживать в эпоху потрясений служить мерилом его ценности как таковой?». Или спросить у Дивова с его «Выбраковкой» - «вы все время повторяете, что «Выбраковка» - это антиутопия, но в процессе чтения упорно создается впечатление, что вы упиваетесь тем фантастическим будущим, которое вы описали. Вам не кажется, что ваши чувства относительно этого нового порядка, как минимум, амбивалентны?».

2. Комментарии, которые указывают на логические нестыковки в сюжете или в поведении героев. Хрестоматийный пример с форумов по Гарри Поттеру – Рон утверждает, что боится пауков из-за того, что, когда ему было три года, Фред и Джордж превратили его любимого плюшевого мишку в паука. Поскольку в тот момент, когда Рон с Гарри учатся на пятом курсе, Фред и Джорд все еще остаются в Хогвартсе, следует считать, что они старше своего брата на два года. Получается, что они владели трансфигурацией в пять лет, причем способны были превратить неживой объект в живой. Да при таком раскладе их должны были бы принять в Хогвартс сразу в качестве преподавателей! Чаще всего такие нестыковки легко можно устранить, если какой-нибудь внимательный читатель вовремя укажет на них автору. А иногда какая-нибудь нестыковка рушит логику всего сюжета – и тогда тем более необходимо, чтобы кто-то открыл автору глаза ДО того, как он напишет еще пять томов, которые зацементируют эту ошибку раз и навсегда и сделают ее неустранимой.

3. Комментарии «от Станиславского». Любому автору, который надеется улучшить свое мастерство, жизненно необходимо, чтобы кто-нибудь кричал ему «Не верю!». Не верю в этот диалог, он выглядит ненатурально. Не верю в то, что человек с таким бэкграундом, как ваш герой, принял бы в этой ситуации подобное решение – а уж тем более способен был его осуществить. Не верю в то, что вашему персонажу сорок, как это заявлено в сюжете, его речь напоминает речь подростка. И так далее. Естественно, это отнюдь не значит, что автор обязан тут же все исправить, чтобы эта сцена удовлетворила «Станиславского». По сути, если такой «Станиславский» у него один, ориентироваться на его суждения даже опасно – они могут оказаться чистой вкусовщиной. Зато если Станиславских много, и в каких-то вопросах их мнения сходятся, это очень полезно автору в его работе. В идеале «Станиславский» вежлив и пишет свои комментарии не потому, что ему он пытается повысить таким образом свою самооценку, совершенно не интересуясь автором и его творчеством, а именно потому, что видит в произведении большой потенциал и хочет помочь автору исправить недочеты.

4. Вопросы и уточнения. Особенно полезны для авторов фэнтези, которые не могут опираться на конкретный исторический материал, что на практике чаще всего приводит к совершенно не продуманной системе права, экономики и государственного управления, к невозможным сочетаниям климата и географии, а под конец почти всегда – к грубым прорехам в логике. Поэтому, если в тексте в первый раз упоминается какая-нибудь абстрактная «инквизиция», очень полезно уточнить, какими полномочиями она обладает, на какие религиозные догматы опирается, кем введена, et cetera, et cetera. Некоторым авторам подобные расспросы кажутся слишком дотошными и не имеющими никакого отношения к сюжету, но я думаю, что на любой вопрос, который не касается сюжета, всегда можно честно ответить, что вас это не интересует, и что упомянутая комментатором деталь играет в тексте исключительно декоративную роль, никак не влияя на судьбы героев или смысл произведения. Если же вдруг случится так, что эта самая деталь _влияет_ на сюжет и связана со смыслом, но при этом автор представляет ее очень смутно, то такой вопрос поможет автору понять свою ошибку раньше, чем она погубит его произведение.

P.S. На Литэре мне на эту заметку ответили так: 

"...сие есть мечты особой категории интеллектуальных извращенцев, требующих от любовных романов логики, от Конана-Варвара - достоверной психологии, а от фентези с драконами обоснованной и исторически оправданной матчасти. Но таки да, этой узкой группе подобные диспуты просто бальзам на душу и помогают сделать драконов еще достовернее." 

Как здорово быть интеллектуальным извращенцем =D

Увидели мы тут в Лионе точку бук-кроссинга, и я прихватил оттуда книжку для детей, решив, что она пригодится мне, чтобы тренироваться в чтении по-французски. Сегодня стал ее читать. Начинается эта добрая детская книжка так: мальчик играет во дворе с ребятами, а в это время его мама умирает от чахотки. Он приходит домой, а она мертвая - руки уже окоченели, глаза смотрят в потолок, а по лицу мухи ползают. Мальчик начинает рыдать, а какая-то старая женщина, то ли родственница, то ли просто соседка, запрещает ему плакать, потому что "твоя мама была храброй, и ты тоже должен". Наверное, если бы я читал по-русски, я бы не обратил особого внимания, но сейчас я читал медленно, и меня проняло. До меня вдруг дошло, что старые детские книги вообще ужасно кровожадные - вечно там осиротевшие дети, трущобы, чахотка и черт знает, что еще. Причем все это - в таких подробностях, что жуть берет. Представьте, что ваш маленький ребенок приходит домой с прогулки - а по маминому трупу мухи ползают. Или что он засыпает на одной кровати с умирающей подругой, как Джен Эйр или Люда Влассовская. Или что его продают чужому человеку, как Реми у Гектора Мало. И нечего тут плакать, потому что "мама тоже была храброй". Брррр!

Мы пока слишком близко, и кровораздел
Так мучительно тяжко нам давит на плечи.
Но когда мы увидим друг друга в прицел,
Станет легче, мой ангел. Клянусь, станет легче!
Время вылечит всё, что навеки рвалось
И однажды, столкнувшись сентябрьским полднем,
Мы уже и не вспомним, как все началось, 
Да и чем всё закончилось - тоже не вспомним.
(с) Сергей Калугин

Ты знаешь, как трудно бывает проснуться,
Суметь разлепить непослушные веки,
И выйти в свинарник заплеванных улиц,
Где вовсе не волк, человек человеку?
А это созвездие – глюки от боли,
Закончится вой, со слезами растает...
Твое одиночество – добрая воля,
Ей тоже хреново.
Ее не бывает.
Ты видишь – она пробегает по небу,
Ты знаешь, что белых волчиц не бывает,
Но ты видишь смысл во всем, что ты делал,
Пока Белая волчица ищет свою белую стаю.
(с) Александра Павлова ("Кошка Сашка")

Читаю "Алую королеву" Грегори. Язык, конечно, не настолько сочный, как в "Другой Болейн", и драматизма тоже на порядок меньше, но все-таки очень здорово. Сначала я читал довольно безучастно, но примерно к середине меня затянуло. Генри Стаффорд и Томас Стэнли удались на славу. Начинаю думать, что Джордж Мартин списывал Петира Бейлиша как раз со Стэнли. Вообще, в отличие от "Другой Болейн" в "Алой королеве" самые удачные персонажи - мужские, а вот женщин, которые были бы так же колоритны, как Анна и Мария, в этой книге нет. Но зато А.К., как и все прочие романы Грегори, несет в себе явный феминистический подтекст. Все героини Грегори страдают от того, что женщина является имуществом, предметом торга и сосудом для деторождения. Мне кажется, такие книги, наравне с романами типа "Прислуги" Кэтрин Стокетт, в бОльшей степени способствуют усвоению ценности и значимости равноправия, чем современные [весьма унылые] потуги создавать произведения, пропагандирующие идеи недискриминации и демократии. Есть, конечно, в этом жанре и удачные произведения, но чаще, к сожалению, выходит нечто пошлое и плоское. По большей части, полагаю, оттого, что писать (или снимать кино) с позиций недискриминации стало "хорошим тоном", так что тема недискриминации и равенства в произведении уже не гарантирует, что автор страстно верит в эти ценности - теперь он может "верить" в эти вещи просто потому, что это стало респектабельным, или же вовсе заниматься внутренней цензурой.      

Прочитал вчера "Ребекку" Дафны дю Морье. Очень старался убедить себя, что для 1938 года это неплохо, а у меня просто искаженное восприятие. Но ничего не получилось. Терпеть не могу этот сюжет - неловкая, неопытная и не знающая жизни девица и Таинственный Незнакомец, который слишком хорош для нее (слишком зрелый, слишком богатый, слишком популярный и тд). Разумеется, он ведет себя так, как будто бы ни в грош ее ни ставит, и, разумеется, в финале выясняется, что он безумно в нее влюблен, но Таинственные и Мрачные Обстоятельства не позволяли ему проявить свою любовь. 

Прочел в рецензии, что "Ребекка" похожа на "Джен Эйр". Как бы не так. Джен Эйр - не пустое место, которое с замиранием сердца смотрит в рот Таинственному Незнакомцу и пытается разгадывать Великую Загадку его жизни, игнорируя повседневную грубость и хамство с его стороны. Если ей грубят, то она говорит, что ей это неприятно. Если ее пытаются превратить в содержанку, она негодует. А если поступки любимого человека расходятся с ее представлениями о правильном и неправильном, она уходит, а не приносит все на свете в жертву "благородной страсти". Словом, Эйр, несмотря на свою бедность и зависимое положение - человек со сложившимися убеждениями и чувством собственного достоинства. А главная героиня "Ребекки" - это просто какой-то кошмар. Во-первых, у нее нет имени. То ли оно ни разу не звучит в тексте, то ли звучит, но до того мимоходом, что никто его не запоминает. Во-вторых, все ее поступки - это цепь нелепостей и неизменно следующих за ними угрызений в стиле "ах, какая я неловкая, неумная, не соответствующая своему положению...". И если поначалу, когда она становится хозяйской богатого поместья, ее растерянность вполне понятна, то пару месяцев спустя подобная беспомощность уже выглядит дико. В-третьих и в главных, героина сама считает себя полным ничтожеством. Надевая маскарадный костюм, она испытывает восторг по поводу того, что другой образ на время скрывает ее собственную, блеклую, неинтересную личность. Совершенно не понятно, почему читатель должен сопереживать такому персонажу. Разве что из тех же побуждений, которые заставляют покормить голодного пищащего котенка? Но котенок - не хозяин собственной судьбы. А эта девушка легко могла бы измениться, если бы не извлекала из своей некомпетентности и беспомощности выгоду - во-первых, перекладывая все дела на окружающих, а во-вторых, получая законный повод без конца жалеть себя. 

И дело тут не в том, что авторы должны писать только о привлекательных героях. Дело в том, что глупость и некомпетентность главной героини не должны быть стержнем, на котором держится сюжет. Все до единого важные события "Ребекки" вертятся вокруг того, что героиня делает очередную глупость. Впрочем, это касается не только главной героини. Остальные персонажи, словно сговорившись, ведут себя, как дураки. Есть такое выражение, idiot plot, сюжет на идиотовой тяге, который развивается только за счет нелепости мотивов и поступков всех героев. Ну так вот, это он самый. Правда, мне легко представить, что во времена, когда быть откровенным и делиться собственными мыслями и чувствами было не принято, человеческая жизнь полностью состояла из таких сюжетов. Но должны же быть какие-то границы. Скажем, если человек ведет себя, как твой заклятый враг, пугает тебя каждым своим взглядом, вообще как будто бы преследует тебя, станешь ли ты руководствоваться его советом в каком-нибудь важном для себя вопросе? Думаю, нет. И ни один нормальный человек не станет. А вот главная героиня "Ребекки" именно так и делает. Причем предполагается, что читатель должен замереть в предчувствии драматической развязки - хотя эту развязку смог бы предсказать даже десятилетний.

(осторожно, дальше будет спойлер!)

...Ну и, конечно, вишенка на торте - это главная интрига книги и ее развязка. Поскольку получать удовольствие от самого процесса чтения у меня получалось плохо, я ускорился и стал листать страницы побыстрее. Не затем, чтобы узнать, что именно произошло с первой женой Максима (прообраз Каллена, один из бесконечной череды Загадочных Мужчин в книжках такого сорта), это было мне уже известно, а затем, чтобы понять, почему он ее убил. Увы, более плоской и убогой сцены, чем сцена объяснения, нельзя себе даже представить. Даже в самом главном вопросе книги мотивы главных героев остаются нелепыми до извращенности. Макс стреляет в жену, когда она говорит, что его любимое поместье Мэндерли унаследует незаконный ребенок. Естественно, он в шоке. Он все эти годы знал, что его жена-социопатка постоянно спит с мужчинами; он знал, что у нее оборудована целая квартира в Лондоне, в которой происходят самые разнузданные оргии (на что в тексте намекается с туманностью, достойной 1938 года); но только сейчас он понял, что от внебрачного секса тоже иногда бывают дети! Это озарение, которое, по всей видимости, должно затмить трагедию Эдипа. Героиня тоже не отстает от своего болвана-муженька. Когда он неожиданно заявляет, что застрелил Ребекку, она не восклицает - "Как?!" или "За что?!", не впадает в ступор, не отшатывается в ужасе. Еще не зная никаких подробностей этого дела, она уже прыгает ему на шею с воплем - "Я люблю тебя". Неважно, кто ты - психопат-ревнивец, или несчастный человек, который застрелил жену случайно, или вообще маньяк, который убивает женщин. Потому что главное - не это, а то, что ты все-таки мой, и значит, я могу раствориться в этих отношениях и, наконец, забыть о том, какое я ничтожество. Ура!..         

Словом, если вы собирались почитать "Ребекку", вдохновившись тем, что это знаменитое произведение (11 экранизаций, мюзикл и многое другое), которое считают классикой и проходят на филфаке - не советую. По-моему, это книга для тех, кому по вкусу "Сумерки" и "50 оттенков серого".      

Перечитывал свои черновики десятилетней давности. Очень сочувствовал Проконсулу, с которым мы в те времена вместе пытались стать писателями. Боже мой, какую дрянь я ему посылал.  

Я решил почитать французских классиков - ведь нельзя же жить в стране, не зная ее литературы. Стал читать "Отверженных" Гюго, и сразу же споткнулся об его манеру пережевывать одну и ту же мысль по десять раз и добавлять к каждому действию романа длиннейшие "поучительные" рассуждения. Пример - вот Жан Вальжан пытается ограбить булочную, чтобы накормить семерых детей своей сестры. Его за это отправляют на каторгу на пять лет, а за каждую попытку побега добавляют новый срок, так что в сумме он проводит в тюрьме девятнадцать лет. И все это за то, что он фактически пытался украсть булку хлеба, да и ту не смог (его поймали). Казалось бы, этой истории вполне достаточно, чтобы понять, как чудовищно действовало правосудие в начале 19-го века. Но Виктору Гюго этого мало, и он на протяжении трех глав с неописуемым занудством обсасывает идею "закон безжалостен к бедным". Эта мысль настолько глубока и противоречива, что я только что выразил ее в трех словах - но Виктору Гюго понадобилось больше тысячи. Причем это многословие и бесконечное морализаторство даже не спишешь на эпоху - Гюго с Дюма родились в один год, 1802, и были представителями одного и того же литературного направления, но при этом Дюма не докучал читателям бесчисленными обличениями, размышлениями и умозаключениями, бестактно прерывающими ход повествования. 

В этом Гюго похож на Льва Толстого с постепенным превращением "Войны и мира" из хорошего романа в скверное философское эссе ("сейчас я расскажу вам, что я думаю о роли личности в истории. Что значит - вам неинтересно?.. Ничего, я буду краток. Через каких-нибудь сто, сто пятьдесят страниц я обязательно вернусь к своим героям"). 

Проблема в том, что авторы почти всегда готовы возомнить, что только им под силу исцелить больное человечество от его заблуждений. Тут включается сократовская логика - если бы люди знали, как жить правильно, они бы жили правильно, а раз они живут неправильно, значит, их надо срочно научить, как надо. И тогда, раздувшись от сознания своей высокой миссии, подобный автор начинает просвещать других людей, чаще всего зацикливаясь на пяти-шести идеях (но зато отлично пережеванных). Само собой, честнее было бы оставить свою философию для публицистики. Но, поскольку даже наиболее самонадеянные авторы догадываются, что людям более чем наплевать на их "спасительную философию", они всегда готовы подмешать свое лекарство для больного человечества в очередной роман - авось, читающая публика проглотит их пилюлю вместе с остальным произведением. 

Ну и последнее - в тех главах "Отверженных", которые я успел прочесть, Гюго не столько изображает реальность, сколько пытается подробно _рассказать_ о ней, и только изредка переключается на собственно художественный стиль. Это усиливает ощущение неровности повествования. Скажем, эпизод о том, как епископ принимал у себя Жана Вальжана, или как он исповедовал умирающего якобинца - это действительно художественное произведение, а долгое, убийственное в своей монотонности повествование о жизни самого епископа, его поездках, распорядке дня, привычках и занятиях - это конспект из авторской записной книжки, сырье для написания романа, выдаваемое в данном случае за сам роман.

То чувство, когда ты десять часов подряд работаешь над эпизодом, а потом понимаешь, что его не получится включить в роман.

Утром пытался продолжить "Волчье время". Ничего не вышло. Сцена - Меченый арестован по обвинению в измене и находится в тюрьме. Предстоит беседа с королем. Вроде бы все понятно, но пружины, настоящего "движка" у сцены нет. Я давно понял, что у любого эпизода должна быть внутренняя пружина, то, что запускает действие и придает ему динамики, иначе повествование рассыпается, вязнет в деталях и становится натужным. Пока не могу найти такой "движок" для этой сцены. Провел за работой несколько часов, а получилось - полторы страницы, причем никуда не годных. Пришлось смириться с поражением и отложить работу на потом. Нашли на крыльце самокат, оставленный в наследство предыдущими жильцами. Ездил на нем по Пьер-Бениту и соседнему Олину (Олену?). Асфальт не самый лучший, но ощущения все равно захватывающие.   

Попался мне на днях томик Рэя Бредбери, "О скитаньях вечных и о Земле". Стал перечитывать. Наткнулся в "Марсианских хрониках" на диалог Спендера и капитана корабля, где Спендер говорит: 
" [Земляне] лишились веры и стали ломать себе голову над смыслом жизни. Если искусство — всего лишь выражение неудовлетворенных страстей, если религия — самообман, то для чего мы живем? Вера на все находила ответ. Но с приходом Дарвина и Фрейда она вылетела в трубу. Как был род человеческий заблудшим, так и остался. 
- А марсиане, значит, _нашли_ верный путь? - осведомился капитан. 
- Да. Они сумели сочетать науку и веру так, что те не отрицали одна другую, а взаимно дополняли, обогащали"

Я стал читать внимательнее. Стало остро-интересно, что Брэдбери (устами Спендера) может сказать о марсианской философии. Увы, загадка разрешилась в следующих трех абзацах. 

"Марсиане узнали тайну жизни у животных. Животное не допытывается, в чем смысл бытия. Оно живет. Живет ради жизни. Для него ответ заключен в самой жизни, в ней и радость, и наслаждение... 
...люди Марса поняли: чтобы выжить, надо перестать допытываться, в чем смысл жизни. Жизнь сама по себе есть ответ. Цель жизни в том, чтобы воспроизводить жизнь и возможно лучше ее устроить. Марсиане заметили, что вопрос: «Для чего жить?» — родился у них в разгар периода воин и бедствий, когда ответа не могло быть. Но стоило цивилизации обрести равновесие, устойчивость, стоило прекратиться войнам, как этот вопрос опять оказался бессмысленным, уже совсем по-другому. Когда жизнь хороша, спорить о ней незачем"

Какая пошлость. С пафосом писать о "несчастных заблудших людях", намекать на то, что автор понимает, на чем именно споткнулось человечество, чтобы свести все это к школьной сентенции, что "смысл жизни - в самой жизни". И сделать совсем уж идиотское предположение, что, когда жизнь благополучна, то раздумывать о ее смысле незачем. Не знаю, были ли Брэдбери доступны данные об уровне неврозов, наркозависимости и суицидов в наиболее благополучных странах. Но уж "Самоубийство" Дюркгейма он вполне мог прочитать.

Удивительно, что Спендер - это тот же Брэдбери, который написал 

"...Если не хочешь, чтобы человек расстраивался из-за политики, не давай ему возможности видеть обе стороны вопроса. Пусть видит только одну, а еще лучше — ни одной. Пусть забудет, что есть на свете такая вещь, как война. Если правительство плохо, ни черта не понимает, душит народ налогами, — это все-таки лучше, чем если народ волнуется. Спокойствие, Монтэг, превыше всего!" 

Вот это мне понятно. ЭТО мне понятно. Да если бы даже сейчас установилось сверх-благополучие, спокойный, сытый и беззлобный мир - нам и тогда всей жизни не хватило бы, чтобы как-нибудь разобраться с грузом человеческих страданий. Куда мы денем прошлое, со всеми его войнами, ГУЛАГами и душегубками, предсмертными хрипами, рыданиями и стихами? Что мы сможем противопоставить жертвам всех этих людей? То, что мы благополучны? То, что мы способны забывать?.. Нет, ни в каком благополучии, ни в какой радости, нам никогда не отвертеться от вопроса - ДЛЯ ЧЕГО все это было.

* * *

Соня сказала: Очень трудно объяснить кому-то разницу между "смерти нет" и "забудем о страданиях".  Я возразил, что "забудем о страданиях" - это назад, к животному, а "смерти нет" - это вперед, к человеку. И что сказать "смерти нет" необходимо, глядя в лицо страху, страданиям и смерти. А потом мы пришли домой, и я, наконец, записал стихотворение, которое смутно мелькало в голове уже несколько дней.  

Зажатый в раскаленных скобах,
Солдат в невидимом строю
В стране тупой и жгучей злобы
Где всех нас, может быть, убьют,

Я обречен играть словами,
Ища единственный ответ,
Шептать иссохшими губами,
Что страха нет, и смерти - нет.

Но явь имеет привкус крови,
И темный страх вползает в сны.
В глаза хохочущих чудовищ
Мы все смотреть обречены.

И час бессилья и безволья
Неотклонимо настает, 
И только через бездны боли 
Приидет царствие Твое.

В 90-е были популярны жвачки "Love is..." Вы их помните, наверное. Я вот сегодня тоже вспомнил и задумался на тему. Вообще, любовь, наверное, каждый раз разная. Поэтому нельзя сказать "любовь - это вот это и вот это". Можно говорить только о той любви, которую ты чувствуешь прямо сейчас. Сейчас для меня любовь - это когда любимый человек возвращает мне меня. Чтобы не растекаться мыслью в прозе, процитирую Майорова:

"...Мир только в детстве первозданен,
Когда себя не видя в нём,
Мы бредим морем, поездами,
Раскрытым настежь в сад окном,
Чужою радостью, досадой,
Зелёным льдом балтийских скал
И чьим-то слишком белым садом,
Где ливень яблоки сбивал.

Пусть неуютно в нём, неладно,
Нам снова хочется домой,
В тот мир простой, как лист тетрадный,
Где я прошёл, большой, нескладный...
И удивительно прямой"

Вот так я чувствовал себя сколько-то лет назад. А потом у меня как будто бы замылились глаза. Я слишком часто чувствовал себя уставшим, даже более того - выжатым досуха. Естественно, я помнил свои мысли, свои собственные накаленные эмоции, но по-настоящему _переживал_ их уже не так часто, и по временам смотрел на них как будто сквозь стекло. Я стал циничнее и рассудительнее. Я даже не всегда успевал вовремя отслеживать, как эта "рассудительность" меняет меня изнутри, делает меня антиподом того человека, которым я хотел бы быть. Но иногда все-таки чувствовал неладное. И тогда мне очень хотелось сделать какое-то резкое движение и вырваться из уносившего меня течения - назад, туда, где я был Настоящим. Помните, как у Ходасевича?

Перешагни, перескачи,
Перелети, пере- что хочешь -
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи...
Сам затерял - теперь ищи...

Бог знает, что себе бормочешь,
Ища пенсне или ключи.   

Но я не знал, как можно вырваться - пока не встретил Соню. Это было почти то же самое, что встретить самого себя, только без признаков усталости и выгорания. Но дело, разумеется, не только в этом... Вы когда-нибудь оказывались рядом с человеком, который смотрит на вас, но видит не того, кем вы являетесь, а того, кем вы когда-то были, и даже того, кем вы только мечтали быть? Причем дело не в том, что он не замечает ваших недостатков или слабостей, а наблюдает (и домысливает) исключительно достоинства. Дело в том, что этот человек искренне верит, что то лучшее, что он в вас видит - это и есть подлинный вы, а ваши недостатки - это что-то наносное и случайное.
Если нечто подобное случалось с вами, значит, вы счастливый человек.

Любовь - это когда ты чувствуешь, как будто у вас одно детство на двоих, и это детство - не когда-то в прошлом, а сейчас. Как будто оно постоянно где-то рядом с вами.

Любовь - это когда ты чувствуешь, как будто бы у вас была общая юность. Нет, не так - как будто бы любимый человек воспользовался фантастической машиной времени и явился к тебе прямиком из твоей юности, чтобы вернуть тебе все то, что ты тогда любил.

Любовь - это когда тебе достаточно взглянуть на человека, чтобы вспомнить, кто ты есть на самом деле.  

Оказывается, в 1983 году издательство "Детская литература" выпускало вот такие книжки. Аннотация сообщает нам, что это "маленькая повесть известного палестинского писателя о судьбе мальчика-сироты, по прозвищу Волчонок, который находит смысл жизни в вооруженной борьбе с израильскими захватчиками". Текст совершенно вырвиглазный, слог рассчитан максимум на первоклассника, все эти сказочные "жил-поживал" и прочая муть. Но зато в книжке популярно объясняется, что герои рождаются дважды.

"Как же может так пронзительно кричать мать федаина, когда ее сына убили? Это приводило Волчонка в изумление и растерянность, хотя его друг, седой шейх Абу Талиб, вроде бы все разъяснил ему:
— Кто-то же должен оплакать погибшего героя... Ты слышал такие крики — крики радости — на свадьбах, когда люди радуются новой жизни, радуются рождению нового... Герои, сынок, рождаются дважды!"

Это даже не пропагандистская литература, это просто напросто некрофилия. И подобной некрофильской хренью пичкали _детей_. Причем не в Палестине, где действительно идет война, а в СССР, где никакой войны в то время не было. А был только культ Победобесия и остальные некрокульты в ранге государственной идеологии. И если мне кто-нибудь скажет, что СССР - это прекрасная страна, тот пусть идет на три веселых буквы и читает своим детям на ночь эту пакость вместо Колобка.

Я решил написать эту заметку, впечатлившись комментариями моих читательниц на Самиздате. Как ни странно, но моих читателей-мужчин присутствие в романе сильных женщин задевает куда меньше, чем читательниц. Именно их (читательниц) негодование обычно обрушивается на героиню, которая ведет себя не так, как "следует".

Если женщина в романе вынуждена выбирать между мужчиной, которого любит, и делом всей своей жизни, и делает выбор в пользу дела, то читательницы в комментариях немедленно провозгласят, что она дура и бесчувственная стерва. И что они всегда знали, что на самом деле вся ее "любовь" - обыкновенное притворство.

Ни одна из них не заостряет свое внимание на том, что _мужчина_, состоящий в этих отношениях, тоже имел возможность бросить все и последовать за любимой женщиной. Но не сделал этого. Из чего вывод - когда мужчина, выбирая между долгом и любовью, делает выбор в пользу долга, это воспринимается как должное. И вызывает уважение. Наоборот, если бы он пожертвовал своими интересами и бросился следом за женщиной, все бы покривились. Потекли бы отвратительно-сексисткие комментарии в духе "что он за мужчина, если для него какие-то слюнявые эмоции важнее его Цели!"

Но для женщины никакой другой Цели, кроме любви и отношений, быть не может. Мои читательницы на полном серьезе доказывали мне, что "главное для женщины - поддерживать любимого мужчину". Свобода выбора не допускается. Если какая-нибудь женщина, будь это даже просто героиня в фэнтези, решает, что для нее главное - не отношения, а что-нибудь другое, ее тут же начинают осуждать. Вывод - и мужчин, и женщин, осуждают, если их личные представления о главном в жизни не укладываются в стереотипы относительно "мужских" и "женских" целей.

Но еще большее негодование вызывают героини, которые способны нарушать существующие в обществе правила "женского" поведения и добиваться свого. Если женщина борется с мужчинами с помощью "женского" оружия, будь то улыбки, мягкость, воплощаемые (якобы!) в женском начале "нравственные ценности" - ее успех воспринимается как должное. Но если она ведет себя точно так же, как мужчины, и при этом добивается собственных целей - то ее успех, конечно, совершенно непростителен. И просто неправдоподобен.

Из комментариев моих читательниц на Самиздате следует, что, когда мужчина достигает своей цели, несмотря на все преграды - это доказательство его решительности, стойкости и целеустремленности. А когда так поступает женщина - то это "амбициозность", "самодурство" и "стервозность".     

Что интересно, иногда история о Сильной Женщине все-таки пользуется у читательниц успехом. При условии, что такая женщина будет в книге ОДНА. Единственная и неповторимая. Чтобы всем сразу становилось ясно, что есть Женщины Вообще, и они мужчинам в подметки не годятся, и есть одна Героиня, которя способна с ними равняться. Бурные аплодисменты. А вот если автор создает картину, в которой с мужчинами способны состязаться и превосходить их не одиночные героини, а просто Женщины, то это, безусловно, возмутительно.

Вы не подумайте, я не пытаюсь осуждать моих читательниц. Мне слишком хорошо известно, в чем причина подобного отношения. Поэтому я не могу, к примеру, написать в ответном комментарии всего, что думаю. Но зато я могу, к примеру, написать подобную заметку. Чтобы через двадцать, тридцать или сорок лет кто-то прочел ее и удивился - неужели так и в самом деле БЫЛО?  

Прежде всего, я должен признаться, что научная фантастика меня никогда особенно не интересовала, и «Ложная слепота» стала, по сути, первой книгой в этом жанре, которую я в принципе прочел. Отличие от той фантастики, к которой я привык, было довольно ощутимым. Если бы меня попросили коротко определить, чем именно научная фантастика отличается от ненаучной, я бы сказал так: если ты можешь читать книгу, не пользуясь Гуглом, чтобы понять смысл текста, значит, это не научная фантастика.
Шутки шутками, но конкретно в случае Уоттса читателю без специальной подготовки местами очень трудно будет понять, что хотел сказать автор. И сноски в самой книге делу не помогут, потому что прочитать определение «теории бран» или «универсавантизма» не значит «понять эти явления». Но нужно признать, что это оправдано с художественной точки зрения. Было бы в высшей степени ненатурально, если бы высококвалифицированные специалисты, общаясь друг с другом, закатывали бы друг другу длинные подробные лекции с объяснением каждого явления с самых азов.

Если говорить про композицию, то в «Ложной слепоте» упор сделан на динамичность. Эффект эмоциональной вовлеченности создается не за счет постепенного погружения в вымышленный мир, а за счет быстрой смены разрозненных, как правило, довольно напряженных сцен. Развитие основной сюжетной линии перемежается эпизодами из прошлого главного героя. Довольно популярный прием, но в данном случае нельзя сказать, что автор четко придерживается выбранной им самим схемы – в романе встречаются эпизоды, про которые хочется сказать «ни к селу, ни к городу», например, написанная от первого лица сцена о какой-то безымянной террористки, не принимающей никакого участия в сюжете и взаимодействующей с героиней второго плана (Амандой Бейтс). Уоттса можно понять. Творческий процесс по самой своей природе хаотичен, и многие авторы пишут свои книги не линейно, от завязки к кульминации, а вразнобой, отдельными кусками, и потом уже из этих кусков собирают общую мозаику, которая и будет представлять собой композицию романа. Но в результате «Ложная слепота» местами производит впечатление романа, который никто не вычитывал, не критиковал и не правил на стадии написания и публикации. Подобную небрежность к форме скорее ожидаешь встретить в произведении начинающего или малоизвестного автора, чем в книге всемирно известного писателя, лауреата престижных литературных премий в области фантастики.

Попытка описать нечеловеческий разум (ради изображения которого все, кажется, и затевалось) Уоттсу, безусловно, удалась. «Ложная слепота» меньше всего похожа на книги и фильмы, в которых пришельцы из глубокого космоса отличаются от землян разве что внешним видом и количеством конечностей. Еще замечательнее то, что пришельцы у Уоттса, по сути, вообще не вмещаются в человеческое понимание. Они не только не люди и не роботы, но также и не «пчелиный рой», не «муравейник», не животные вроде дельфинов. На протяжении большей части романа герои Уоттса постоянно пытаются объяснить их поведение в рамках какой-нибудь известной им модели психики, и неизменно терпят поражение. «Ложная слепота» обязательно понравится читателям, которые любят фантастику прежде всего как моделирование чего-нибудь необычного или трудновообразимого. Меня, к сожалению, совершенно не впечатляет идея о нечеловеческом разуме как таковом. Мне куда интереснее было бы почитать о существах, которые не просто совершенно не такие, как мы, но при этом _лучше_ нас. Более эмпатийны, более способны к пониманию, сочувствию, любви и субъективному переживанию осмысленности своего существования. Короче говоря, более человечны, чем люди. С другой стороны, всегда бывает интересно посмотреть на другую сторону медали, правда?.. В «Ложной слепоте» сначала кажется, что это самая «другая сторона» – не только инопланетяне, но и главные герои – Сири Китон, после операции на мозге потерявший способность к эмпатии и превращенный в «идеального журналиста» за счет неспособности иметь собственное мнение, и командующий межпланетным кораблем вампир – разумный хищник, по человеческим меркам напоминающий высокофункционального социопата. Но на деле все оказывается не совсем так. Кстати сказать, вы замечали, что, когда обычный, не являющийся социопатом или не страдающий эмоциональной глухотой автор делает главным героем своего произведения человека с подобным нарушением, в конце концов все обязательно оказывается «не совсем так»?.. Как бы хорошо обычный человек не представлял, что такое «социопатия», он все равно не может выдержать характер героя-социопата (или «эмоционального бревна») до конца. Такой «литературный опыт» является насилием автора над своей человеческой природой, а она, естественно, сопротивляется насилию. В большинстве случаев – успешно.

Теперь пара замечаний о «сюжетообразующих» идеях Уоттса.

Вызывает сомнение авторская версия будущего, в котором человечество разделено на «бесполезный балласт» в виде обычных людей, ведущих, по сути, растительное существование (поскольку в мире высоких технологий они способны только потреблять плоды прогресса, но не создавать их) – и высококвалифицированных специалистов, которые, чтобы оставаться полезными, вынуждены идти на те или иные модификации собственного тела и разума, без которого они не смогут составлять конкуренцию машинам. Во-первых, это похоже на апокалиптические картины в фантастике прошлого – «вот машины еще немного усовершенствуются, и людям просто не останется места». Во-вторых, количество и разнообразие человеческих профессий в современном мире не только не сокращается, но и быстро увеличивается, причем появляются такие области применения собственных способностей, которые невозможно было даже представить в прошлом. То есть реальная картина прямо противоположна той, которую описывает Уоттс.

То же самое – с идеей «люди постепенно откажутся от эмоций в пользу чистого рацио». Реальность свидетельствует о том, что люди никогда еще не уделяли столько внимания своим и чужим чувствам, как сейчас. Недискриминационное (политкорректное) общение, переход понятий типа «проекция», «бессознательное», «психологическое насилие» из сферы профессиональных терминов в разряд чуть ли не общеупотребимых слов, свидетельствует о том, что люди впервые за всю историю начали проявлять внимание к окружающим не ради абстрактной идеи любви и сострадания («возлюби ближнего своего, как самого себя»), а именно потому, что они начали гораздо лучше понимать и представлять, ЧТО чувствует их ближний.

Во-вторых, вампиры. Уоттс пытается уверить нас, что вымершие на заре эволиции существа, охотившиеся на людей, имели интеллект, в сотни раз превышающие человеческий (к примеру, их IQ на сотни пунктов выше, чем у людей). При этом эти существа нечеловечески быстры, сильны и опасны. Это эволюционная бессмыслица. Чтобы бегать за нашими далекими предками по саванне, столь совершенному хищнику не нужен был супервысокий IQ. Получается, что с вампирами эволюция как бы работала на опережение, предвидя, что когда-нибудь люди «доразовьются» до атомной бомбы, и способности быстро бегать станет уже недостаточно, чтобы их ловить?

В-третьих, множественное расстройство личности. Уоттс наделяет одного из своих персонажей множественной личностью и довольно едко высказывается о «психиатрах прошлого», которые считали множественную личность расстройством, не понимая, какое это преимущество – несколько обособленных разумов в одной голове, способность совещаться друг с другом и объединять свои ресурсы, вау! Мне (и как человеку, и как психологу) интересно было бы знать: Уоттс хотя бы раз имел дело с человеком, страдающим расстройством множественной личности? Он хотя бы представляет себе, сколько психической энергии тратиться на «борьбу за контроль над телом»? Смог бы автор долгое время гармонично сосуществовать с четырьмя людьми в одной комнате, не говоря уже – в дном теле? Наконец, представляет ли он себе грандиозность труда психиатров вроде Корнели Уилбурн, на протяжении двадцати с лишним лет лечившую Сивиллу (девушка с множественной личностью, описанная в документальной книге Флоры Риты Шрайбер)? Мне кажется, ни один человек, знакомый с историей Сивиллы, не позволил бы себе походя обесценивать гигантский труд ее врача.

Главная ложка дегтя в бочке меда - это взаимоотношения отца и матери главного героя. Мать представлена как истеричка, которая постоянно настраивает героя против отца и патологически озабочена тем, чтобы привязать сына к себе, а отец – как благородный человек, который уважает личность сына, заботится о его интересах и сохраняет верность своей жене, которая этого явно не заслуживает. При этом объективные факты таковы: вся забота о воспитании ребенка лежала на матери, отец предпочел семье свою карьеру и целыми месяцами отсутствовал дома. Жалобы своей жены на невнимание к семье он просто игнорировал, вовсе не пытаясь честно разделить с ней заботы по ежедневному уходу за ИХ ОБЩИМ сыном. В конце концов, когда в одном из флэшбеков она говорит ему – да мне плевать на твое мнение, я буду заботиться о сыне так, как я считаю нужным, потому что это _я_ его воспитываю, он в припадке ярости хватает ее за горло. И даже эта сцена написана так, что отец выглядит правым, а мать – нет. В другой сцене очень приятный, обаятельный герой говорит собеседнице-женщине – «Где тебе выдали диплом, в академии равных возможностей?..». И не получает никакого достойного ответа на это, прямо скажем, глупое и хамское замечание. Конечно, никто не вправе требовать от автора смотреть на мир под определенным углом и соответствовать неким идеологическим стандартам, как это когда-то делали в СССР. Но я придерживаюсь мнения, что, разбирая любое художественное произведение, будь то книга, фильм или компьютерная игра, имеет смысл отмечать такие вещи, как косвенное оправдание домашнего насилия, мизогиния (если женщина недовольна тем, что отец не участвует в воспитании ребенка, то она просто истеричка!), сексистские шутки в устах положительных героев. Следует обращать на них внимание именно потому, что чаще всего такие вещи остаются незамеченными и воспринимаются как нечто «естественное», и если не приложить к этому сознательных усилий, то чем-то «естественным» и органичным для нашего восприятия они и останутся.

Но в остальном «Ложная слепота», бесспорно, стоит того, чтобы потратить на нее время. Эта книга может причинить вам боль или вызвать у вас какие-нибудь возражения, но безразличным к ней остаться сложно.

Примечание: рецензия написана для Литературной студии авторов фэнтези и фантастики (ЛИАФФ) https://vk.com/club103163783

Из книги Ч.Ломброзо "Гениальность и помешательство" (1863 г.) - о труде писателя

"...Громкие процессы последнего времени — Манжионе, Пассананте, Лазаретти, Гито - доказали всем, что мания писательства не есть только своего рода психиатрический курьез, но прямо особая форма душевной болезни и что одержимые ею субъекты, по-видимому, совершенно нормальные, являются тем более опасными членами общества, что сразу в них трудно заметить психическое расстройство, а между тем они бывают способны на крайний фанатизм и, подобно религиозным маньякам, могут вызывать даже исторические перевороты в жизни народов.

Фосколо сознается в своем Epistolario, лучшем произведении этого великого ума, что творческая способность писателя обусловливается особым родом умственного возбуждения (лихорадки), которое нельзя вызвать по своему произволу.
«Я пишу свои письма, — говорит он, — не для отечества и не ради славы, но для того внутреннего наслаждения, какое доставляет нам упражнение наших способностей».

Лагранж замечал у себя неправильное биение пульса, когда писал, у Альфьери же в это время темнело в глазах.Альфьери, называвший себя барометром — до такой степени изменялись его творческие способности смотря по времени года, — с наступлением сентября не мог противиться овладевавшему им невольному побуждению, до того сильному, что он должен был уступить и написал шесть комедий.

Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство.
Овидио вполне правильно объясняет неодинаковость слога Тассо его же собственным признанием, что, когда исчезало вдохновение, он путался в своих сочинениях, не узнавал их и не в состоянии был оценить их достоинства.
Вот как описывает состояние Тассо врач Ревелье-Парат: «Пульс слабый и неровный, кожа бледная, холодная, голова горячая, воспаленная, глаза блестящие, налитые кровью, беспокойные, бегающие по сторонам. По окончании периода творчества часто сам автор не понимает того, что он минуту тому назад излагал».

Следует еще прибавить, что вдохновение, экстаз всегда, переходят в настоящие галлюцинации, потому что человек видит тогда предметы, существующие лишь в его воображении. Так, Гросси рассказывал, что однажды ночью, после того как он долго трудился над описанием появления призрака Прина, он увидел этот призрак перед собою и должен был зажечь свечу, чтобы избавиться от него.
Джиоия в припадке творчества написал целую главу на доске письменного стола вместо бумаги.

Гений обладает способностью угадывать то, что ему не вполне известно: например, Гете подробно описал Италию, еще не видавши ее."

PS - к этому тексту не стоит относиться слишком серьезно, т.к. Ч.Ломброзо был склонен к перегибам и даже явно нелепым утверждениям вроде следующего: "Сократ, Сенека, Алкивиад, Катон, а в особенности Септимий Север и Махмуд II до такой степени отличались невоздержанностью, что все умерли от пьянства вследствие белой горячки".

Наконец-то я решился сделать первые наброски к повести о квиргендерном герое. Помогла литстудия - нужно было выполнить задание на описание героя от лица другого персонажа. Получилось вот что.

[Справка о произведении: повесть, фантастика, сюжет - либеральная цивилизация сандрийцев вступает в контакт с ультраконсервативной цивилизацией Ламорака, между ними возникает непримиримый идеологический конфликт. Улаживать конфликт со стороны сандрийцев поручают эмиссару Абу Ноксу.
А "смотреть" на Нокса в этом упражнении будет его главный оппонент, первосвященник Ардж]

- Эмиссар Нокс, - прокомментировал Джехер, выложив на стол несколько фотографий.
Ардж схватил ближнюю карточку с мужчиной в пиджаке, и оттолкнул другую – с девушкой в вечернем платье.
- Я просил досье на Нокса, а не на его любовниц, - с досадой сказал он. Когда же, наконец, найдутся люди, которые не станут отнимать у него времени по пустякам? Его ведь осталось так мало, этого времени… Сандрийские врачи сказали, что жить ему остается меньше года, а ему нужно так многое успеть!
В лице секретаря не дрогнул ни единый мускул.
- На этом снимке тоже Нокс, первосвященник.
Рассерженный и сбитый с толку Ардж взглянул на оба снимка более внимательно. Глаза у него поползли на лоб. В самую первую секунду ему показалось, что Нокс – женщина, которая позволяет себе носить мужскую одежду, как это принято у сандрийцев. Потом его накрыла волна омерзения – да нет, на первом снимке… и на этом, в военном мундире, без сомнения, мужчина. Значит, этот Нокс из тех мужчин, которые испытывают нездоровое влечение к переодеванию в женские платья. Ну и пакость!..
Арджу захотелось наорать на Джехера, за то, что тот посмел подсунуть ему эту мерзость, а потом пойти и вымыть руки. Но прежде, чем он открыл рот, в глазах у него снова начало двоиться, и первосвященник испугался, что воображение сыграло с ним дурную шутку. Он почти в отчаянии уставился на снимок. Существуют общепризнанные черты, благодаря которым люди отличают женщин от мужчин. Более грубые черты лица. Массивная фигура. Ну там, борода или кадык… но бороду всегда можно сбрить, а кадык выступает не у всех. Однако даже гладко выбритый мужчина без кадыка обычно безошибочно опознается как мужчина, а не стриженая женщина, одетая в мужской костюм.
Лица, подобного лицу на снимках, Ардж не видел ни разу за всю свою жизнь. Как будто бы взяли портреты брата и сестры, а потом понемногу убирали, сглаживали, затушевывали те черты, которые их отличали, и, в конце концов, нарисовали новое лицо – и не мужское, и не женское. Ардж вцепился в карточку где Нокс был снят… снята… или все-таки снят?... в невероятном красном платье. Ардж с вынужденным, но все равно неприличным для первосвященника вниманием исследовал линию талии и маленькую, едва проступавшую под платьем грудь. Ему опять почудилось, что на обоих снимках запечатлена женщина. На снимке Нокс кому-то улыбалась и пила шампанское. Платье было разрезано едва ли не до пояса, и открывало смуглое и гладкое бедро. Первосвященник Ардж, как и любой мужчина в Ламораке, знал, что все сандрийки – шлюхи, но такое вызывающее платье видел в первый раз.
- Это плевок в лицо всем нам, - бесцветным голосом сказал он Джехеру – Вынуждать нас принимать парламентеров-женщин уже было открытым вызовом со стороны сандрийцев, но с этой Нокс они открыто провоцируют скандал.
- Боюсь, все еще хуже, чем вы думаете. Просто потому, что Абу Нокс – не женщина.
Ардж умолк на полуслове и опять уставился на снимок, на котором Абу Нокс был снят в мундире лейтенанта.
- Значит, он все-таки мужчина?.. – спросил он уже без злобы, а, скорее, с ощущением внезапно навалившейся усталости.
- М-ммм… нет. По-видимому, нет. Если позволите, то Нокс – и не мужчина, и не женщина. На их жаргоне это называют словом «интерверт». У сандрийцев считается допустимым отказаться от своего пола.
- Что значит «отказаться»?!
- Заявить о своем нежелании считаться женщиной или мужчиной. После этого все данные, свидетельствующие о первоначальном поле этого… кхм… существа уничтожаются, а сами эти люди начинают принимать разные препараты, вызывающие изменения их внешности. Некоторые из них делают хирургические операции.... – Джерер закашлялся, явно пытаясь скрыть свое смущение. – Как бы вам объяснить… сандрийцы, безусловно, крайне развращенная цивилизация, но медицина у них превосходная. Те, кто не хочет исполнять ту роль, которая была назначена им Арманом, удаляют те части своего тела, которые Арман даровал им, чтобы они были мужчинами или женщинами, а потом обманом придают своему телу свойства, которые Арман предназначил для другого пола. Или, как это иногда бывает, присваивают и те, и другие. Мы не знаем, какие из этих операций делал Нокс – сандрийцы очень тщательно скрывают сведения, которые они называют медицинской тайной. Единственное, что нам удалось доподлинно установить, это что у Нокса было множество любовников, среди которых были как мужчины, так и женщины, а также люди вроде него самого.
Первосвященник снова – в очередной раз – уставился на фотографии. Но на сей раз в глазах у него не двоилось. Он увидел воплощенное уродство, существо, каждая черта которого была оскорблением Армана, воплощением противоестественности и разврата – худшего разврата, до которого только способен дойти человек, поправший все законы нравственности и религии.
С момента появления сандрийцев жизнь и так делалась хуже с каждым днем, но по сравнению с открывшейся перед глазами Арджа бездной прочие причины для тревоги теперь представлялись сущей ерундой.
Арман Предвечный и Всемилосердный, за что посылаешь нам такие испытания?..
- Сейчас же уберите это, - тусклым голосом приказал Ардж секретарю, кивнув на фотографии. – И передайте эмиссару Ноксу… передайте, что я встречусь с ним завтра, в десять утра.

Литстудия для авторов фэнтези и фантастики ( https://vk.com/club103163783 )
Задание 1. Самопрезентация
Рэй

Писать начал лет в 12-13. Извел кучу тетрадей на повести, только пара из которых были относительно реалистическими. Все остальные - фэнтези или фантастика. В большинстве случаев придумывал сюжет, успевал написать начало, а потом охладевал к этой идее и бросал ее.

Самой важной работой для меня всегда был цикл, который я пишу последние несколько лет. По жанру это фэнтези, причем - классическое фэнтези. Сам мир и главные герои были выдуманы еще в детстве, и мне часто кажется, что я вложил в эту историю все то, что чувствовал, переживал и любил все это время. Возможно, именно поэтому эта работа имеет для меня такую ценность. В настоящий момент я дописал две книги цикла - "Истинное имя" и "Смерть и солнце", и сейчас работаю над третьей и последней (?) книгой - "Волчье время".

Все написанное публикую на Самиздате ( http://samlib.ru/l/linn_r_r/ ), соответственно, в роли читателей и критиков обычно выступают совершенно посторонние люди. Родственникам и друзьям читать, как правило, не предлагаю и даже прошу их этого не делать. То, что для читателя со стороны - обычный текст, мгновенно превращается во что-то очень личное, когда его читает тот, кто знает автора. Кроме того, мнение близких и друзей воспринимается гораздо более болезненно, чем мнение чужих людей. Ну и последнее - я предпочитаю иметь дело с читателями, которые читают мои книги ради собственного удовольствия, а не потому, что хотят сделать автору приятное.

Про сами отзывы... по большей части они были положительными. Некоторые я заучил буквально наизусть, поскольку обращаюсь к ним всякий раз, когда на меня нападает хандра и я начинаю сомневаться, стоит ли мне вообще писать. Но бывали и курьезные моменты. Пришел какой-нибудь человек в раздел, написал брызжущий желчью комментарий из серии "автор, ты дурак и герой твой тоже" и исчез. А я потом неделями не сплю и ломаю голову, почему я дурак. Вот эта сцена глупо смотрится? Или вон та?!.. Меня обычно не особенно волнует, что подумают обо мне как о человеке. Но для меня очень много значит, что обо мне будут думать как об авторе.

Моя цель на данный момент - дописать "Волчье время", а потом отредактировать две первых книги. Моя главная проблема - это необходимость увязать друг с другом все сюжетные линии двух первых книг и выдержать характеры героев до конца. Больше всего меня тревожит мысль, не впал ли я в излишнюю затянутость, самоповторы и ненужные ответвления сюжета, которыми грешат большинство авторов фэнтези. Боюсь, что сам я не способен адекватно оценить свою работу - результат кажется мне то намного лучше, то намного хуже, чем он есть. Часто бывает, что я сам не знаю, хороша или плоха очередная глава, пока не получу "обратную связь" у читателей с Самиздата. Надеюсь, что участие в литстудии поможет мне взглянуть на собственный текст со стороны.

Когда-то в школе нам полагалось читать "Тихий Дон" по программе. Я начал его читать, но сразу же, на первых же страницах ощутил, что книга мне не нравится и даже вызывает отвращение, и отложил ее. Во время полугодового сочинения - все по тому же "Дону", так уж "повезло", - сказал учительнице, что книга мне не понравилась и читать ее я не буду.

Снова взяться за "Тихий Дон" меня побудил Бенедикт Сарнов. Уж очень вкусно он описывал этот роман в своей тетралогии "Сталин и писатели". Послушать Сарнова, так "Тихий Дон" - великое и гениальное произведение. Впрочем, это ведь не только его личное суждение -  все знаменитые писатели, бывшие современниками Шолохова, "Тихим Доном" бурно восхищались, а его последней части ждали с нетерпением. Просто без Сарнова я об этом вряд ли бы узнал. Из его же книги я почерпнул сведения о том, что русская литература не знала другой такой великой любви, как любовь Григория Мелехова и Аксиньи. И что Мелехов - "тип вечного правдоискателя", "бесспорно положительный герой".

В общем, в конце концов я соблазнился и решил почитать про этого правдоискателя. И вот теперь я снова - уже с полным основанием - бросаю эту книгу, и мне хочется пойти и вымыть руки с мылом. Потому что за всю свою жизнь я не читал такого полного паскудства.

Во-первых, омерзение вызывает сам описанный автором жизненный уклад, казаки и подробности их быта. Глаз отдыхает только на описаниях природы (действительно, красочных и завораживающих). Но как только "в кадре" появляются и начинают действовать какие-то люди - сразу хочется блевать. Мужчины, все до одного - насильники, в самом прямом и грубом смысле этого слова. Сексуальное и физическое насилие над женщиной встречается на каждой второй странице - то в виде сделанного вскользь упоминания, то в виде развернутого описания. Одного этого уже вполне достаточно, чтобы не захотеть читать такую книгу. Все слова и поступки героев "Тихого Дона" - либо глупость, либо самодурство, либо животные эмоции (то звериная злость, то звериная похоть). Впрочем, нет, встречается еще и плоское, тупое острословие, не вызывающее даже мимолетную улыбку (хотя автор явно думает, что получается смешно, так что количество этого "юмора" в тексте зашкаливает). Женщины тоже не вызывают симпатии - только острую жалость своим подчиненным, зависимым положением и рабской психологией, заставляющей их любить, желать или жалеть таких скотов-мужчин, услуживать и угождать им, живя при этом в постоянном страхе перед ними.

Натурализм в романе "Тихий Дон", может быть, и прибавляет тексту художественности - в конце концов, писателям и литературоведам вроде Сарнова виднее - но лично меня воротит от всех этих волос в подмышках, бесконечно разбросанных по тексту описаний запаха пота (и такого, и сякого, и "пряного", и "ядреного", и "смолистого" и "сладковатого"), и голых ляжек, и опять пятен от пота подмышками... Обычно говорят, что это реализм. Но реализм может быть разный. Можно реалистически описать, как герой проснулся, и как солнце било в окно, а по квартире плыл запах свежесваренного кофе, а можно написать, что герой проснулся, длинно и протяжно перднул (потому что с вечера поел несвежей рыбы), и, под звук бурчания в собственном животе отправился в туалет, чтобы... но тут я лучше оборву этот поток натурализма. Пусть реализм - это вершина мировой литературы, но мне чисто по-человечески противно, когда меня по ходу чтения упорно тычут носом во что-нибудь несвежее или вонючее. 

Ну а теперь - самое худшее. "Правдоискатель" Мелехов и их "великая любовь" с Аксиньей.
Когда Григорий долго и упорно добивался замужней Аксиньи, он, конечно, понимал, что ее муж, Степан, который и так все время бьет жену, после такого станет измываться над ней еще больше. По идее, Мелехова должна хоть немного беспокоить мысль, что он своей любовью может причинить вред любимой женщине. Что мы имеем вместо этого?.. Внимание, постельная сцена.

- Гриша, колосочек мой...
- Чего тебе?
- Осталось девять ден... [до возвращения Степана]
- Ишо не скоро.
- Что я, Гриша, буду делать?
- Я почем знаю.
Аксинья удерживает вздох и снова гладит и разбирает спутанный Гришкин чуб. 
- Убьет меня Степан. [...] Придет муж - небось, бросишь меня? Побоишься?
- Мне что его бояться, ты - жена, ты и боись. 

Герой-любовник, бл***дь. Аксинья (которой эта связь действительно вполне может стоить жизни) предлагает своему возлюбленному вместе бежать с хутора. Реакция казачьего "Ромео" такова - "Дура ты, Аксинья, дура! Гутаришь, а послухать нечего. Ну куда я пойду от хозяйства? [...] Прошлую зиму ездил я с батей на станцию, так было-к пропал. Паровозы ревут, дух там чижолый от горелого угля. Как народ живет - не знаю, может, они привыкли к этому самому угару... Никуда я с хутора не пойду"

Возвращается Степан, бьет Аксинью смертным боем, каждую ночь насильничает над ней, измывается... Аксинья показывает следы истязаний Григорию. Его реакция:

- Виноватого ищешь? - перекусывая травяную былинку, протянул он. Спокойный голос его обжег Аксинью.
- Аль ты не виноват? - крикнула запальчиво.
- Сучка не захочет, кобель не вскочит.

И так далее и все тому подобное... когда Григория женят, и брат спрашивает его, не жалко ли ему кидать Аксинью, он говорит "Я кину, кто-нибудь подберет".
А хуже всего то, что несчастная поруганная Аксинья, пережив это предательство, не проникается презрением к любовнику, а принимает про себя решение... вернуть его во что бы то ни стало. И в конце концов ей это удается.

Знаете что? Мне наплевать, какими там великими писателями и знатоками человеческих душ были те, кто называл "Тихий Дон" - выдающимся романом, Мелехова - положительным героем, а их связь с Аксиньей - "великой любовью". Как по мне, этот роман - дерьмо, Григорий Мелехов - подонок, вызывающий у меня исключительно рвотные позывы, а называть описанные в Тихом Доне отношения "любовью" - это вообще душевное заболевание. И если бы я до сих пор учился в школе, и мне задали бы сочинение по этому роману - я даже не стал бы подыскивать для характеристики романа и героев более "парламентские" выражения. Иногда вещи стоит называть своими именами.

Моим друзьям

Сгущались тучи. Мы расстались плохо,
Со шлейфом разногласий и обид.
И как всегда в подобную эпоху
Кто умер. Кто уехал. Кто сидит.
И каждый голос стал до боли тонким,
Хоть надорвись, рыдая и смеясь -
Все те же марши бьют по перепонкам,
И флаги драпируют кровь и грязь.

На Самиздате мне порекомендовали книги некоего Олега Верещагина. Я не люблю что-то читать вслепую, поэтому решил сперва ознакомиться с рецензиями на его произведения. Первым мое внимание привлек роман с названием "Оруженосец" и достаточно избитым - для фантастики - сюжетом: четырнадцатилетний парень попадает из нашего мира во вселенную "Властелина колец", где должен (по идее) понять истинную ценность верности и мужества, произвести переоценку ценностей - ну, словом, повзрослеть. Сам я считаю "попаданчество" крайне беспомощным авторским ходом, да и фанфики по Толкиену мне не интересны, так что читать "Оруженосца" я наверняка не стал бы. Но рецензии... рецензии внезапно потрясли меня до глубины души. Внезапно оказалось, что в свою довольно тривиальную "нетленку" Верещагин включил заряд самого настоящего нацизма. Ниже привожу отрывок из рецензии с сайта  "Лаборатория Фантастики".

Пишет Конни:  "Так как с творчеством О. Верещагина  я не была знакома ранее, то кое-что для меня стало неожиданным. Первый повстречавшийся звоночек:

Мимоходом автор старательно принижает достижения стран Востока —   «...человек малообразованный сказал бы — «Китайской стены», но Пашка знал, что никакой Китайской Стены не существует», дамасская сталь плоха и далее  Верещагин позволяет себе громкие обобщения: «весь «загадочный Восток» — от Турции до  Японии — и состоит из вот таких «загадок»: смеси претенциозного гонора и напущенного вокруг довольно убогих «достижений» тумана».

Дальше пошло по нарастающей. Отрывок из баллады про татар:

 Встречаются такие откровения:

В предисловии автор пишет: «Я твёрдо не хотел осквернять страну, которая открылась однажды девятилетнему  пацану на крыше сарая, где он, совершенно потрясённый, увидел перед собой мир ... какого–то Толкиена».  Не хотел, но позволил себе такого рода примечания  к тексту: «Я питаю глубокую неприязнь к семитическим языкам и  семитическим именам (а Профессору они нравились, увы…), поэтому «нардубар» у меня ну никак не вяжется с тем «бледным высоким королём», которым он предстаёт  со страниц Трилогии. (Так и видится что–то кривоногое, волосато–носатое и хитро–подлое,  но ничуть не грозное и не ужасно–притягательное в своём Уходе Под Зло.)  ...Но я ещё раз хочу отметить — Дж.Р.Р. ЗРЯ нянькался со всеми этими «китабдахами»,   «баха китабами» и прочими «баликами». Не «ложатся» они на внешний вид и обычаи нуменорцев! Никак».

Еше одно авторское примечание «Толкиен пишет, что до трагического случая с отцом Эорла Юного Лейодой (да и позже нередко) эмблемой йотеод был не белый конь, а «золотое солнце на зелёном  поле». Создатели голливудской киноэпопеи, не долго думая, нарисовали бедным  эорлингам на щитах детское солнышко, только что без улыбки и глазок с носиком… На деле нет сомнений, что «золотое солнце», конечно же, одна из разновидностей  его стилизованного изображения — свастики».

Такие высокомерные комментарии  в духе «я лучше знаю, что хотел сказать Толкин»  прекрасно характеризуют  предпочтения и взгляды   Верещагина. При этом,  как следует из его биографии,  автор гордится тем, что он «внук ветерана Великой Отечественной».  Читая такое, увы,  вспоминаешь  расхожее  выражение про «плюрализм мнений в одной голове»  — внук борца с германским нацизмом  исповедует вполне нацистские взгляды."

Конец цитаты.

Вы думаете, это страшно?.. Нет. Страшно другое. Вот вам разные отрывки из других рецензии на "Оруженосца". Читайте и помните, что это все - про ТУ ЖЕ САМУЮ КНИГУ.

"Очень достойно: и позиция автора, и форма подачи, и сюжет — напряженный, увлекательный! В последнее время редко встречаются «идейные» произведения, которые при этом не похожи ни на нудные трактаты-нравоучения, ни на добрые сказки"

"Пожалуй что как бы не лучший цикл 2011 года. Добрых и немного наивных книг, проникнутых верой в хорошее в последнее время просто нет. Эта дилогия (автор то задумывал однотомник, но у издательского бизнеса свои законы) проникнута какой то детской наивной идеей о том, что «всё будет хорошо». Мальчишка из провинциального города в чужом ему мире делает свой выбор и выбор он делает в пользу добра, делает его осознанно и на протяжении книги продолжая следовать выбранному пути он всё больше и больше убеждается в том, что выбор сделан правильно. Позиция автора о том, что «добро должно быть с кулаками», пропагандируемая в этом произведении в том числе, имеет своё право на существование, да что там, она просто оправдана, особенно в настоящее время. Есть книги, которые читать не просто приятно, не просто интересно... Есть книги, прочитав несколько страниц которых, ты уже жалеешь, что скоро всё закончится."

Вы все поняли? "Оруженосец" Верещагина - это добрая и немного наивная книга, проникнутая верой в хорошее. Или вот вам еще: "Это у нас в четырнадцать пиво пить нельзя,а там в этом возрасте не только мечом машут, но и совершают ПОСТУПКИ"

Угу, поступки. Вроде высокоидейного убийства женщин и детей. Читал и думал - каким вообще должен быть внутренний мир человека, его нравственные представления, чтобы он, не задумываясь, готов был провозгласить идеи Верещагина ДОБРОМ?

Нет, вы не думайте, что эту книгу постоянно хвалят. Отрицательных рецензий тоже много, даже очень много. Вот только ругают автора и его главного героя НЕ ЗА ТО. Большая часть претензий связана с  корявым языком, незнанием матчасти, графоманским стилем автора и целой кучей песен и стихов, включенных в текст без всякой надобности. Само содержание, идейное ядро романа, судя по всему, не вызывает никаких претензий. Впрочем, не все совершенно безнадежно. Встречается и такое:

"Стыдно за ту часть себя, которая с автором солидарна. За ту, которая любуется страданием, упивается этим стремлением к смерти, этим желанием раздавать пинки — о, только плохим парням, исключительно плохим, конечно же! За собственную незрелость".

Хоть кому-то было стыдно, слава тебе Господи. Снимаю шляпу перед этим человеком.

А теперь посмотрим на проблему с противоположной стороны. Личное восприятие - это, конечно, очень важно, но мне кажется, что многое определяется средой, можно сказать - "средней температурой по палате". Те авторские выпады против других рас и национальностей, которые в изобилии встречаются в романе Верещагина, вообще-то подпадают под действие российского и международного законодательства. Но "Ленинградское издательство" ни на секунду не задумалось, прежде чем эту книгу опубликовать. У них даже сомнений не возникло - а не повлечет ли это за собой каких-то неприятностей?.. Не обвинят ли нас в оскорблении определенных социальных групп и в "разжигании межнациональной розни"?.. Потому что сотрудники "Лениздата" точно знают - нет, не обвинят. Вот если бы они публиковали книги Шендеровича, у них бы точно начались проблемы. Потому что Шендерович не укладывается в наши представления о допустимом, а вот Верещагин - тот как раз вполне укладывается. И нефиг тут ссылаться на законодательство, мы не на загнивающем Западе, у нас менталитет.
 

Переживаю очередной [длительный] творческий кризис. Попытка ускорить написание той или иной части книги всякий раз напоминает мне попытку родить до срока. В смысле, есть "беременность" - творческая идея, сюжет или образ, которая вызревает в авторе. Эта "беременность" протекает по своим законам, и попытка выдать результат тогда, когда этого очень-очень хочется, а не тогда, когда "ребенок" (т.е. книга) готов к своему рождению, так же бессмысленна, как и мучительна. И тем не менее, попытки это сделать тоже совершенно неизбежны - в них и состоит рутинная работа всякого... гм... литератора. Можно сказать себе - "это просто такой момент, не впадай в панику или тоску (в конце концов, такое с тобой уже было, и ты хотя бы свободен от иллюзии, что это - конец жизни \ конец света \ конец творчества). Так что не терзай себя и не сиди по три часа перед компом, выдавливая из себя несчастных три абзаца. Лучше расслабься и живи, накапливай нужные впечатления и терпеливо жди, когда они сами потащат  тебя за письменный стол"... Можно сказать нечто подобное - но нельзя это сделать. А еще - меня не оставляет подозрение, что именно тогда, когда произодет очередной обвал в работе - наступит дедлайн по практике и курсовой, останется неделя до экзаменов, в кризисном центре (и черт знает, где еще), на меня свалится куча разных задач - тогда-то и придет желаемое вдохновение. Опасность такой ситуации состоит в том, что "вдохновение" - это не состояние, когда тебе "легко" писать, и уж тем более не те моменты, когда "хочется" писать, а состояние, в котором ты не можешь этого не делать, и все остальное уже не имеет ни малейшего значения (скажем, в день солнечного затмения - по утверждениям ученых, самого заметного в этом столетии - я сидел за столом и печатал, и на сообщение о том, что сейчас происходит за окном, отреагировал неопределенным мычанием).

Ирония состоит в том, что, придет ко мне вдохновение или же нет, меня ждет исключительно тяжелый месяц.  

Забрал для Роры книгу Шендеровича "Блокада мозга" и, прежде чем переслать ее во Францию, читаю сам. Все-таки Шендерович - уникальный человек. Вроде бы пишет о таких вещах, что после них любому человеку с совестью и самоуважением, живущему в России, остается только застрелиться от стыда за Родину и полного бессилия. Но, хотя разумом прекрасно понимаешь, что тут остается только плакать, сатирический талант Виктора Шендеровича в очередной раз оказывается сильнее. Так что я смеялся совершенно искренне... Правда, недолго. Когда закрываешь книжку, то смеяться уже не над чем. Даже на то, чтобы поплакать, уже не хватает ни желания, ни сил. Пожалуй, плакать хорошо тогда, когда ты ждешь, что тебя кто-нибудь утешит, или когда веришь в то, что можно "выплакаться" - выпустить из себя излишек боли и испытать облегчение. А тут у нас - совсем другие перспективы. Стиснуть зубы и терпеть, поскольку боли будет очень много, и расходовать себя надо как можно экономнее - иначе ни на что не хватит. Только дай себе расслабиться - и ты погиб. Чтобы изо дня в день, из года в год существовать в нашей реальности, не угодив ни в психбольницу, ни в тюрьму, и вместе с тем остаться (хотя бы отчасти) человеком, следует иметь стальные нервы. Помните, как у Эренбурга?.. "А мы такие зимы знали, вжились в такие холода, что даже не было печали - а только гордость и беда". История прискорбно повторяется, а все, что было "между" холодами - уже кажется случайностью и чуть ли не галлюцинацией.  

Сегодня с удивлением узнал, что Всеволод Чаплин занимается литературной работой. Он, оказывается, написал фантастическую повесть "Машо и медведи", в которой изобразил наступление конца света из-за распространения идей либерализма и толерантности. С кратким пересказом сюжета можно ознакомиться здесь:
http://lenta.ru/columns/2015/02/24/tchaplin/
Лучше бы Всеволод Чаплин занимался внешними связями РПЦ, или чем он там занимается, но не пытался писать книги. Литературное произведение, конечно, может быть посвящено столкновению двух несовместимых между собой идеологий, но именно при таком сюжетном конфликте проще всего сотворить очередной лубок и расписаться в собственной ущербности. Что и случилось с Чаплиным. Его герои - такие же "либералы", как толстяки с моноклями на карикатурах Кукрыниксов - "капиталисты". Политическая карикатура - интересный жанр, но именно в литературе он заведомо провален (уже то, что Чаплин этого не понимает, ясно говорит о том, что пробовать себя в писательстве ему не стоило). С теми, кто все-таки пытается создавать политические карикатуры в литературной форме, неизменно случается один и тот же конфуз - они не понимают, что художественное произведение всегда в первую очередь - о своем авторе, и только после этого - о каких-то героях, обстоятельствах или проблемах. Написать художественное произведение - не то же самое, что просто "высказаться по какому-то вопросу". Хочет автор этого или же нет, но он предельно обнажает душу, показывает, как он видит мир, и что он вообще за человек. И вот поэтому-то людям вроде Чаплина следовало бы шарахаться от литературного творчества, как от проказы. Ну зачем показывать "городу и миру" свое истинное "Я", со всем его шизофреническим восприятием реальности, паранойей и подавленной агрессией? Зачем орать благим матом о собственных комплексах, которые обычно принято скрывать?.. В итоге получается комичнейшая ситуация - очередной голый король сверкает задницей на все Интернеты, оставаясь при этом в полной уверенности, что на самом деле он одет.

Телевизор навевает сладко-розовые сны.
Наш народ преуспевает. Путин - благо для страны.
Только что-то цены скачут, и неладен курс рубля...
Вы устали, не иначе. Нервы, стало быть, шалят.
Впечатлительность опасна, совесть - вовсе смертный яд.
Жизнь безоблачно-прекрасна. Сните то, что вам приснят.
Ваш сосед сходил на митинг, а теперь за ним пришли?
Плюньте, да и разотрите! Вы ведь, право, не Шарли.
Всякий ищущий - обрящет, вот в тюрьму и сел сосед.
Не волнуйтесь, ибо спящим - никакой угрозы нет.
Выпейте еще по рюмке, дружно падайте под стол...
Протрезвились? Не до елки?.. Пососите валидол.
Вам кричат, что на диване мы проспим страну свою?
Плюньте. Не читайте "Грани". Баю-баюшки-баю.