Пипа суринамская, или пипа заботливая (Pipa pipa).

Жабы и лягушки вступают в жизнь личинками-головастиками, совсем не похожими на взрослых. Крупное бесхвостое земноводное – пипа суринамская . Самки бывают длиной до 22 см и весят до 0,5 кг. А вид у этой лягушки весьма странный. Плоская, сверху словно сдавленная; спереди остро, углом, выдается голова, на ней крохотные глазки, перед ними над беззубым ртом и в углах его какие-то лохмотья, лоскуты кожи. И серо-бурая кожа на теле тоже дряблая, морщинистая. Пальцы непомерно длинные, гибкие, на задних ногах до краев охваченные перепонками. На передних – без перепонок, но на концах словно рассеченные на четыре доли. Это осязательные звездчатые органы. Копаясь в грязи и иле, пипа с их помощью находит все пригодное в пищу. Чтобы уберечь детей от жизненных невзгод, самки у этого земноводного превращаются в живую колыбель, оттого и носят название заботливых... Помещают икринки себе на спину, и те медленно, день за днем, все глубже погружаются в кожу. А кожа, разбухая, обрастает икринки со всех сторон. Каждая ячейка с икринкой прикрыта сверху полупрозрачной крышечкой. Примерно через 10 недель на ячеистой спине пипы уже заметно некоторое оживление: то одна, то другая крышечка приподнимается. Если проплывет близко дафния либо циклоп, пипы-младенцы их хватают. Через 11–13 недель молодь расстается с матерью.

Вот как пишет о пипах Джеральд Даррелл :

Это она! - вопил он. - Это она!
- Кто она?
- Жаба пипа.
- Врешь, - недоверчиво сказал я.
- Ну так поди да посмотри, - сказал Боб. Его так и распирало от
гордости. Он раскрыл ладони, и я увидел странное и уродливое существо. Честно сказать, выглядело оно совсем как бурая жаба, но такая, по которой проехался очень тяжелый паровой каток. Ее короткие тоненькие лапы жестко торчали по углам квадратного тела, словно охваченного трупным окоченением. Морда у нее была острая, глазки крохотные, и вся она была плоская, как блин. Боб не ошибся: это был крупный самец пипы - пожалуй, самой интересной из всех амфибий на свете.
За час работы мы нашли еще четыре фантастические жабы, причем одна из них оказалась самкой с икрой - добыча, не имевшая цены в наших глазах, потому что самое необыкновенное в пипе - это ее способ выведения потомства.
В брачную пору, перед икрометанием, у большинства видов жаб и лягушек
представителей обоих полов какое-то время можно видеть вместе. Самец в
исступлении страсти обхватывает самку "под мышки" и продолжительное время остается у нее на спине, сжимая ее в брачном объятии. В конце концов самка мечет икру, а самец оплодотворяет ее. У пип этот процесс совершается несколько иначе. Самец забирается самке на спину и обхватывает ее поперек груди, согласно общему правилу. Но когда наступает момент икрометания, самка выпускает из заднепроходного отверстия длинный трубкообразный яйцеклад и загибает его себе на спину, просовывая под живот самца. Когда яйцеклад должным образом уложен, самец начинает ерзать по спине самки, массируя яйцеклад и выдавливая из него икру, которая неровными рядами укладывается на коже самки и прилипает к ней, словно приклеенная. В начале брачной поры кожа на спине самки становится мягкой и рыхлой, словно губка, и после оплодотворения икринки внедряются в нее, образуя в ней чашеобразные углубления. Верхняя часть икринок, выступающая над поверхностью кожи, твердеет и образует как бы маленькие выпуклые купола. Вот и выходит, что самка пипы носит всю свою икру в многочисленных маленьких кармашках на спине. В этих-то кармашках ее потомство и проводит свое раннее детство, превращаясь из икринок в головастиков, а из головастиков - в жаб. Когда
детеныши подрастут, они отжимают крышку на верху кармана и выходят в новый, отовсюду грозящий им опасностями мир. Но мы с нетерпением ожидали вызревания икры. Первое указание на то, что среди амфибий назревает счастливое событие, я заметил однажды утром, спустившись в трюм сменить воду в банках. Самка лежала, распластавшись на поверхности воды, в своей обычной позе, тяжелая и раздутая, выглядя так - все пипы выглядят так, отдыхая, - будто она умерла несколько недель назад и уже частично разложилась. Я внимательно ее оглядел - я все время так делал, чтобы увериться, что она и вправду не умерла, - как вдруг заметил какое-то копошение у нее на спине. Присмотревшись, я увидел крошечную лапу, она торчала прямо из спины жабы и слабо колыхалась, из чего я заключил, что наконец-то настал великий момент. Все утро я то и дело заглядывал в жестянку и отмечал величайшее оживление в карманах: крошечные руки и ноги высовывались из них под самыми невероятными углами, неуверенно помахивали в воздухе и поспешно прятались обратно. Раз из одного кармана показались голова и лапы детеныша, и впечатление было такое, будто кто-то высовывается из люка. Когда я наклонил жестянку, чтобы получше разглядеть его, жабеныш оробел и, отчаянно заработав лапами, снова упрятался в карман. Жаба, казалось, совершенно не замечала ерзанья, дрыганья и толкотни, разыгравшихся на ее пространной спине. Наконец-то жабеныши вылезли из материнского кармана и поплыли...
Еще одна крохотная жизнь вступила во вселенную. Жабеныш и его брат, плававший рядом с ним, свободно уместились бы на шестипенсовике, но при всем том они были самые настоящие маленькие пипы и с первой же минуты, как попали в воду, умели плавать и нырять с поразительной энергией и быстротой.
Есть в природе и множество других явлений, порой вполне заурядных, на
которые я не могу смотреть без трепета благоговения. Это превращение
головастика в полулягушку, а затем в лягушку; фантастическое зрелище паука, когда он выходит из собственной шкурки и удаляется восвояси, оставляя на земле прозрачную, микроскопически верную копию самого себя, недолговечную, как пепел, которому суждено быть развеянным ветром; превращение аляповатой и уродливой куколки, когда она лопается, высвобождая чудесно расцвеченную бабочку или мотылька, - преображение, равного которому не сыщешь ни в одной сказке. Но лишь в редких случаях увиденное поглощало и изумляло меня так, как в ту ночь посередине Атлантики, когда появлялись на свет детеныши пипы...