Начало цикла статей "Искусство как магия..."
Начало 4 части

В этой области, в создании сложных и замысловатых «звуковых формул», поэзия наиболее тесно смыкается с магическим заклинательным – заговорным искусством. И те, кто это знают и владеют некоторыми дополнительными сведениями из этой области, поддаются иной раз на соблазн построить тайный знаковый ряд сознательно… создать второй магический текст, используя слова основного, внешнего.
Я по жизни сталкивалась с такими ситуациями и сама не удержалась пару раз от подобного приема – и хочу сразу разочаровать тех, кто хотел бы пойти этим путем. Результат вряд ли будет представлять собой что-то значительное в искусстве. «Волшебный текст», выстроенный сознательно, предназначен по большей части вовсе не для человеческих ушей. Вы можете очень серьезно что-то сдвинуть в мире, решить свои проблемы или создать новые… Но у искусства несколько иные правила.

От множества людей, по-настоящему увлекшихся литературным творчеством, мне доводилось слышать одно и то же. Написанное часто становится пророчеством – прорицанием! Жизнь может полностью перевернуться, если увлечение становится достаточно серьезным.
Но мощное воздействие искусства на жизнь не требует сознательных магических приемов, которые могут иной раз помешать наивному, интуитивному процессу.

Основная движущая сила, которая позволяет создавать тексты, сильные в художественном отношении и действенные в каком-то ином измерении – это сила желания, устремления, переживания и мысли. Именно внутренний настрой в процессе творчества одушевляет и окрыляет его, если можно так выразиться, на макро и микроуровне.
Главное условие успеха очень простое.
Текст произведения должен вполне соответствовать действительным мыслям и переживаниям пишущего!
А как же вымысел, фантазия, освоение общественных и прочих проблем, просвещение окружающих ради их блага? Они будут успешными, если пишущий обладает сильнейшей волей и желанием перевоплотиться в того, о ком или от чьего лица пишет! Если фантазия становится как бы второй жизнью – эта жизнь может оказаться острее и увлекательнее первой, собственной.
Ложь, лицемерие, отчуждение убивают текст. Неблагоприятно на нем сказывается недружелюбие или желание покрасоваться, кому-то что-то назидательное растолковать, сверху и походя решить чужие вопросы. Лишь самая крайняя и глубоко личная боль может придать некоторую ценность «обличительному» произведению. Игра в боль и волнение души не пройдет. Вспомните, что актеры, многократно играющие на сцене умирающего героя, зачастую расстаются с жизнью достаточно скоро.
«Второй текст» всегда расскажет о подлинном внутреннем мире автора… А подсознание читателей его уловит и отреагирует соответственно. Даже если автор применит высокопрофессиональные и магические приемы формирования глубинного уровня, какая-то досадная мелочь вроде случайного созвучия, промелькнувшей между словами и строками какафонии и непристойности выдаст его с головой. И вранье введет в заблуждение лишь тех читателей, кто сам «обманываться рад»

Вот еще интересный пример творческой мотивации, из текущих бесед об искусстве с участниками поэтического сообщества.
Человек излагает (конспективно) основы своего мировоззрения, а потом говорит: хочу передать это знания другим средствами искусства.
В предыдущих очерках я рассказывала, как сама около 20 лет назад вернулась в поэзию с подобной же целью – может быть, мои идеи были выражены не так развернуто и были не столь оригинальными, но намерение было аналогичное – передать другим людям то, что я думаю и чувствую, средствами искусства.
Я уже рассказывала, к чему это привело: мало-помалу я стала получать – с одной стороны – средства к развитию поэтики, творческого поиска, и знакомства для продвижения в литературной среде; а с другой стороны – возможность глубже понять сложность и опасность темы, за которую взялась.
Взятый курс закрутил на годы на десятилетия! Внутренняя восприимчивость и готовность учиться помогли не сломаться в самые тяжелые моменты, когда «заклинания» выходили из-под контроля и выносили в беспредельно опасный поток открытых космических конфликтов. В какой-то момент я вела себя в этом потоке глупо и вызывающе, и это привело к весьма тяжелым последствиям. Позже пришли кое-какие знания, постепенно переходящие в систему. А потом пришлось понять, что испытания могут приходить неоднократно, на разных уровнях, когда ты уже чувствуешь себя как бы и в безопасности под чьим-то надежным крылом. Как-то выкрутиться и снова чувствовать себя в безопасности, до новой встряски.

Но мой вариант – лишь один из множества возможных. Совсем не факт, что этот же в точности сценарий ждет кого-то другого. Допускаю, например, и такое развитие событий:
автор начинает выполнять свой план – передать мировоззрение методом искусства. Действует искренне, горячо, усердно. Приходят к нему, опять же, и помощь в освоении нужных средств, и… более глубокое понимание, уточняющее первоначальную позицию. Но готов ли человек к изменению самих «опорных точек», или они останутся жестко фиксированными по «ключевым пунктам»?
«Поэзия вся – езда в незнаемое», – сказал великий поэт. Вся, вот в чем дело. Езда в незнаемое, а не провоз багажом заранее знаемого, расфасованного в контейнеры ярлыков и словарных границ. По знаемому – формулы можно писать, алгеброй сверять гармонию. Незнаемое – оно и есть незнаемое. Что в нем делать «со своим самоваром», со своим умно-глубокомысленным знанием, облеченным в пункты и формулировки. Не потому ли и, по выражению иного гения, «поэзия глуповата»: практика научила, что вдохновенным пером водит вовсе не то, что вначале человеческое существо с умным видом собиралось выразить?

Впрочем, бывает и хуже. Да, упрямство в «отстаивании исходной позиции» по отношению к демону вдохновляющему ведет к недостатку взлетности. Но противоположная крайность – полет без ограничителей и оглядки на собственные ценности и цели – иной раз приводит к еще более серьезным неприятностям.

(Продолжение следует).