Человечки в сказочных колпачках и кафтанчиках, на фоне подчеркнуто нарядных осенних листьев – буйство красного и оранжевого, а в нарядах гномов, кроме осенних красок, заметен синий цвет. Из-за красочного разнобоя гномы кажутся почти мультфильмовыми… это же поздравительная открытка или там картинка в детском журнале. И все-таки лес настоящий, и человечки – живые, не игрушки.

Но ведь зима.
Грязно-серый, желтоватый кирпич – дома постройки 50-х, а в их окружении зажат небольшой сад. Почти дикий, в неустройстве своем. В отличие от соседних внутридворовых скверов здесь нет ни детских площадок, ни скамеек. Наверняка здесь гуляют с собаками, но я всегда прохожу через сад в середине дня и не замечаю этого.
Летом вид хуже из-за притоптанной земли – асфальтовых дорожек тоже нет и все ходят как попало. А зимой после снегопада я удивляюсь маленькому чуду и сердцем приветствую местного духа, сохранившего диковатую обособленность в жестких городских рамках.

Сегодня днем, проходя краем заснеженного сада, вместо укутанных снегом приземистых и разлапистых деревьев я увидела гномов в осеннем лесу – картинка показалась слишком уж, как бы это сказать…– «Слишком дешевой?» – ехидно спросил дух Сада. – «Нет-нет, не дешевой, но какой-то искусственной». – «Да не стесняйся, чего там – правда между делом подсунул примитивную, кое-как раскрашенную картинку – поленился детали прорисовать и реализм соблюсти. Но человечки-то настоящие.»
Я попробовала заглянуть поглубже. Расцветка кафтанов подсказала, что это птицы. «Пичужки, они и есть – синицы, снегири, все, кто живет в этих деревьях или водились там раньше. Они же и человечки-гномики. Жили, сплыли, обратно прилетели… ладушки запели. Любопытствуют, что и как изменилось вокруг. Навестить родных? Это вроде как повод, кто из них поймет; в лучшем случае заметит – ой, синичка! – и побежал дальше. Большие разноцветные листья – за этим они слетаются: поглядеть на гигантские осенние листья, понюхать огромные набухшие весенние почки.»
Я представила себе великолепный кленовый лист, падающий и укрывающий меня с головой. Да, ради одного этого момента стоило бы стать пичужкой хоть на пару часов. Порезвиться среди укрупненных деталей выросшего в размерах мира, вписаться в одно из биений нервного пульса природных явлений. Вот оно настоящее, разве я не целовала эти почки, тихо и втайне, и теперь чувствую, как трепещут над тонким ледком мои серые крылышки, и оброненные из-под них пушинки падают в лужу… я уже прилетела! Где-то там, в будущем, линия этого полета уверенно прочерчена среди городского неудобья и разлада – прямо в весну через зимнюю осень.

Заканчиваются границы сада вполне в его характере – последней сохранившейся в этих местах перекошенной деревянной лесенкой с ходящими ходуном досками – она уводит в совсем уж патриархальную сельскую местность; еще немного – и выйду к колодцу и речке, за руку с одним из гномиков, потому что мы с ним оба – родом оттуда. Мы уходим по развилке налево, но еще одна я сворачивает направо и ныряет под арку серого кирпичного куба. В отличие от гномика, я родом и отсюда тоже. Ровесница отстоявшим полвека монументам серой эпохи.
Прощаясь на развилке, местный хозяин выдал себя – дружески взмахнул рыжим хвостом. Собака-дворняжка! Оттого и накатывает на меня тут неожиданное веселье: так две знакомые собаки обнюхиваются, припрыгивают и машут хвостами при неожиданной встрече. Приятель мой – пес бездомный, но юный и жизнерадостный, а я вроде как при деле, но когда вздумается, убегаю от хозяев по недоступным их разумению собачьим делам.
И простые представители собачьего племени, чуждые оборотничеству, в урочный час собираются тут: со всех окрестных домов – с хозяевами, и какие уцелели – бродячие сюда же прибегают обнюхаться. Это их собачье царство под покровительством невидимого предводителя.
Гномы с ним дружат – человечки маленькие, которые то в птичек вселяются, то в прочих разных существ.
Всё это живет среди города, среди живого пока города.