Дни и листья выросли,
согласясь с орбитами.
Кланяются ирисы,
грозами прибитые.
Ясенево любо мне
щегольскими клумбами,
а меж ними вздыблено
ямами и трубами.

Пополам с безбрежными
радостями детскими,
слёзы Битце бережно
принесу в свидетельство,
что и день, и ночь ее –
меж деревьев танец, и
он, как многоточие,
тянется и тянется…

Здесь должна остаться я,
хоть соседка лается,
хоть канализация
из окна бросается,
злеет днями целыми
озверенье техники:
дрели глушат трелями
вздохи веток тихие.

Ведь по женской слабости
верить ох как хочется,
что хотя бы к августу,
а ремонт закончится,
что строителям гроши
не зажмут по свойски, и
растечется жизнь в глуши,
в праведном спокойствии…

Жизнь, в которой радости,
жизнь, в которой мерзости,
жизнь, в которой слабости,
жизнь, в которой дерзости
клонятся, как в дождь стеной
плавный профиль ирисов…
Всё так странно сплетено,
хоть развязка близится.