Вчера смотрел "Красоту по-американски", конечно, спокоен не остался. Фильм удивительный, весь - от первых presentations (представлений) до точки кровавого пятна на стене. Нервы мои были выжаты как белье, поэтому тихонечко ждал, что же будет с ними дальше.
В желтом цвете кухни отложил все, что надо было обдумать по поводу фильма, на сегодня, утром открыл окно и зарылся лицом в холодный воздух, конечно, все забыл...

А в горле у меня словно скомканный осенний лист - неизвестно с какой осени. (с весны, с этой весны...). И скребет, и щекочет, и голос прерывается, и шаг мелок и неверен, и охота ходить по воздуху, и половодья этой реки не переждать.

Только рассказать об этом можно только пузырькам воды в стакане боржоми, которые услышат и растаят.

... в горле лист, в груди горячий сквозняк, черте что.

Потом НЕ расскажу...

Понял я, что в истерике
Не откроешь Америки!

Я был неправ.

У подъезда засигналило такси, я взял чемодан в руку и вышел в темноту, подбитую фингалами фонарей. Такси резко стартануло с места, и меня на заднем сидении потянуло в сон. Переезжаю. Путь дальний.
Сон закрыл мне глаза ладонью, в машине задумчиво пело радио, и у водителя было приветливое лицо.

Проснулся я от того, что водитель выключил радио, и остался только звук ровно работающего двигателя да шелест дороги под колесами. Машина шла все быстрее, и плавно пересекла осевую встречной полосы.

Я смотрел на это даже не удивленно - очень большими глазами. Большими холодными глазами, в которых дрожала каждая жилка.

Потом оцепенение резко оставило меня, и я бросился вперед - к водителю, и потряс за плечо: "ТЫ ЧТО??!!". Он обернулся ко мне и я отшатнулся назад.

Вместо лица у него было зеркало. Плоское зеркало с неровными, сколотыми краями, в котором отражалось мое лицо. Он спокойно отвернулся и прибавил газу еще. На встречке пока еще никого не было.

"Да куда же я сел?" - вскрикнул я.
- В такси. - ответил он бесцветным голосом.
- Ты сошел с ума?! Уходи с встречки!!!

Вдали показались огни фар встречной машины.

- Не буду. - спокойно проговорил он.
- Почему? - внезапно мне передалось его спокойствие, и я спросил даже с некоторой долей интереса.
- А так...

Значит, все мои весны, годы, любови, первые кривые буквы, выведенные в первом классе, первый взгляд моей матери на меня, мои слова, мысли, ощущения, моря и вдохи, и мгновенья, когда жизнь кажется бесконечной - уйдут за "а так?".

Машина приближалась, и до нее оставалось каких-то метров сто.

- Последний вопрос. Ты хочешь меня убить?
- Немножко.

После таких ответов остается только одно решение.

Я рванул ледяную ручку двери, ветер ударил мне в грудь, я медленно, словно томно, накренился - я помню каждую секунду увеличения наклона, спокойно глянул на мельтешащий асфальт под глазами и отпустил вспотевшую руку.

Меня швырнуло об асфальт и, подбрасывая, покатило к обочине. Я не дышал и не думал, а просто чувствовал, как что-то гнется и мнется в моем теле. Конечно, это длилось доли секунды. Меня подкатило под куст, и он брызнул росой в мое исцарапанное лицо.

И я вдохнул. И тут же охнул от боли, пронизавшей грудь. Но - дело сделано, я дышал, я был жив. Я боялся взглянуть ниже, на свое тело. Поэтому просто смотрел в небо, где плыли нежные, вздрагивающие, как пальцы на клавишах фортепиано, облачка, уже розоватые от приближающегося солнца. Я ждал рассвета.

Я очень ждал рассвета...

А машины не столкнулись. Такси резко ушло на свою полосу и, ускоряя ход, поехало в горку. Водитель встречного "Мерседеса", беспрерывно матерясь, проехал километр, и только потом утер пот со лба.

А чистым летним утром наступившего дня грязное, замызганное такси въехало в городок неподалеку, и остановилось у ларька на его окраине.

- Кофе!

Я иду по надежной зем....................

лееееееееееееееееее!!!

(проваливаясь в канализационный люк)

У меня была тысяча градусников, и в каждом из них была капелька ртути. Однажды, когда день переменился на ночь, а ветер переменился на весенний, я взял их и поломал один за одним. Мелкие осколки клеились к ладони, а я продолжал ломать, ломать, ломать, и после каждого обиженного "хрусть" сияющая колеблющаяся капелька падала в вовремя подставленную эмалированную миску.
Прекрасный напиток готовил я, который нельзя пить, но на который можно посмотреть и вздохнуть. Наконец, последний градусник был сломан, и миска моя была полна.
Я опустил руки в ртуть, казавшуюся растаявшим радиоактивным мармеладом, и зачерпнул. Зачем я это делаю?
Не знаю.
Губы сухие, лоб горячий.
Ртуть трепетной, почти живой каплей легла в мои ладони, и в ней прыгало ломаное отражение меня. Мой левый глаз был особенно хорош, зрачок был похож на синий зонтик, вид сверху. Кто идет под этим зонтом?

Я понимал, что мои ладони пропитываются ядом, но он так светился! Но нельзя бесконечно играть в одно и то же...
Я решил пойти на кухню и вылить опасное вещество в раковину. И вызвать санэпидемнадзор.

КАК НЕУДОБНО...........

С полными горстями ртути, которую я страшился пролить, я бочком выскользнул в дверной проем и покрался по коридору, держа сомнительное равновесие. Ртуть тяжелела и билась в моих руках. Я почти что дошел до кухни с вытянутыми горстями, в которых лежал сияющий комок, как вдруг понял, что мои руки полны. И я не открою эту дверь. А ее всего лишь надо было потянуть к себе.

Я хотел было развернуться и идти обратно. Вдруг раздался скрип и щелчок - дверь моей комнаты захлопнулась из-за сквозняка. И я остался один. В темном коридоре. С руками, полными блистающей ртути.

Не пролив ее, я не открою ни одной двери.

......................................................

А КАКОГО ХРЕНА МНЕ ОТКРЫВАТЬ ДВЕРИ????????????!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Если они не открылись сами собой???!!Я отравил свои руки ядом, я наполнил его блеском, я нес его в горстях, боясь расплескать??? И - ни-че-го???
Что ж.
Тогда станцуем.
Лучше всех.
Я поднял руки над головой и разжал пальцы.
Серебряные мячики, серебряные мячики моей тоски муравьями разбежались по полу, запутались в волосах, складках одежды... Да здравствует Час Разлитой Ртути, и я танцую на ядовитейшем из полов, давя шарики голыми пятками, весь в каплях собственного растерзанного сияния........Я танцую, и кружусь вокруг своей оси, и мне хорошо и плохо, как никогда не было уже не будет.........................

Потому что я стучался в двери, а надо было уметь пройти сквозь них.
Потому что это только мой сон.
Потому что наутро все градусники срастутся, и ртуть вползет в них серебряными червячками обратно.
И все начнется сначала.

.........а ртути снова захочется зачерпнуть.
И понести. И донести...

В колонках играет - Мара - Рельс линия

Я упал на землю дождевой каплей и растаял.
Может быть, я протек по чьему-то разгоряченному виску - не помню.
Я помню, шум, который подымался надо мной - это прорастала трава.
Одуванчики прорастали, шумя несколько попсово. Подорожник отзвенивал классикой. Репейник придерживался панк-рока.
Не помню.
А потом и мне захотелось потянуться к солнцу зеленым ростком с волосок.
Я напряг все свои силы.
Я обнял всеми своими молекулами зерно, которое никак не хотело прорастать.
Оно размякло и расстроилось.

И проросло.

Теперь моя забота в том, чтобы уговорить ветер дуть чуть послабее, не обращать внимания не деревья помоложе, которые обзывают меня старым пнем и в том, как бы задеть листом щеку симпатичной девушки, которая всегда проходит мимо меня на свою работу...

Я бы сказал ей -
Я - старый ясень, не знающий слов любви!
И ненависти.

Будем знакомы, девушка? ;)

Торшер похож на девушку. Только она стоит на одной ноге. В широкой юбочке. Такая одноногая топ-модель.

Доктон, я маньяк?

Если нет, я вам еще про расческу, мимозу и птичку колибри расскажу.

Я проснулся только что от странного сна... Прошел несколько кругов по темной кухне, но сон надвигался и дышал за моей спиной, и тогда я решил его записать.

Я шел под куполом цирка. Эдакого цирка конца 19 века: дрессировщики с усами в форме якоря, девочки на шаре, слоны в попонах с кистями... желто-красное шапито. Подо мной была толпа - дышащая, блестящая глазами. Чтобы этот блеск ждущих неизвестно (известно, известно!) чего глаз не слепил меня, я не смотрел вниз, а просто следил за дыханием и аккуратно шел по канату - изляпанному, растрепанному, тоже служившему свою службу. Признаться, он всегда был на высоте=)
И в момент, когда не было ни единого ветерка - именно в этот момент нога моя дрогнула, и вместо упругой трясины каната провалилась в пустоту.
"Вот так, по-идиотски!" - подумал я и упал. Я даже не успел побалансировать.
Публика ахнула, как в плохом кино, и меня в полете словно чуть толкнуло этой звуковой волной.
И я упал плашмя, на спину.
Секунду передо мной крутился красно-желто-белый купол цирка и еще чуть-чуть приплясывающий канат... "Желтый, красный, голубой, не угнаться за тобой..." - подумал я и приподнялся на достаточно твердых после такого падения руках. Телу было настолько больно, что "чуть больнее" уже не имело значения... Я огляделся, сел и потряс головой. В ней билось много-много маленьких сосудиков, и один пульсировал мрачно и болезненно... Наверное, затылок был разбит, по шее потекло что-то теплое, слегка щекоча... Но этого никто не видел, потому что я был одет в костюм с капюшоном, бурого цвета - как предусмотрительно с моей стороны! Я показал толпе, что все окей. Она вздохнула.
Не дыша, я поднялся, и снова упал на арену. "Как пьяный!" - раздалось с первого ряда, и так отчетливо, что услышали все. И тогда локомотивом сорвался с места смех... Я поднялся еще раз. И снова упал. Смех стал еще громче и дружней... Я помахал толпе рукой, она опала в плече, что вызвало еще больший припадок смеха. Оркестр заиграл что-то невнятное, но веселое, но этого было почти не слышно в человеческом громе. Тогда я поднялся и начал пританцовывать на одном месте, размахивая руками, как крыльями. Толпа задыхалась.
"Пора уходить." - подумал я. Струйка уже дотекла до поясницы. Я выпрямился, и неторопливо пошел за кулисы, приволакивая левую ногу, и нелепо размахивая правой рукой, чтобы казаться еще более неуклюжим.
Толпа ревела и апплодировала, она никогда не видела такого комического номера.
Мне оставалось несколько шагов, чтобы дойти до занавеса, где стоял мой антрепренер.
Он похлопал меня по плечу: "Совместить страшное и смешное! Такое можешь только ты... мы включим этот номер в программу!"
"Это экспромт!" - ответил я и отключился.

...За занавесом под долгую речь конферансье, догорал смех публики, то и дело вырываясь то здесь, то там, хотя большинство уже сидело со спокойной улыбкой.

Где вы, косые тени моей беды? Защитите меня от тихого и громкого счастья!
Где вы, идиотские звезды моей надежды? Обожгите меня лучами, чтобы я помнил о вас!
Где вы, люди, которые меня не понимают? Зачем вы притворяетесь, что понимаете?
Где вы люди, которые меня понимают? Зачем вы притворяетесь, что вы меня не понимаете?
Где вы, добрые доктора? Неужели бывают случаи тяжелее моего? Я ревную вас к другим дуракам. Не говорите мне о том, что все нормализуется! Это серое слово.
Где вы, мои возлюбленные, которые твердят, что лучше меня нет? Ну и что, что лучше нет. Зато есть ближе, роднее, нормальнее. Будьте счастливы, милые мои. Я иду другой дорогой.
Где вы, мои добрые и дурные приметы? Мне везет независимо от вас, но я буду верен вам.
Где ты, мой священный абсурд? Во мне? Надень мне терновый венец изнутри!
Где вы, мои воспоминания о будущем?

Развейтесь в прах, вас не будет.

Рельсы кончились. Электропоезд идет дальше.

Некоторые вещи заслуживают пустоты поста.

Сегодня в начале ночи я сделал то, о чем давно мечтал. Когда пробило ровно двенадцать (люблю красивые числа!), вышел из дома, сел в свой родной подержанный красный "Форд", и плавно вырулил со двора. Как ни странно, у меня не слили бензин, и все гаишники словно растворились в весенних лужах (рисуй я эту картину, я бы оставил на поверхности красиво плавающие погоны)... Но они растворились бесследно, и облегчили мне задачу.

И город был - мой. А я был - города.

Движок гудел ровно и сонно, скорость набиралась плавно, и происходящее за лобовым стеклом казалось мне просто идеально прорисованной графикой компьютерной игры. Радио зашипело и отказалось работать - но разве это важно? Я приоткрыл окно и в мои легкие затолкался весенний воздух повышенной влажности. Ладони стали мокрыми, радио шкворчало, как жареная картошка на сковороде, я нажал на газ, и, вдруг..........................................................................

..................меня пронзило чувство собственного бессмертия. словно года были яблоками, целым мешком яблок, и каждый я держал в ладони, чувствуя его сладкий вес, наполненный солнцем и жизнью................. я жонглировал ими..................... словно я уже тысячу раз потерял дыхание, и, смеясь, обнаружил, что от этого ничего не меняется.
Пейзаж за лобовым стеклом гармошкой складывался ко мне в грудь, чтобы потом сниться мне в снах о бесконечных дорогах, и дорога стала влажной и отражала сферы фонарей, как зеркало... "Я богат" - думал я, глядя на их золоченые отражения, я богатейший из миллионеров мира. А фонари стояли свечами - по мне... за мой непокой.
Зависть, ревность, горечь, боль, болезнь - разве они имеют отношение ко мне в этот момент? Жить сейчас... каждый миг проживать с полным счастьем или болью - о, я учусь этому. Когда "было" и "будет" отрезаны от тебя толстыми ломтями - где быть, как не в сейчас??? И какая разница, что в этом городе еще тысяча странников - таких же сумасшедших, как я? Сейчас мы один на один. А если кто-то поедет навстречу - что же, узнаем, что такое сложение скоростей!

Я почувствовал себя маленьким и сильным, с визгом развернулся во дворе какого-то старого дома, увидев, как погасли три окна одновременно - словно сдаваясь окружающей темноте, и поехал прочь. В моем окне гаснет свет только для меня одного - ну и что? ну и что? Я оставлю его, и он будет гореть для всех, кто пройдет по улице. Да здравствует расход электричества и самого себя!

И я ехал обратно, и руки мои были холодны, и я уже закрыл окно, и наконец-то заработало радио, и спело мне песню "Мой мармеладный".

М-да.
Хороший заключительный аккорд.

P.S.Мне сложно было писать этот пост попадая по клавишам. Но я все же смог.

Поэтому с достоинством ложусь спать.

Маленький ребенок угрожал своим обидчикам: "Сейчас сделаю темно". И закрывал глаза. И думал, что весь мир погрузился в темноту только оттого, что он закрыл глаза.

Мораль?
Если ты закрыл глаза, не думай, что во всем мире темно.

Иногда я не читаю код себя. Чувствую себя сообщением, к которому невозможно подобрать кодировку. Которое я сам написал. Забыл об этом. И теперь уже никогда не разберу.

Как это жаль.

Почему-то слезы пасутся в горле дурацким табуном, и чувствую себя абсолютно беспомощным. Будто спасателям, ищущим меня, я задал другие координаты... И меня ищут, стараются, да не там.

Ччерт, я устал от собственной картинности.

___иногда так хочется несуществовать____

Просто откинуться в кресло и тихо растаять, втаяв в спинку, которая от этого не пожелтеет и не побелеет. И никто не вспомнит, что я был. А главное - я не вспомню.

А иногда мне кажется, что я обманываю всех вокруг. Собственным существованием. Все равно все мы разговариваем с пустотой, наполненной нашими собственными представлениями о ком-то.

Если они в чем-то угаданы - это хорошо.
Но я не хочу ни понимания, ни любви, ни покоя, ни свободы, ни тьмы и смерти.

Я хочу уйти в себя и не вернуться.
И чтобы никто не пошел за мной.
Не ходите, там мины.

Даже растворяясь в женщине и растворяя ее в себе, жаркой, пульсирующей ночью - внезапно думаешь - еще что-то думаешь! - как хорошо несуществовать... оплыть каплей по холодному стеклу, упасть в сухую землю и распасться на микроны.

Словно перед порогом этого мира я дал залог никого и ничто не любить. А теперь - словно пытаюсь изменить этому залогу.


Мир ловил меня, но не поймал. Вот что было написано на могиле философа Сковороды. И может, именно то, что я еще клюю на какие-то наживки, вызывает во мне слепую и бессильную злость?

Известие о неполноценности собственного врага - что может быть слаще него? И, когда я буду спущен с лестницы собственной жизни, я буду знать, что доставил своими успехами много радости своим друзьям, а своими неуспехами - еще больше радости своим врагам...

Интересно, как в кино было наблюдать, как мое имя, ранее надписываемое только в дипломах победителя и употребляемое только в качестве авторитета, сначала выговаривается с трудом и сожалением, а затем - с сострадательным вздохом и присказкой: "А, этот...". Все это происходило, не затрагивая меня. Если бы я проникся искренней жалостью к себе по поводу каждого, кто треплет мое имя - то до этого дневника я бы не дожил, или корчился бы сейчас на ремнях в дурке. Но я здесь. Карнавала не будет. Точнее, он идет в моей голове.

Может, я отупел. Просто принял, как неизбежное условие в моей жизни. Нет, ни с чем, что тебе не нравится, нельзя научиться жить. Но посмеяться над этим, возвысив тем самым себя - что ж, да!

Будем сами строить свои пьедесталы. В конце концов, мания величия - тоже красивый диагноз!

Пейте свою боль как питьевую воду.

Очередь в эту приемную была весьма обширна - как любая московская очередь. Окраска стен, правда, несколько смущала - графитово-черная со старательно нарисованными аэрографом языками синего пламени... Впрочем, эта "зловещесть" смотрелась весьма игрушечно. Заведение-то весьма и весьма эзотерическое.
На двери белой шоколадкой выделялась табличка: "Заказ будущего. Самые гарантийные гарантии из всех гарантий".
Посетители задерживались не очень надолго, но выходили с облегчением, как с экзамена.
Настала и моя очередь. Я зашел, и с легким содроганием сердца вдвинул ногу в желтую полосу света настольной лампы. Стула мне никто не предложил.
- Ну, и кем вы хотите стать в будущей жизни? - вяло спросила меня пожилая дама в тонких прозрачных очках, на секунду выпрямившись за бедненьким конторским столом.
- Поэтом. - кинул я первое, что пришло на ум.
- Уже 264-й - кивнула она своей напарнице, - записывай.
- Гениальным, разумеется? - скептически проскрипела она, вновь обернувшись ко мне.
- Хотелось бы. - подбоченился я.
Она равнодушно прочла по листочку, глотая половину слов: Родина - Россия, жизнь во времена репрессий, тяжелое детство, непонимание родителей, раннее пробуждение дара, стремление к образованию, любопытство, стихи, зависть, сплетни, несчастная любовь, стихи, много романов с красивыми, умными и не выдерживающими рядом, депрессии, алкоголизм, душевные контузии, ранения и прочие переломы, стихи, проблемы с властями, опять стихи, "вроде-бы" - улучшение, и, наконец, самоубийство, - сойдет?
Ее карандаш был готов нарисовать легкие галочки во всех этих пунктах.
- А можно без зависти, алкоголизма и контузий... и самоубийство тоже как-то... слишком?
- Слишком? - проговорила она почти брюзгливо - для вас это слишком? Что ж, тогда могу порекомендовать только должность товароведа.
- А можно что-то более романтическое? Но без терзаний?
Женщина задумалась.
Через полчаса я вышел из кабинета, удовлетворенно обмахиваясь каллиграфически исписанным листочком:
Там красовались:
Мое имя и фамилия,
Личность: Будущий товаровед-романтик.
Программа жизни: облегченная демо-версия.
Программа смерти: в собственной постели в 99 лет.
И чуть ниже помета:
"От скуки".

Почему-то я всегда притягивал компетентных людей.
Думаю, все дело в моем внешнем виде. Мое вежливое выражение лица и глаза, помаргивающие с легким любопытством к окружающему миру, внушали надежду на то, что мне может быть интересно то, что мне расскажут. А отсутствие бицепсов Шварцнеггера и плохая скорость бега от препятствия (особенно при условии, что рассказчик обладал лучшими характеристиками) давало полную гарантию того, что я буду слушать внимательно и уважительно.
Поэтому если в компании находился хотя бы один человек с наболевшим на душе, он тут же подсаживался ко мне. Поэтому я обладаю весьма обширной системой знаний узкой специализации и знаю список регалий, дипломов и личных достижений каждого из моих неформальных лекторов (обычно излагается во вступлении к лекционному материалу для создания эффекта легкого и непринужденного общения).
Начальные сведения по квантовой физике, тибетской медицине, устройству московского монорельса и нравственном возрождении под влиянием песен "Иванушек International" намертво легли в мою голову, чтобы создавать необходимый легкий уклон черепа вперед.
История мировой литературы с античности по первую половину 18 века (потом к столу была подана форель и ход истории прервался) записалась в моем мозгу даже дважды. Я изучал ее самостоятельно и довольно успешно. Но мое явное знание темы не помешало собеседнику объяснить мне ее на пальцах.
Малейшая мягкость делает тебя площадкой для самоутверждения окружающих.
Но не думайте, милые мои, что я такой человеконенавистник, который сначала наслушивается других, а потом говорит про них гадости. Который уверен, что должно слушать только его одного. И что он говорит самые интересные и мудрые вещи. Конечно, нет. Честно, честно. Я совсем не такой. И совсем не зануда.
Хотите, я расскажу вам об этом поподробнее, зажав вас в углу и деликатно взяв за пуговицу? ;)

Сегодня всю ночь, всю ночь... на меня во сне пикировали вражеские бомбардировщики, а я грозно отмахивался от них отломанной заборной доской. Потом вражеский генерал пришел в мой сарай-укрытие, завернувшись в линялое красное одеяло, похожий на несколько поистершуюся придворную даму времен мадам Помпадур с лестницеобразным подбородком. Увидев меня, он незамедлительно превратился в котенка, который захотел со мной поиграть.

"Ты уже наигрался!" - сказал я и выбросил кота за дверь.

Проснулся весь в поту и молча смотрел, как потолок тентом выгибается ко мне и от меня.

"Пульс большого города!" - доперло до меня через 20 минут.

Передвигая ноги (свои? чужие? чужие жестче, но интересней!), доперся до кухни, заварил лапшу быстрого приготовления, намотал на вилку, и, мысленно произнеся слова сострадания жертвам химзавивки, съел все до последней химической перчинки.

Теперь хочется петь.

Жаль, что умею.

У меня с Пизанской башней есть что-то общее. Мы оба страдаем отклонениями. Правда, дальнейшая биография несколько расходится:

Пизанская башня: основана 9 августа 1173 года.
Я: родился 3 августа 1979. (оба Львы по гороскопу, но у нас приличная разница в возрасте).

Пизанская башня: обитает в городе Пиза.
Я: родился в Санкт-Петербурге, переехал в Москву в 1998. (Башне больше повезло с климатом!)

Пизанская башня: привлекает множество туристов.
Я: привлекаю и отпугиваю многих.

На Пизанской башне проводил эксперименты Галилео Галилей.
На мне проводили эксперименты врачи и женщины. А также женщины-врачи.

Пизанская башня: нигде не училась и не работала. Занимается исключительно собственным падением.
Я: выучился на экономиста, получил диплом с отличием, и проработал по специальности полтора года до болезни.

Пизанская башня: никого не любит. Или во всяком случае, никак этого не выражает.
Я: Люблю одну. И остановить это чувство, как падение Пизанской башни, не могу.

Пизанская башня упадет через тысячу лет.
Я сгину несколько раньше.

И кто сказал, что мне не завидно?!

Впрочем, лучше жить меньше, да не каменным.

В Сети много сумасшедших. Но я смело могу считать себя элитным - у меня есть настоящая справка о моем ненормальном психическом состоянии.
Выслушав мои суждения о политике и перерождении звука в свет (и наоборот, естественно!), доктор смело написал мне диагноз, закрывший мне места нормальной работы и двери загса (правда, оно, может, и к лучшему).

"Док, где вы были 9 лет назад, когда меня забрали в армию?" - только и спросил я у него.

Док растерянно улыбнулся.

И теперь вот так я и живу.
Как меня не назови.