Приоткрыв, дверь я проскочил внутрь. Здесь было тепло, пахло сном, постелью. Комната была совсем небольшая, кроме широкой, высокой кровати тут ничего не было. На цыпочках, я подкрался к ней.
Под одеялом, на множестве подушек, мерно посапывая, спала Т***.
Я залез под одеяло, свернулся в клубочек и стал ждать волшебных снов.
<...>
И они пришли.

Мы сидели на парапете: Я и Мёртвый Художник. Я не видел его. Т*** где-то носили холодные ветры. Мы любовались закатом.
Боковым зрением я заметил какое-то движение. Присмотревшись я увидел, как крохотные частички пыли смешиваются с солнечным светом, ветром, запахом приближающейся прохлады; всё это творило картину. Она медленно, как мозаика, собиралась в воздухе, где-то в метрах двух над крышей. Пыль смешивалась с капельками влаги из воздуха и становилась полотном. Медленно, я бы даже сказал - неспешно.
В блике солнечного света я, каким-то загадочным образом, углядел Художника. Высокий, худощавый, в просторной рубахе и свободных штанах; у него были длинные-длинные, белёсые волосы; его лица я не увидел, может быть, к счастью. Он стоял перед появляющемся полотном неподвижно. Но видел его я лишь мгновение.
Когда полотно было закончено на нём стали прорисовываться блёклые линии, казалось, что и их проводят пылью. Вскоре я уже видел горизонт, заходящее солнце, леса в дали.
- Что это? - я был несколько напуган. - Неужели это всё мертво?! И солнце и небо, и лес?!
Послышался смех, сначала совсем тихий, с каждой секундой усиливающийся. Я его узнал - это была Т***. А вот и она сама, образовалась из очередного свободного, северо-восточного ветра.
- Т***, что это? Ты говорила, что он, - я указал в сторону Художника, - рисует только мёртвое. Неужели это всё мертво?!
- Спокойней, Юный Демон, - она поднялась с крыши и подошла ко мне. - Он рисует мгновение, которое уже прошло, которое погибло, умерло. У него своеобразный взгляд на Время.
Она приобняла меня за плечи и посадила на крышу, рядом с собой. Её присутствие меня успокаивало: как могло всё это - солнце, небо, леса - погибнуть, когда Т*** сидит тут рядом и улыбается чему-то.
Мгновение уже получало цвета - все оттенки красного участвовали в раскраске заката, тени легли в основу цветов дальнего леса, а синева неба, приукрашенная розовым сиянием, точно перешла в картину. Художник брал цвета из пространства, наверное, из той самое его части, где "настоящее" переходит в "невозможное". Последняя тень заняла своё место и Мёртвое Мгновение Заката уже жило в картине. Полотно легло рядом с Т***, она улыбнулась и кивнула.
<...>
- Ты ведь видишь Художника, так? - засыпал я вопросами Т***, когда мы, уже спустившись с крыши, ночью, лежали на коврах в одной из многочисленных комнат "замка".
- Естественно, - улыбнулась она. - Когда-нибудь я попрошу его нарисовать свой автопортрет, если тебе так интересна внешность мёртвых художников.

Если войти в "замок" Т*** через восточный вход, пересечь холл, при первой развилке повернуть на лево, а при второй на право - перед вами окажется лестница.
Вот и передо мной оказалась. Думаю, недоумение на моём лице, вызванное этим открытием, лестнице льстило, но речь не об этом. А о чём? О лестнице... Лестница. Лестница была, на удивление, узкая, старая, шаткая, не устойчивая и пыльная. Судя по этой самой пыли - по ней не поднимались столетия три - точно. Любопытство дало мне пинок и я начал восхождение.
Слой, уже упомянутой, пыли был приблизительно сантиметра 3-3,5. При каждом шаге пыль, мягким облачком, поднималась в воздух и оседала на моих пушистых тапочках. Шагов было совсем не слышно.
Преодолев 2-а лестничных пролёта я понял, что старушка-лестница ведёт на чердак.
Спустя пять минут ноги начали болеть, голубого цвета тапочек стало не видно, да и вообще - в пыли я был по пояс. Однако, я всё так же мужественно, не останавливаясь поднимался.
Спустя ещё минут 15 - высота была взята! Но увидев лишь голые, пыльные стены, обтянутые красным бархатом, я был готов разочароваться в своей интуиции и надавать хороших #@%№&лей своему любопытству.
Сев на лестницу я огляделся: пыль, грязь, каменный потолок, пространство уходящее в тьму. Однако, к своему несказанному счастью, справа от себя я заметил, заваленную мёртвыми листьями, совсем маленькую дверь! Отгребая листья, я толкнул её: ураган пыли захватил меня. Кашляя, зажмурившись я нырнул в дверь. Упал на что-то мягкое, как позже оказалось на гору самых разнообразных тканей. Отплёвываясь от пыли, вычищая её из глаз, рта, ушей и носа я смог подняться на ноги. На ногах я простоял не долго, так как тут же ударился головой об потолок и снова рухнул в пыль. Ползком, с зажмуренными глазами я преодолел метров 5-ть, пока не стукнулся головой об комод. Облокотившись на него спиной я протёр глаза и осмотрелся. Было темно, единственным, что я понял оказалось то, что я нахожусь в мансарде и что здесь можно было уже встать. Поднимаясь, я пошатнулся и, случайно схватившись за какой-то кусок ткани, открыл окно и пустил в это пыльное царство старины лучи дневного света.
В пыли было всё - начиная от меня и заканчивая воздухом. Теперь я убедился, что нахожусь на чердаке, заваленном старыми, ненужными вещами. Ах, что может быть прекрасней старой, волшебно-сказочной рухляди? Правильно, только целый чердак этой самой рухляди! Аккуратно ступая, открывая по возможности окна, прикасаясь кончиками пальцев к столам, шкафам, комодам, книгам я шёл всё дальше и дальше.
В какой-то неопределённый момент времени мягкость ковров сменилась мраморным полом, а стены, обитые красным бархатом сменились деревянной обивкой завешанной картинами. Вскоре все предметы мебели закончились и остались только картины.
Расстроится по этому поводу я не успел, так как красота полотен захватила меня полностью. Все они были выполнены с завидным мастерством, существа, которые были на них изображены, казались живыми. Художник передавал в картинах их души, их мысли, их жизнь. В основном это были портреты самых различных существ, начиная от грациозных Эльфов, проходя через весёлых Демонов и заканчивая задумчивыми людьми.
Попадались и пейзажи - изумрудные поля, девственные леса, непобедимые горы, сильные реки. Ещё реже встречались натюрморты - горящая свеча, мёртвые листья, книга, перчатки.
- Тебе нравятся работы Художника?
Т*** сидела на подоконнике и лукаво улыбалась.
- Да. Кто все эти существа?
- Это не имеет значения. Они умерли. Художник рисует только мёртвых. Только своих собратьев.

Т*** сидела в кресле-качалке на восточной веранде и что-то мастерила, тихо напевая себе "под нос" какую-то смутно знакомую мелодию. Босиком, в смешном халате с саламандрами (единственное, что я нашёл себе по размеру), вытирая голову махровым полотенцем я вошёл.
- Доброе, - поприветствовала она меня не поворачиваясь.
- Доброе, - ответил я немного растерянно.
Я сел на стол, который стоял перед ней.
- Что ты мастеришь?
- Мешочек для сказок.
- Для сказок?
- Да, для сказок. - Взяв мешочек за затяжки она немного его потрясла. - То, что на нём "сверху" - это облачение сказок, их внешний вид, а то, что внутри - это содержание сказок.
Я оглядел то, что было у неё в руках: это, действительно, был мешочек, из полупрозрачной синей ткани, на которой были изображены звёзды и луны, в нём что-то лежало; верхняя кромка была золотой, к кончикам затяжек - тоже золотым - были привязанные маленькие бубенчики и голубые перья, которые Т***, как раз, сейчас привязывала.
- А зачем перья?
- Чтобы сказки были лёгкими, мягкими и легко забывались.
- Забывались?
- Да, сказки должны легко забываться.
Пёрышки заняли своё место, Т*** ещё раз поправила мешочек: в нём что-то постукивало, бубенчики позвякивали, а золотые звёзды переливались.
- Красиво, - сказал я честно. - А что внутри?
- Внутри? Ты, действительно, хочешь знать, что там, внутри? - она говорила с лёгким лукавством в голосе.
Я улыбнулся и немного наклонился к ней.
- Внутри ещё несколько перьев, разных цветов, для непринуждённости; губная гармошка, для созвучия; мёртвые листья, для красоты; 27 кофейных зёрнышек, для запаха и 3-и жёлудя, для разнообразия.
- А почему 27?
- Потому что 27 - моё любимое число.
Несколько минут мы провели в молчании. Я - обдумывал всё, что услышал, она - рассматривала мешочек на наличие "опечаток".
- Хорошие из этого мешочка получатся сказки.
- Самые лучшие. - ответила она мягко улыбаясь.

Я аккуратно приоткрыл лёгкую, стеклянную дверь: она открылась с лёгким скрипом. Т*** сидела на плетёном стуле ко мне спиной. Небольшая комната, заполненная лёгкостью, казалось, всё здесь излучает невесомость, непринуждённость, свободу. Нежно-голубой оттенок стен сочетался с белой мебелью, как нельзя удачно. Странные амулеты сделанные, в основном, из перьев заполняли одну из стен. Несколько плетёных стульев и небольшой стол на тонкой ножке - вот и вся мебель. Большое окно во всю стену, противоположную входу, было зашторено на половину синей, атласной тканью. Сам ставень открыт. Т*** сидела лицом к открытой части окна, в тени. На столике стояла большая подарочная коробка то ли не до конца открытая, то ли не до конца запечатанная. Я подошёл к ней сзади и положил руку на плечо. Она не шевелилась. Я наклонился к ней: от её золотых волос шёл запах непонятного дурмана, они были немного спутаны. Я движением, которое можно было назвать привычным, отодвинул несколько прядей волос и поцеловал её в ушко. Она ожила: повернула ко мне своё лицо, на удивление, бледное, и слабо улыбнулась.
- О чём ты задумалась? - спросил я её тихо, убирая непослушные пряди с её лица.
- Я?.. - её голос был тихим и немного хриплым, как бывает, когда долго молчишь, взгляд её недолго блуждал по моему лицу, затем устремился в окно.
Ни чуть не стеснённый молчанием я стал разглядывать её: чёрное, как всегда, длинное платье, полы которого были испачканы в земле (видимо уже где-то лазала), голубые шёлковые перчатки, в мешочке на поясе что-то увесистое.
- Всё нормально?
- Нет, всё просто Правильно; Правильно, спокойно, тихо, на мой вкус слишком меланхолично, но зато просто. Хорошо, идеалистично. Знаешь, наверное, то же самое настроение, которое сейчас у меня, испытывают облака: настроение, которое, ещё не опытный, но явно талантливый поэт назовёт "настроением безветрия" или ещё каким-нибудь глупым поэтическим оборотом. - Она говорила тихо, отчётливо.
Мы помолчали чуть-чуть, а потом ещё чуть-чуть. Тишину "безветрия" нарушила она:
- Пойдём на задний двор собирать яблоки, потом мы их вымоем и построим из них пирамидку.
Мы вышли в окно, обогнули её "огромный дом" и стали собирать яблоки, и не важно было, что сейчас только май, и не важно было, что яблоки собирают в августе. Она улыбалась совсем детской улыбкой.
<...>

Т*** медленно, с упоением глодает разодранный трупик небольшого кролика; еле, еле теплая кровь густо залила ковёр, пропитала чёрные, шёлковые перчатки, неспешно подсыхает на золотых прядях её волос. Глаза прикрыты в блаженстве.
- Не жадничай так, Т***, я наловлю тебе ещё зверья.
- Ты ничего не понимаешь, Юный Демон. - она немного растягивает слова.
Я бы мог сказать, что мы находимся на веранде, если бы окна здесь не были зашторены. Помещение большое, такое большое, что в полумраке я не вижу противоположной стены. Воздух прохладный в нём разносится глухое эхо, разносится и отражается от мраморного пола, высокого потолка и стен обитых деревом.
- Где мы сейчас, Т***?
- По замыслу архитектора, это должна была быть солнечная, летняя, дневная веранда. Эти огромные стеклянные окна - выходят на юг. Но... ты ведь знаешь, я не признаю дневное солнце...
- Да, да... только восходы и закаты награждаешь ты своими взглядами, я знаю, я помню. Но - не понимаю.
- И не поймёшь, Демон.
- Я - Демон, я это знаю, признаю, осознаю... а что есть ты?
- Через чур каверзный вопрос, чтобы задавать его мне во время трапезы. Давай подождём хотя бы до сумерек. - она говорит властно; не спрашивает, а утверждает.

***

Вершина Западной башни. Закат от сюда воистину великолепен.
- Сейчас ты в состоянии ответить на мой вопрос?
Т*** устремляет свой взгляд на солнце, на огромное, яркое, красно-оранжевое солнце, на Востоке небо уже темнеет, сумерки уже прошли, Вечер властвует и вскоре уступит свои права Ночи. Т*** молчит. Удивительное качество её существа, в который раз я подмечаю: её молчание не смущает, не давит, наоборот - несёт в себе удивительную идиллию тишины и спокойствия.
- В состоянии, - наконец отвечает она. - но я не буду отвечать.
Хитрый взгляд, лукавая улыбка, в мгновение мелькнули чёрные крылья - прыгнула с башни, но, как всегда, не летит, не планирует - ждёт, когда вечерний ветер сам подхватит её. Сегодня - он не заставил себя ждать.
<...> ещё какое-то время я смотрю в даль <...>

Она всегда носила перчатки. Всегда. Изредка меняла, но никогда не снимала. И лишь на году 15 нашего общения я узнал - почему.
Её руки я видел лишь однажды. В её кабинете, в нём я, кстати, тоже был только единожды.
За большой, тяжёлой, дубовой дверью таилось неизвестное мне пространство. Я вошёл без стука; дверь, на удивление, открылась очень мягко и тихо. Он она уже знала, что я здесь; она всегда знала, когда я рядом и когда я нахожусь на расстоянии больше сотни километров. Комната была тускло освещена, по стенам растянулись огромные книжные полки заставленные неизвестными мне, на тот момент, предметами; в отдалённом углу лежали охапки мёртвых листьев; она сидела в глубоком кресле, лицом к камину, ко мне спиной; рядом с камином стоял небольшой овальный стол заваленный книгами и исписанными бумагами; рядом с ним софа, на её спинке лежали перчатки.
Сидя в кресле она опустила руки в хрустальные вазы. У её запястий образовались чёрные обручи, а сама жидкость была прозрачной.
- Подай мне полотенце.
Я повиновался; взял полотенце с софы и ,уложив его ей на колени, встал рядом с креслом. Она смотрела на меня своими тёмными глазами; я долгое время был уверен, что они у неё непроницаемо чёрные, но спустя много времени узнал, что нет - изумрудные, зелёные-зелёные. Она подняла руки и уложила ладони на полотенце, на колени. Ладони оказались старыми, испещрёнными тысячами морщинок и порезов, разукрашенными шрамами и следами тяжёлых болезней; длинные, тонкие, как будто высушенные пальцы оканчивались немного посиневшими, как будто от мороза, заострёнными ногтями. Я был удивлён, хотя и не подал вида, она выглядела совсем молодой, а руки отображали существо, которое прожило не одно столетие.
- Тебе не приятно смотреть на них. Дай мне мои перчатки. <...> Забавно, правда? Такая молодая, весёлая, пусть и немного сумасшедшая девушка и с такими ужасными, старческими руками... - она улыбалась спокойной, почти незаметной улыбкой. - Небольшая цена за бессмертие. Думаю... ещё лет... тысяча и они совсем засохнут... а может даже отвалятся! - острила она надевая перчатки. - Представляешь: молодая девушка с руками мумии...
- Представляю, Тоши.

Устаёшь и греешь руки над слабым огоньком пляшущим над восковым изваянием; это подобие на красоту ты называешь "красотой всего Мира" и безумно ей гордишься... Глупость, просто кусок воска из которого чьи-то неумелые руки пытались сотворить что-то. Хотя, конечно, я понимаю, что ты ценишь именно те руки, вечно холодные, вечно поцарапанные, сильные руки. Подержав руки над свечой опять прячешь их в перчатки.
- Они же всё равно не греют. - говорю я тихо.
- Да.
- Так, зачем же ты носишь их постоянно?
Мочишь. Только ты умеешь так молчать. Так интригующе, так таинственно, так скрытно и в то же время так непринуждённо. Ты хочешь что-то сказать, давно уже хочешь. Я не буду тебя торопить, у меня с собой есть книга, запасная свечка, губная гармошка, пара апельсинов, "кости" и несколько сказок, которые я могу тебе рассказать.
- А ты чем-то похож на него... - говоришь ты так же тихо. - Только вот... ума не приложу, чем именно.
- Врядли он был таким же сумасшедшим, как я. - начинаю размышлять я вслух, закуривая трубку. - Внешне - тоже сомневаюсь; может быть он тоже не понимал зачем ты постоянно носишь эти глупые перчатки или был таким же любопытным.
- Нет.
Опять молчание, приятное, не прижимающее к стенке, можно даже показать свою смелость и сказать - уютное. Трубка раскурена и длинные вереницы белёсого дыма поднимаются к потолку этой "темницы".
- Я знаю чем. Ты, тоже, хочешь вывести меня к солнцу.
- Хочу.
Долгие взгляды; твои большие, тёмные глаза, которые я так часто называл отражениями луны, смотрят на меня выпытывающе и озорно.
- Сейчас восходит солнце; небо окрашивается в розовый, лиловый и наконец становится абсолютно синим. - повествую я с лёгким пафосом в голосе.
- Какое сейчас время года? - спрашиваешь ты, убирая с лица волосы.
- Сейчас весна.
- Не люблю весну.
- Я знаю.
- А он любил...
Я незаметно усмехаюсь, нельзя объяснить чему именно.
- Нет, мы будем ждать сентября. - говоришь ты с уверенностью в голосе.
- Осенью солнце особенно красиво и особенно печально. Но, почему именно сентября?
- Не забывайся - тебе нравится август, а не мне.
- Да. Но ты любишь сказки ветра, а с первым днём осени он покинет эту равнину.
- Да... Тогда августа. Мы будем ждать августа.