Сегодня была в гараже. Так захотелось сесть в свой пежо и на полной скорости поехать куда-нибудь. Куда - не важно. Но рёбра всё ещё болят, напоминая о недавней аварии, да и врач запретил... Ещё целые две недели я несмогу тренироваться. Какой ужас!
Я села на пол около своего боллида и начала натирать его полиролью. Как же хотелось сесть за руль. Но я понимала - нельзя!Я даже с Пьером из за этого поругалась. Он даже не хотел пускать меня в гараж. Боялся что а не удержусь. Кошмар! Теперь придёться мириться....Ну разве он не может понять, что дорога для меня - всё! Что жизнь без скорости для меня равна смерти! Он же сам гонщик?! Хотя он понимает, просто волнуеться за меня...
Провела в гараже полдня всё сидела и любовалась машиной! И ведь понимаю, что завтро я тоже пойду, и тоже буду сидеть...
Что же делать?! Вернулась домой убитая. Пьер спал на диване. Мне не хотелось его будить... Позвонила Стасу, он приехал ко мне!
Стасик всегда меня понимал, но тоже почему-то отругал за то что я ходила в гараж. Ну что они сговорились что ли?! Чуть не поругалась и с ним...
Ну, что мне длать, если я жить не могу без дороги? Без скорости и приключений?!

Вечером над Хогвартсом запылал такой яркий, свежий и красивый закат, что Пейдж, чуткая к таким вещам, долго не могла отойти от окна. Она видела, как плоское солнце медленно погружается в океанские пучины. Океан был освещен так, что привычное восприятие пространства исчезло. Казалось, он существовал полосами и пластами – полоса воды, полоса неба. Горизонт дробился и отодвигался, сливаясь с океаном. И вот, не достигнув горизонта, солнечный блин вдруг надломился пополам и мягко растаял в рыхлом облаке. На небе акварелью прорисовалась тонкая и изящная луна.
В комнате Пейдж была одна. Она забралась на подоконник и, свесив ноги вниз, стала смотреть на луну. Вечер был так хорош, то тане внезапно захотелось раствориться в нем без остатка, чтобы потом медленно, с глубоким вдохом шагнуть в ночь, получив всю ее силу.
Мысли были неотчетливые. Они перетекали друг в друга, терялись и меняли форму так же, как ночные облака, быстро проносящиеся над Большой Башней. Едва ты успевала подумать, что облако похоже на корабль, как в следующий миг оно становилось лошадью или жирафом, а потом исчезало, сливаясь с соседними облаками.
Кто то постучал в дверь. Пейдж подумала, что это Анакин, и ужасно обрадовалась, что он пришел. Такой вечер обязательно нужно было разделить с кем то.
Она услышала, как Анакин вошел, приблизился к окну и остановился сразу за ней, у подоконника. Решив использовать Эни в полезных и мирных целях – не вечно же с ним ссорится! – Пейдж откинулась назад и, уперевшись лопатками о его грудь, положила затылок ему на плечо. Анакин был теплым и стоял как влитой, не отходя от окна. Чем не спинка для экспромтом сочиненного кресла?
– Держи меня крепче! Я, может, засну. Не удержишь – пролечу пару десятков метров и воткнусь в камни, – промурлыкала девушка, медленно отпуская подоконник.
Это был не блеф. Пейдж была уверена, что Анакин начнет ворчать, рассуждая, что опасно, а что неопасно, но нет…
Анакин обхватил ее за пояс. Пейдж почувствовала себя надежно, и, отбросив опасения, благодарно закрыла глаза. Парень держал ее так крепко и уверенно, что она готова была поручиться: скорее Хогвартс рухнет, чем он отпустит ее.
– А у тебя руки вроде сильнее стали. Вот так, отлично… А теперь я буду спать! – заявила она, шагая в облако блаженства.
Время остановилось. Да и существовало ли оно когда то? Возможно, время придумали те, кому было что терять, и хотелось притормозить ускользающие мгновения. Пейдж так никогда и не поняла, уснула ли она и как долго провела с откинутой головой на его плече.

Захотелось купить себе новую сумочку. Пошла по магазинам. И что вы думаете? Теперь не могу выбрать между Карен Миллен и Долче Габана. Что делать?

Она повертела в руках чашку и уставилась в окно. Ветер заметно усилился, и под его порывами цветы склонялись до самой земли. Вдалеке над озером собирались темные тучи, они громоздились друг на друга и постепенно закрывали весь горизонт. Надвигался шторм, но Изабель не обращала на это особого внимания. Она погрузилась в размышления о произведениях Кэти, о том, насколько быстро работа над иллюстрациями снова приведет ее в ловушку, где воспоминания смешиваются со снами. Этот процесс мог оказаться волнующе приятным, но мог принести и немало горечи. И темноты. Темноты, подобной черноте грозовых туч над озером. А впоследствии...
Стоит закрыть глаза, и она снова услышит тот странный шум, снова перед мысленным взором возникнет крошечное обгоревшее тельце, снова появится ужасный запах сожженной плоти. А потом в поле зрения попадут и все остальные...
Нет, она не станет закрывать глаза. Чтобы отвлечься, Изабель сосредоточилась на словах Алана.
- Я понимаю, что с тех пор стиль твоих работ кардинально изменился, - рассуждал он. - Не буду утверждать, что понимаю все твои замыслы, но я с уважением отношусь к творчеству. Я бы никогда не рискнул просить художника поменять стиль письма, но ведь тебе уже приходилось заниматься иллюстрациями. И, как я уже говорил, этот проект задуман не ради нашей славы или прибыли. Это в память о Кэти. Для того чтобы исполнить ее мечту о доме детского творчества. - Алан нетерпеливо наклонился вперед. - Изабель, ты можешь хотя бы попробовать?
Она не осмеливалась посмотреть ему в лицо и снова перевела взгляд на озеро. За несколько кратких мгновений тучи приблизились, теперь они неслись над водой, окутывая остров. Первые капли дождя ударили по стеклам.
- Если в городе кто-нибудь будет беспокоиться о тебе, лучше позвони сейчас, пока телефонная связь еще действует.
- Что?
Изабель повернулась к Алану.
- Я напрасно не обращала внимания на погоду, - объяснила она.
Словно в подтверждение ее слов с неба хлынули потоки дождя и заслонили всё вокруг; за окном на расстоянии нескольких футов уже невозможно было что-либо увидеть.
- Я не смогу перевезти тебя через озеро, пока не кончится буря, - продолжала Изабель. - Как правило, в шторм отключаются и телефон, и электричество.
- Ого!
Изабель повернулась назад, взяла старый массивный пластмассовый аппарат с круглым диском и поставила его перед Аланом. Потом встала из-за стола, чтобы не мешать своему гостю.
- Мне некого предупреждать, - произнес Алан.
Изабель осталась стоять в нескольких футах от стола. Она только обхватила себя руками, пытаясь унять внезапную дрожь, не имеющую ничего общего с надвигающимся штормом.
- Ты мне не ответила, - сказал Алан. Изабель вздохнула. Всё так перемешалось. Письмо умершей подруги, ключ от камеры хранения, возвращение в ее жизнь Алана, его проект осуществления мечты Кэти.
- Ты останешься на ужин? - спросила она, возвращаясь к роли гостеприимной хозяйки.
- Ты снова уклоняешься от ответа.
Изабель взглянула на него иначе, чем прежде, вспоминая, каково это отвлечься от личности собеседника и рассматривать его в качестве объекта для картины. Писать портрет Алана было бы для нее одновременно и легко и сложно: перед ней сидел темноволосый мужчина со спортивной фигурой и добрыми глазами. Черты его лица были строгими и нежными, они могли привлечь к себе собеседника, а могли и оттолкнуть. Что, если бы она написала его портрет? Но не так, как другие художники, а как учил ее Рашкин? Какой образ вызвала бы она своей работой из небытия?
- Изабель?
- Я... я думаю, - ответила она.
- Спасибо. Я тебя понимаю.
- Я еще ни на что не согласилась, - предупредила его Изабель. - Я просто обдумываю этот проект.
- Знаю.
Она выглянула в окно; пелена дождя и темные тучи почти погасили дневной свет.
- Так ты останешься на ужин? - повторила она свой вопрос.
- Если ты не против.
Алану пришлось остаться и на всю ночь.
Вскоре после ужина Изабель сослалась на срочную работу и скрылась R студии; Алану больше не удалось поговорить с ней в этот вечер.
Во время приготовления ужина и в процессе еды к ним почти вернулись прежние дружеские отношения и Алан не раз упрекнул себя в том, что так долго не настаивал на их встрече. Но, как только посуда была перемыта и поставлена в сушилку, Изабель так удивленно посмотрела на него, словно только сейчас осознала присутствие гостя в своем доме и не знала, как ей поступить. В следующее мгновение она пробормотала что-то насчет неотложных дел и оставила Алана в одиночестве, не дав ему сказать ни слова в ответ. Ее внезапный уход немало смутил его и заставил почувствовать себя лишним.
Алан вернулся на кухню, допил остывший кофе, сполоснул чашку и поставил ее на полку. Покончив с этим несложным занятием, он бесцельно окинул взглядом просторное помещение, занимавшее большую часть нижнего этажа бывшего амбара. Алан принялся разглядывать некоторые произведения Изабель, висевшие на стенах или расставленные на полках, поскольку днем не смог уделить им должного внимания.
Все картины относились к абстрактному периоду творчества художницы и сильно отличались от тех, которые он собирался включить в сборник произведений Кэти; они противоречили даже названиям, данным им автором. Большое, шесть на десять футов, полотно, озаглавленное «Стук сердца», представляло собой поле насыщенного фиолетового цвета, выполненное крошечными мазками кисти. Подойдя ближе, Алан убедился, что кисточка была не шире половины дюйма. А когда он снова отступил на шаг назад, три крошечные геометрические фигуры оранжевого цвета, расположенные в центре, начали странным образом пульсировать перед его глазами.
Фигурки, вырезанные Изабель из дерева, оказались более реалистичными - это были выступающие на поверхности древесины человеческие лица, тела и отдельные конечности, торчащие под нелепыми углами. Некоторые из скульптур были раскрашены в стиле индейской татуировки или ритуальных масок.
Несмотря на то что Алан не увлекался ни абстрактной живописью, ни деревянными скульптурами, он не мог их игнорировать. Он пытался переключиться на что-то другое, но его взгляд необъяснимым образом возвращался к одной и той же скульптуре: выступающим на полированном куске древесины детским пальчикам, которые указывали на вихрь треугольников, из угла в угол пересекающий полотно соседней картины.
Наконец Алан обратил внимание на шторм. Он прошел через всю комнату к окну и стал смотреть на струи дождя, с прежней силой бьющие по стеклам. Цветы намокли и согнулись почти до земли, многие под ударами тяжелых капель лишились большей части своих лепестков. Всё, кроме клумбы, скрывалось за темной пеленой сумерек и дождя. Алан простоял так довольно долго, пока не обнаружил, что и теперь разглядывает работы Изабель, отраженные в стекле перед ним. Он с надеждой посмотрел на лестницу, но не увидел там никого, кроме Рубенса - огромного рыжего кота Изабель, спавшего сразу на двух ступенях. Его голова и передние лапы покоились на верхней ступени, а задняя часть туловища спускалась на нижнюю. Сама хозяйка оставалась в своей мастерской.

Алан даже не понял, отчего проснулся. Он проспал всего несколько часов, а потом вдруг обнаружил, что лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок. Сна как не бывало.
До пробуждения ему снилась Изабель. Она попросила его позировать для портрета, а потом он почему-то сбросил с себя одежду, Изабель тоже разделась, и они оказались на кровати, странным образом перенесшейся в студию. Алан уже протянул руку, чтобы дотронуться до великолепной груди, как вдруг очнулся и с трудом перевел дыхание.
Некоторое время он продолжал лежать без движения, пытаясь определить, что же прогнало сон. Наконец он сел на кровати и только тогда обнаружил, что в спальне есть кто-то еще. На фоне окна, освещенного первыми предрассветными лучами, выделялся силуэт девушки, сидящей на диване. Она подтянула ноги к груди и обхватила их руками. Мечты Алана о хозяйке дома сыграли с ним злую шутку, и простыня между его ног мгновенно приподнялась, так что ему пришлось поспешно согнуть колени, чтобы скрыть этот факт.
- Изабель? - почти шепотом окликнул он.
Девушка у окна повернулась в его сторону. Оказалось, что на ней надета лишь длинная мужская рубашка, свисавшая чуть ли не до колен. Но, кем бы ни была его гостья, при первых же звуках ее голоса Алан понял, что это не Изабель.
- Ты кажешься мне очень славным, - заговорила незнакомка. - И наверняка уговоришь ее заняться этой работой. Уже скоро запоют утренние птицы, а она всё еще наверху и продолжает делать множество набросков.
Несмотря на ее очевидную молодость, голос девушки оказался более хриплым, чем у Изабель, и в нем звучала едва заметная ирония. Алан повнимательнее рассмотрел силуэт. Фигура незнакомки была ниже и стройнее, чем у Иззи, почти мальчишеская.
- Кто ты? - спросил он.
Девушка продолжала говорить, совершенно не обращая внимания на его вопрос.
- Я бы посоветовала тебе использовать в книге черно-белые рисунки - для Изабель это было бы намного проще, - но, должна признать, я немного эгоистична и хотела бы увидеть несколько новых лиц. Я чувствую себя одинокой.
Алан почти не прислушивался к ее словам.
- Я считал, что Изабель живет здесь одна, - произнес он.
- Так оно и есть. Только она и ее искусство.
- Тогда кто ты такая? И что ты делаешь в моей спальне?
Его мечты об Изабель отступили на задний план. Теперь он только хотел выяснить, что делает эта девушка-подросток посреди ночи в его комнате. Нежданная гостья уперлась локтем в колено, обхватила ладонью подбородок и слегка запрокинула голову. Эта поза показалась Алану смутно знакомой, но он не сумел вспомнить, где мог видеть ее.
- Неужели ты никогда не интересовался, почему она так внезапно и резко изменила стиль своих работ? - спросила незнакомка.
- Всё, что меня сейчас интересует, - это кто ты такая и зачем пришла в мою комнату.
- Ну, не будь таким скучным, - протянула она, и легкая насмешка в ее голосе перешла в негромкий смех.
Алан почувствовал себя загнанным в ловушку. Под простыней на нем не было никакой одежды.
- Ты не находишь, что Изабель стала еще более очаровательной?
- Да. Это...
- Не стоит говорить об этом вслух. Ты не первый, кто поддался ее чарам и скорее всего не станешь последним. Но все отступают перед ее тайной.
- Тайной? - повторил Алан.
Да, в Изабель чувствовалась некоторая таинственность - она всегда была ей присуща, но он предпочел бы назвать эту черту ее характера загадочностью. Слово «таинственность» больше подходило полуобнаженной девушке, присутствующей сейчас в его спальне. Теперь, когда в комнате становилось всё светлее, он убедился, что мужская рубашка действительно являлась единственным предметом одежды на ней и застегнута она была слишком небрежно.
- Если у тебя серьезные намерения, - сказала незнакомка, - спроси у нее о Рашкине.
- Какие намерения?
Девушка спустила ноги на пол и наклонилась вперед, теперь ее подбородок опирался на обе ладони.
- Я не ребенок, - ответила она. - Не стоит притворяться. Я знаю, что ты мечтал о ней во сне сегодня ночью. И мне известно, что находится у мужчины между ног и куда он жаждет проникнуть. - Алан вспыхнул.
- Кто ты такая? - настойчиво повторил он свой вопрос.
Девушка поднялась и распахнула оказавшееся незапертым окно. Вечером Алан и не подумал проверить задвижку.
- Просто вспомни о том, чего ты не знаешь или не понимаешь, - это не принесет особого вреда.
- Сейчас я хочу понять только...
- И этого может быть достаточно, чтобы тебя отпугнуть.
Алан почувствовал, что еще немного, и он выйдет из себя. Он предпочел некоторое время помолчать, глубоко вдохнул, потом неторопливо выпустил воздух. Холодный ветерок, ворвавшийся в открытое окно, превратил его дыхание в пар. Но девушка, казалось, совершенно не замечала холода.
- Зачем ты мне об этом рассказываешь? - спросил он.
Незнакомка улыбнулась:
- Ну наконец-то хоть один разумный вопрос за всё утро.
Алан молча ждал, но она не стала продолжать.
- Ты не намерена на него отвечать? - наконец заговорил он.
Девушка покачала головой.
- Ты собираешься оставаться у окна и замерзнуть насмерть?
- Мне не холодно.
Девушка перешагнула через подоконник и ступила на мокрую траву. Алан хотел было встать, но вовремя вспомнил, что совершенно не одет.
- Не забудь спросить у нее насчет Рашкина. Ты ведь знаешь, кто это такой?
Алан кивнул. Это в память о Рашкине Изабель назвала свой дом «Ферма Аджани». Он натянул на себя простыню и обернул ее вокруг туловища наподобие длинной юбки. Только тогда Алан решился встать с кровати. Но к тому времени, когда он подошел к окну, девушка уже оказалась на лужайке и танцевала там босиком на влажной от дождя траве, не по размеру большая рубашка развевалась вокруг ее стройной фигурки.
- Но я до сих пор не узнал, кто ты, - окликнул он незнакомку.
Она обернулась с усмешкой на губах.
- Я же Козетта, - сказала она. - Дикарка, созданная Изабель.
С этими словами она исчезла, пробежав по лужайке, ее длинные ноги напомнили о резвящемся жеребенке, а распущенные рыжие волосы метались по спине и отсвечивали розовыми бликами первых лучей восходящего солнца. Через несколько мгновений от нее осталась только едва заметная цепочка следов на траве.

Пугливая девушка скрывается среди зарослей шиповника и выглядывает в щель между сплетенными ветвями. Одной рукой она опирается на колено, подбородок покоится на ладони, голова немного наклонена. Растрепанные пряди рыжих волос обрамляют лицо и падают на узкие плечи, словно спутанная шерсть. Черты лица напряжены. Дымчато-серые глаза, напоминающие блекнущий цвет вечернего неба, выделяются среди яркого буйства бесчисленных цветков. На ней надета белая мужская рубашка, которая ей велика, рукава закатаны до локтей, воротник расстегнут.
Яркая белизна рубашки, только отчасти смягченная полутенью и отблеском розовых цветов, бросается в глаза в первую очередь. И только потом взгляд проникает сквозь сплетение ветвей и цветов к лицу дикарки. Она кажется одновременно невинной и дерзкой, наивной и мудрой, сверхъестественно спокойной, но готовой в любой момент совершить какой-нибудь безумный поступок; сочетание таких прямо противоположных качеств поражает воображение зрителя.
И только потом, когда любопытный взгляд более пристально осматривает задний план картины, среди розовых кустов появляется вторая фигура. Это всего лишь неясный образ, обозначенный несколькими штрихами, так что можно представить себе кого угодно. Друга или врага. Призрака или просто тень.
А может, глаза сами создали этот образ согласно своим собственным ожиданиям, а в действительности позади никого нет.

Великие картины так же иррациональны, как и великие музыкальные произведения. В их привлекательности есть немалая доля безумия.

- Ты пришла вовремя, - заговорил он, выпустив ее руку. - Это хорошо. Очко в твою пользу. А теперь раздевайся.
- Что?
Рашкин свирепо уставился в ее лицо:
- Я же говорил тебе вчера, что ненавижу повторять.
- Да, но... вы сказали, что собираетесь...
- Учить тебя. Я помню. Я еще не выжил из ума и не жалуюсь на память. Но сначала я хочу написать тебя. Так что раздевайся.
Рашкин отвернулся, бросив ее у самой двери, и Иззи наконец смогла как следует осмотреться. Сердце в груди замерло от волнения. Мастерская выглядела такой же неопрятной и заброшенной, как и сам художник, но это уже не имело никакого значения, поскольку повсюду Иззи видела множество картин и рисунков, целую галерею работ, безусловно принадлежащих кисти Рашкина. Полотна пачками по семь-восемь штук стояли вдоль стен. Наброски и эскизы были беспорядочно пришпилены над ними или грудами валялись просто на полу. Невероятно, но бесценные сокровища были небрежно разбросаны по всей студии. Иззи разрывалась между жаждой изучить каждое из произведений мастера и желанием навести порядок, соответствующий ценности работ.
Рашкин тем временем пересек комнату и остановился перед одним из двух мольбертов. Удивительный свет заливал все помещение, проникая в студию через широкое, выходящее на север окно и люк в потолке. Створки окон были распахнуты настежь, но свежий воздух не мог соперничать с едким запахом скипидара, пропитавшим все уголки комнаты. Перед мольбертом стояла потрепанная кушетка, покрытая ветхой парчой цвета бургундского вина. Со стены позади кушетки свисали волны голубой драпировки, чуть поодаль стояла китайская ширма.
- Ты позировала когда-нибудь раньше? - спросил Рашкин, выдавливая краски на палитру.
Иззи всё еще стояла у двери. Освещенная рассеянным светом кушетка и занавес позади нее очень напоминали театральную декорацию. Выходя из дома сегодня утром, девушка ожидала чего угодно, но только не того, что ей придется позировать для работы Рашкина.
Художник нетерпеливо поднял голову.
- Ну? - требовательно окликнул он Иззи.
В ее горле внезапно образовался сухой песок. Иззи с усилием глотнула, чтобы избавиться от сухости, и медленно притворила за собой дверь.
- Не совсем, - сказала она. - То есть я хотела сказать, что никогда не позировала обнаженной.
Не раз ей хотелось поправить финансовое положение, позируя перед своими же однокурсниками, но, в отличие от многих других студенток, у нее ни разу не хватило на это смелости. Вот у ее подруги Джилли не было подобных проблем, но та была красавицей, и слово «смущение» было ей незнакомо.
- Тебя это беспокоит? - удивленно спросил Рашкин.
- Нет. Когда это происходит в классах. Но сейчас, - она глубоко вздохнула. - Я немного растерялась.
Рашкин так пристально уставился на девушку, что она почувствовала смущение от настойчивости его бледно-голубых глаз.
- Ты считаешь, что я пытаюсь тебя унизить? - спросил он.
- О нет. - Она покачала головой. - Дело не в этом.
Рашкин широким жестом короткой руки обвел все картины и наброски:
- Разве изображенные на этих полотнах люди выглядят униженными?
- Нет, совсем нет.
- Если мы планируем провести вместе некоторое время, - сказал он, - если я собираюсь научить тебя хоть чему-нибудь, я хочу знать, что ты из себя представляешь.
Иззи не могла согласиться с его словами, она хотела возразить, что узнать друг друга можно лишь в разговорах, но вместо этого с удивлением обнаружила, что кивает головой в знак согласия. Она ненавидела себя за эту готовность подчиняться сильной воле или желанию других людей. Обычно к тому времени, когда она решалась восстать против чужого влияния, источник ее возмущения уже не мог вспомнить, что же вывело ее из равновесия.
- А как лучше понять твою сущность, - продолжал Рашкин, - если не при помощи рисования?
Он опять уставился ей в лицо бледно-голубыми глазами и смотрел до тех пор, пока она снова не кивнула.
- Я... я понимаю, - сказала Иззи.
Рашкин больше не тратил времени на разговоры. Он просто наблюдал, как она снимает с плеча рюкзак. С красным от смущения лицом Иззи скользнула за расписанную китайскими драконами и цветами ширму и стала снимать одежду.
Пятнадцать минут, проведенные Иззи в позе, наконец-то удовлетворившей требованиям Рашкина, значительно усилили чувство уважения к работе натурщиц в классах рисования. Она лежала на кушетке в позе, которая должна была олицетворять расслабленность, но каждый мускул ее тела почему-то ныл от напряжения. Рука, на которую опиралась голова, совершенно онемела. Перемежающиеся судороги поочередно сковывали каждую частичку тела. Как только она прогоняла боль из одной мышцы, судорога перемещалась в другое место. Кроме того, девушка замерзла. И несмотря на всю непринужденность обнаженных персонажей полотен, смотревших на нее со всех сторон, Иззи чувствовала себя униженной. Возможно, это слишком сильно сказано. Скорее, она ощущала собственную покорность. В один из моментов внутреннего откровения она решила, что именно этого и добивался Рашкин. При воспоминании об их вчерашней короткой встрече и оказанном сегодня приеме Иззи утвердилась в мнении, что Рашкин принадлежал к тем людям, которые всегда предпочитали ощущать свою власть над другими.
Иззи наблюдала за его работой. Художник утверждал, что это необходимо, чтобы узнать, что представляет Изабель. Но он совершенно игнорировал ее как живого человека, для него Иззи представлялась только комбинацией линий, сочетанием света и теней. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был легкий скрип угля по полотну, сопровождавший создание первоначального наброска. Спустя некоторое время Иззи больше не могла выносить давящее безмолвие.
- Как вы можете мириться с подобной жизнью? - спросила она. - Такой именитый художник, как вы, способен позволить себе самую роскошную студию.
Рашкин прекратил работу и уставился на нее. Трудно было представить, что его лицо может выглядеть еще более уродливым, но теперь, рассердившись, он без труда затмил бы любую из горгулий, венчавших многие старинные здания Ньюфорда.
- Ты в состоянии запомнить эту позу? - холодно спросил Рашкин.
Иззи была уверена, что никогда ее не забудет, но только робко кивнула головой.
- Тогда сделаем перерыв.
Еще мгновение назад Иззи отдала бы что угодно, лишь бы услышать эти слова, но теперь ей больше всего на свете хотелось повернуть время вспять, до того момента, как ей вздумалось открыть рот. У Рашкина был такой свирепый вид, словно он собирался ее ударить, и она ощущала себя совершенно беззащитной. Иззи села на кушетке и закуталась в вязаную шаль, которую принесла из-за ширмы после раздевания. Рашкин зацепил носком ботинка ножку стула и толкнул его по полу прямо к кушетке. Затем он уселся и наклонился вперед.
- И это всё, что для тебя означает искусство? - загремел он. - Роскошная студия, известность и фортуна, приходящая по первому зову?
- Нет. Просто вы так знамениты, и я подумала...
- Нам придется придерживаться определенных правил во время работы в моей студии, - произнес Рашкин. - Ты не должна задавать никаких вопросов. Чтобы ни одно «почему» не слетало с твоих губ. Это возможно?
Иззи поплотнее завернулась в шаль и кивнула.
- Если я почувствую, что тебе следует знать ту или иную вещь, если я решу, что необходимы какие-то разъяснения, я сам скажу тебе об этом.
- Я... я поняла.
- Прекрасно. Ну а теперь, поскольку правило не было установлено с самого начала, я попытаюсь ответить на твой вопрос.
Рашкин немного откинулся назад, и с груди Иззи словно сняли тяжелый груз. Взгляд его голубых глаз не стал менее пристальным, гнев ничуть не улегся, но та малая часть пространства, которая их теперь разделяла, позволила ей снова дышать.
- Ты хочешь знать, - заговорил Рашкин, - почему я так живу, почему одеваюсь словно нищий и работаю в маленькой арендованной студии. Вот мой ответ: я ненавижу свой успех. Успех означает популярность, а я не знаю ничего более отвратительного. Популярность ограничивает мое видение, заставляет опускаться до уровня самого тупоголового из зрителей. Я глубоко убежден, что чувство собственной исключительности не мешает художнику, более того, оно ему необходимо. И не потому, что он ставит себя выше остальных людей, а потому, что его работы всегда будут подвергаться сомнениям. С его стороны. Со стороны зрителей. Со стороны Искусства. Я не могу помешать успеху своих работ, но я в состоянии его игнорировать, и я это делаю. Я всегда настаиваю на полной уединенности. Кто я такой, чем занимаюсь, как провожу свою жизнь, все эти вопросы не имеют ничего общего с единственной гранью моей натуры, открытой обществу, - с моим творчеством. Работы должны говорить сами за себя; всё остальное не имеет значения и является вторжением в мою частную жизнь. Как только я позволю кому-либо увидеть меня с другой стороны, искусство тут же отойдет на второй план. Тогда мои картины будут оценивать с другой точки зрения, в зависимости от моего образа жизни, от украшений на стенах моего дома, от того, что я ем на завтрак и часто ли я посещаю уборную. Я допускаю, что люди хотят знать подобные вещи. Они считают, что это поможет им постичь искусство. Но если они рассматривают картины с такой точки зрения, они принижают одновременно и художника, и свою собственную способность к восприятию. Каждая из моих картин выражает на языке живописи всё, что я хотел сказать в данном случае, и никакие подробности моей личной жизни не помогут зрителю проникнуть в сущность полотна глубже, чем позволяет само полотно, висящее перед его глазами. Откровенно говоря, я убежден, что даже подпись на полотне не является такой уж необходимостью….

Сумерки застали Изабель на причале. Она стояла лицом к озеру и так сильно сжимала в правой руке маленький плоский ключ от ячейки камеры хранения, что он отпечатался на ее ладони. Сзади из-за леса налетел ветерок, взъерошил волосы и прижал к коленям юбку. Он принес с собой запах земли, мха, опавших листьев, пряный аромат сосен и кедров.
Полумрак длился недолго. Вскоре граница между небом и озером растаяла, но Изабель продолжала стоять и смотреть прямо перед собой, уже во тьму. Погасший закат унес часть ее печали. Темнота осторожно и заботливо скрыла красноту и припухлость век, как незадолго перед этим стерла грань между водой и небом. Но не смогла стереть разбуженных воспоминаний.
Воспоминание унеслось так быстро, что она не успела сосредоточиться, но тяжесть в груди вернулась, принеся с собой очередной приступ слабости и тошноты. Чтобы не упасть, Изабель пришлось лечь прямо в густую траву на причале. Она на несколько минут закрыла глаза, и боль отступила. Напряжение в груди немного ослабло, можно было снова вздохнуть в полную силу. Но печаль осталась.
Тем временем взошла луна, высветила пенистые гребешки волн и подчеркнула их белизну своим бледным пламенем. Изабель всё еще продолжала смотреть на лежащий в ладони ключ.
Неизвестно, хватит ли у нее духа посмотреть, что спрятано в ячейке. Наверняка работники камеры хранения вскрыли ящик еще несколько лет назад; что бы ни оставила там Кэти, все пропало. Но когда дело касается Кэти, нельзя быть уверенной ни в чем. За исключением смерти. В этом не было никаких сомнений, и не было никакой счастливой развязки в самый последний момент.

Ma belle Иззи!
Я знаю, что ты давно выросла, но позволь мне в последний раз назвать тебя детским именем.
Прошлой ночью я начала писать сказку. Вот она:
В его сознании образовалась пустота, словно в покинутом людьми доме, когда в нем остаются только призраки и эхо. Редкие разрозненные мысли одинокими мотыльками метались в этой пустоте и, казалось, не имели к нему никакого отношения. Теперь и то, что он думал, и то, что он делал, утратило значение.
А потом я остановилась, поняв, что снова пишу о самой себе, о той пустоте, которая существует внутри меня, и никакие сказки не смогут ее заполнить.
Я получаю множество писем от людей, в которых они рассказывают, как им нравятся мои истории, как эти истории помогают обрести надежду в том огромном старом мире, где большинство из нас проводит всю спою жизнь. Люди понимают, что на земле не осталось места для чудес, но волшебство моих сказок дает им возможность распознать их собственную магию.
Мне всегда хочется ответить на эти письма и признаться, что все мои истории не имеют ничего общего с действительностью. На свете нет места надеждам и настоящему счастью. В конце концов, никто не может жить счастливо, поскольку никто не может жить вечно, а под покровом счастья всегда скрывается боль.
Вчера вечером я прогуливалась по нашим любимым местам. Старый рынок. Нижний Кроуси. Уотер-хауз-стрит. Я постояла перед нашим старым домом и представила, что ты внутри, сидишь и рисуешь что-то за кухонным столом и мне надо просто подняться по ступеням, чтобы встретить твой утомленный долгой работой взгляд. Но в этот момент на улице появилась стайка школьников; они подошли к двери, и мои мечты испарились.
На противоположной стороне улицы в квартире Алана горел свет, но я не позвонила в его дверь. Увидев меня, он, так же как и ты, поймет, что я наконец-то набралась смелости и теперь не хочу, чтобы меня кто-то останавливал. Это будет... даже не знаю, как сказать. Наверно, трогательно. Я просто вернулась к себе и отправилась в постель.
Я думала, что прогулка в прошлое прибавит мне сил и доставит радость, но там остались только призраки. Ты ушла, я тоже ушла. Все разошлись, кроме Алана, а одного Алана недостаточно. В нем появилась темнота, полагаю, точно такая же, как и во мне. Только он относится к ней по-другому. Иззи, ты была нужна нам, как свеча нужна теням, иначе они не могут исполнять свои танцы.
Потом мне приснился странный сон. Как будто я умерла, но ты написала мой портрет, и я вернулась, но уже без внутренней темноты. Я знаю, что твои произведения не обладают подобным свойством, но, проснувшись, с удивлением поймала себя на мысли о такой возможности. А ты всё еще задумываешься об этих вещах или прибой острова Рен смыл мечты о возрождении? Всегда хотела тебя спросить, но не решалась разбудить призраков, которых ты уже, наверное, смогла похоронить.
Знаю, что мне не следует давать тебе советы, Иззи, но не могу не высказаться прежде, чем уйду навсегда. Ты не должна чувствовать себя виноватой. Ты готова взвалить на свои плечи ответственность за всё зло этого мира, за все беды нашей жизни. В этом нет ни капли твоей вины. Можно чувствовать себя виновной, если преследуешь определенную цель, а ты даже не ведала, что творишь, пока не становилось слишком поздно что-то менять.
Хотелось бы и мне похоронить своих призраков, но они никак не желают успокаиваться. А между тем уже пять часов утра. Самое подходящее время отделить реальное от призрачного. Мне всегда лучше удавалось выражать свои мысли на бумаге, но, как только я взялась за ручку, из-под пера появилось это письмо. Не могу больше ждать, я и так откладывала его несколько недель.
Извини, если оно тебя расстроит. Я бы не хотела, чтобы после моей смерти друзьям пришлось заканчивать начатые мною дела, но у меня нет выбора. Думаю, его и не было. Передо мной всегда была неизбежность.
Ну вот и всё. Сказки кончились. Нет, не совсем так. Сказки останутся навсегда. Они кончились только для меня. Сказки будут продолжаться, но меня в них не будет.
Не плачь, та belle Иззи. Вспоминай обо мне только хорошее. Знаешь, это письмо я сочиняла всю свою жизнь. Но пока не встретила тебя, я не знала, кому оно предназначено.
Любящая тебя Кэти.

Итак, Добро и Зло… эти понятия знакомы каждому, с того самого момента, когда он начал понимать человеческую речь. Они внушаются человеку при рождении и сопровождают его всю жизнь до самой смерти. Но можно ли говорить о том, что Добро и Зло абсолютны, можно ли назвать какое-либо действие, явление или существо, абсолютно злым или абсолютно добрым? Давайте посмотрим: Для наглядности, я обозначу Добро тьмой, а Зло светом. Так же я это сделала для того, чтобы подчеркнуть, что и свет и тьма, могут быть как Злом, так и Добром, в равной вероятности. Итак, мы видим, что силы, соответствующие разным концам нашего отрезка, противоположны по своей сути. Однако давайте взглянем на середину отрезка, точно по центру. Кто-нибудь может сказать, свет это или тьма? Добро или зло? Да, это именно ноль! Не добро, не зло, не свет и не тьма. Это и есть точка равновесия, между двумя силами. В этой точке они взаимокомпенсируются и равны нулю.
Проще всего это представить так: берете двух своих товарищей, одному на лоб приклеиваете табличку с надписью «Добро», другому с надписью «Зло». Берете длинную веревку за середину и теперь, если кто-то из них, хорошенько потянет вас в свою сторону, то вы почувствуете действие силы. Если же они одновременно потянут в разные стороны, то вы не почувствуете ничего, так как они просто будут перетягивать друг друга. По отношению же к вам, их силы будут взаимокомпенсированы, то есть, грубо говоря, равны нулю. Вернемся теперь к нашему отрезку. Видно, что на точку нуля и Добро и Зло, действуют с одинаковыми по величине, но разными по направлению силами… Что же мы имеем? Добро не может существовать без зла. В тоже время зло не может существовать без добра. Они взаимосвязаны и никогда не перестанут сражаться друг с другом. Ведь никогда не будет абсолютного зла или абсолютного добра! Они не могут существовать друг без друга, но и никак не могут сойтись во мнениях. Да и что же на самом деле зло и что добро? Эти понятия у каждого человека преобретают совершенно разный смысл. Один считает это добром, другой злом. И как быть в этом случае?...

Вы никогда не задумывались: почему люди кончают жизнь самоубийством?
Что может произойти в жизни человека такого, чтобы он перестал радоваться жизни?
Дело, наверное, в том что многие люди не способны или просто не хотят пережить какой-то ужасный момент своей жизни. Но что может заставить человека разлюбить жизнь и начать стремиться к смерти?
Ну, например, уволили с работы. Это, по-моему, вообще не повод лезть в внрёвку, а простой отмаз! Уволили и что? Найдёшь себе новую работу, просто не нужно отчаиваться. И кто знает, может эта работа будет лучше той предыдущей?!
Ещё один вариант, отмаза от жизни – бросила девушка или бросил парень. Так если бросили, значит дело в вас! Значит вы изменились или стали вести себя по-другому. Зачем сразу бежать и резать вены? Когда можно подумать, что случилось. И вообще из-за чего всё начилось! Может вы перестали следить за собой и вашему парню (девушке) просто стало стыдно выходить с вами куда-то. Может вы вообще изменились и начали без всяких на то причин скандалить каждый день. Может, пдумайте, вам самим будет лучше без этого человека? Может вы уже давно надоели друг другу и просто не хотите в этом признаться? Что с вами! Очнитесь! Это ваша жизнь и вам решать с кем вы живёте, с кем вы ходите гулять, в ресторан, с кем вы спите, наконец! Если вам надрел ваш молодой человек (девушка), а вы до сих пор и ним (ней) встречаеться (или того хуже живёте), то знайте вас можно назвать одним словом – мазахист! Быстро собирайте вещи и бегите! Может вам и в правду не хватает разнообразия в жизни?! И съездите куда-нибудь отдохнуть, найдите новых друзей, новое хобби. Это же лучше, чем висеть в удавке с выпучеными глазами или лежать на асфальте в луже собственной крови!
Даже если у вас случилось и то и другое, это не повод к самоубийству! Даже если вы из самой верхушки жизни перекочевали в самую трущобу! Никогда не унывайте! Поднимите нос выше и шагайте по жизни смело! Всё будет хорошо!
Да и зачем вам брать на душу такой страшный грех?! Вы ведь не хотите умереть и из одного мирского ада угодить в другой - потусторонний ад, который, поверьте мне, будет намного хуже того первого! И вам сразу захочется вернуться туда, на землю. Вы поймёте, что то что вы пережили ещё не настоящие страдания, что всё что там было шутка, по сравнению в вечным адским огнём…
Выбирать, конечно вам! Но!...подумайте, сначала хорошенько. А может счастье ходит где-то рядом! Вы его просто не замечаете! Когда вам будет совсем плохо просто выйдите на улицу, улыбнитесь первому встретречному незнакомцу, и тогда вы поймёте как прекрасна жизнь, как прекрасна природа, окружающая вас! И только тогда, когда вы подарите хорошее настроение другому человеку, оно появиться у вас! И всё в вашей жизни будет хорошо!
И не забывайте об одном: как вы отнеслись к человеку или даже к животному, так и к вам будут относиться!...Еединственное что нужно вам - это стремление познать себя, для того чтобы помогать другим.

Я, наверно, слишком быстро повзрослела, и сейчас мне кажется, что я ребёнок. Только уже большой и умный ребёнок! Я слишком рано поняла, что такое любовь. Я полюбила мужчину по-настоящему, когда мне было всего 14 лет. Я думала это быстро пройдёт, хотела забыть его, но… не получалось! Наконец, я поняла, что от этого не надо бежать. Моя жизнь стала легче и веселее! Я поняла, что такое счастье!!!
Я стала для Пьера другом, так прошло несколько месяцев. И вот, наконец, мне стало этого не хватать для счастья. Мне хотелось, чтобы он был только моим… Однажды я решилась и призналась ему, я думала он посмеётся надо мной, не примет это всерьёз… Но услышала в ответ лишь четыре волшебных слова:
- Я тоже тебя люблю!
Как я была счастлива, мне всё было не по чём, даже то, что я была ещё несовершеннолетней, даже то, что он был на много старше меня, даже то, что мои родители были категорически против…
Это было моим маленьким счастьем!!!
Люди любите друг друга и будте любимыми, ведь это так прекрасно. Никогда не слушайте чужого мнения и не создавайте сами себе препятствий. Потому что если вы любите, вы обязательно найдёте любовь к вам в этом человеке… Задумайтесь! На Земле нет людей не способных любить. Всё мы когда-нибудь находим свою половинку. Кто-то раньше, кто-то позже… Но для любви время не имеет значения, ведь влюблённые времени не замечают. Настоящим человеком называют только того человека, который любит. Вы не замечали? Когда человек влюблён, он становится добрее, у него почти всегда приподнятое настроение, он хочет помогать другим людям. Все мы и каждый по-отдельности должны любить! Должны любить хотя бы для того, чтобы не превратиться в роботов. Любовь она всегда прекрасна. Даже, если сначала что-то не складывается и не получается, это не значит как мы любим говорить «не судьба»… А что такое судьба по своей сути? Судьба складывается из поступков самого человека, то есть человек сам строит свою судьбу! И никто не сможет помешать влюблённому человеку быть счасливым, если этот человек сам этого хочет!
Так что же получается? А получается то, что чтобы быть любимым надо всегда оставаться самим собой, в любой ситуации, и тогда ты точно встретишь свою настоящую и чистую любовь!...

Настроение сейчас - класс

Захотелось пересмотреть фильм Люка Бессона "Мишель Вальян". Всё-таки этот Томас Сагамор Стивинен душка!!!!

Роуз, Роуз... Говорят я на неё похожа. И вправду! Похожа!

Настроение сейчас - не очень

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Чёрный человек,
Чёрный, чёрный,
Чёрный человек
На кровать ко мне садится,
Чёрный человек
Спать не даёт всю ночь.
Чёрный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Чёрный человек,
Чёрный, чёрный!
«Слушай, слушай, -
Бормочет он мне, -
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Прожил в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Весёлые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому же поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силой,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверною девочкой
И своею милою.
Счастье, - говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури
В житейскую стынь,
При тяжёлых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым –
Самое высшее в мире искусство».
«Чёрный человек!
Ты не смееешь этого!
Ты ведь не на службе
Живёшь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».
Чёрный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, -
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная.
Тих покой перекрёстка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой извёсткой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытный стук.
Вот опять этот чёрный
На кресло моё садится,
Приподнимая цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
«Слушай, слушай! –
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам всё ближе
И ближе клонится. –
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессоницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно ещё
Напоённому дрёмой лирику?
Может с толстыми ляжками
Тайно придёт «она»,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, -
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами…
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силой,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Чёрный человек!
Ты прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешён, разъярён,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…

…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…

Настроение сейчас - супер

Тьма великодушна.
Первый дар её – покров. Наши истинные лица лежат во тьме, скрываються под маской кожи, наши истинные сердца таяться внутри нас. Но величайший из покровов ложиться не для того, чтобы скрыть нашу истину, он прячет нас от истины всех прочих.
Тьма защищает нас от того, что мы не смеем узнать.
Второй дар её – утешение. В объятьях ночи нас баюкают ласковые сны, красоту которых губит грубый дневной свет. Но величайшее из утешений в иллюзии, что тьма непостоянна: ведь каждая ночь несёт в себе новый день. Но это иллюзия.
А третий дар тьмы – это свет. Дни потому и существуют, что ночь разделяет их; как не было бы звёзд, не будь бескрайней черноты, сквозь которую они летят в своём вечном вращении. Тьма сжимает свет в объятьях и исторгает его из недр самой себя.
Но в каждой битве со светом побеждает тьма.

Настроение сейчас - отличное

«…Выронив оружие Анакин вцепился за край механическими пальцами, но сжал черезчур крепко, и камень раскрошился. Скайуокер соскользнул на чёрный песок. Отрубленные конечности сгорели в лаве дотла, вспыхнув неожиданно алым пламенем.
Того же цвета, что и клинок ситха, как отрешённо вспомнил Оби-Ван.
Анакин барахтался в мягком песке, но лишь соскальзывал дальше. Сам песок был раскалён настолько, что перчатка на металлической руке сгорела.
Оби-Ван подобрал меч противника, взвесил вместе со своим на ладонях. Своё оружие Анакин создавал, взяв за образец меч Кеноби. Так они были похожи.
Так по-разному ими воспользовались.
- Оби-Ван…
Он опустил взгляд. Пламя уже облизывало подол скайуокерского плаща, длинные волосы Анакина почернели и начали тлеть.
- Ты же Избранный! Было сказано, что ты уничтожишь ситхов, а не присоединишься к ним. Ты же должен был принести равновесие в Великую силу, а не погружать её во тьму. Ты был мне как брат, Анакин, - сказал Оби-Ван. – Я любил тебя, но не сумел спасти.
В небе сверкнул металл, Кеноби почувствовал тьму, обступающую их обоих. Он знал этот корабль: челнок Верховного канслера. Хотя теперь его, наверное, следует называть императорским.
У учителя Йоды ничего не получилось. Возможно, он уже умер.
И оставил Кеноби в одиночестве – последним джедаем галактики.
Внизу, у его ног, Дарта Вейдера охватило пламя.
- Ненавижу тебя! – выкрикнул ситх.
Кеноби опустил голову. Было бы милосерднее убить его.
Он ощущал спокойствие и ясность, он знал, что спуск на тот чёрный берег займёт больше больше времени, чем есть у него в распоряжении.
Приближаеться ещё один ситх.
Выбирать особо не из чего. Он уже сделал выбор много лет тому назад, когда прошёл испытание и стал рыцарем и поклялся в верности Ордену. В конце концов, он по-прежнему был Оби-Ван Кеноби и по-прежнему был джедаем и не мог убить беспомощного человека.
Он предоставил решать Великой силе.
Он повернулся и ушёл прочь.
А потом и вовсе побежал.
Потому что сообразил, что если поторопиться, то ещё кое-что сумеет сделать для Анакина. Кое-что – в память о человеке, которого любил, и об исчезнувшем ныне Ордене, которому они оба служили...
Вот что отныне и навсегда будет чувствовать Анакин Скайуокер.
Первые лучи рассвета в твоей вселенной приносят боль.
Свет сжигает тебя. И будет сжигать вечно. Часть тебя навсегда осталась лежать на чёрном, спёкшемся в стекло песке возле озера пламени, где огненные языки поедают твою плоть.
Ты слышишь собственное дыхание. Оно затруднённое и хриплое, звук его царапает уже обнажённые нервные окончания, но ты не можешь остановиться. И не сможешь. Тебе даже не сбиться с него, не замедлить.
Лёгких у тебя больше нет.
За тебя дышат имплантанты, вживлённые в твою грудь. Это они будут вечно насыщать твою кровь кислородом.
Дарт Вейдер … Дарт Вейдер, ты слышишь меня?
Нет, не слышишь. Вернее, нетак, как прежде. Сенсоры в оболочке, в которую заклбчена твоя голова, передают сигналы прямо в мозг.
Ты открываешь побелевшие от жара глаза. Оптические сенсоры перерабатывают свет и тень в отвратительное подобие мира.
Или образ точен, и сам мир – отвратителен?
Падме? Ты здесь? Что с тобой? Ты пытаешься выговорить слова, но их вместо тебяпроизносит вокодёр, который служит тебе вместо сожжённых губ и гортани.
- Падме? Ты здесь? Что с тобой? – гремит чужой бас.
Мне крайне жаль, повелитель Вейдер. Боюсь, что она умерла. Похоже, что в гневе вы сами убили её.
Слова жгут сильнее, чем лава.
- Нет…нет, это невозможно!
Ты любил её. Ты всегда будешь любить её. Ты никогда не пожелал бы ей смерти.
Никогда.
Но ты помнишь…
Помнишь каждую секунду и деталь.
Помнишь дракона, чтобы убить которого потребовался Вейдер. Помнишь холодный яд в крови Вейдера. Помнишь огонь ярости Вейдера и чёрную ненависть хватки вокруг её горма, чтобы заткнуть её лживый рот…
И – как озарение – понимаешь, что не было никакого дракона. Не было Вейдера. Был только ты. Только Анакин Скайуокер.
Всё время это был ты. Ты.
Ты это сделал.
Ты убил её.
Ты убил её, потому что, когда мог спасти её, мог уйти вместе с ней, мог думать о ней, ты думал лишь о себе…
И в эту секунду ты наконец-то осознаёшь ловушку тёмной стороны, подлинную жестокость ситхов…
Потому что ты – это всё, что тебе остаёться.
И ты приходишь в бешенство и направляешь Великую силу, чтобы раздавить тень, которая уничтожила тебя, но тебя даже меньше, чем было раньше, теперь ты наполовину машина, ты подобен ослепшему художнику, оглохшему музыканту, ты помнишь власть, но прикоснуться к ней можешь только в воспоминаниях, и со всей своей крушащей миры яростью ты можешь разметать лишь дроидов и оборудование и сотрясти стол, к которому ты привязан. Тень неприкосаема.
А в конце концов тебе даже этого не хочеться.
В конце концов лишь тень тебе и остаёться.
Потому что тень понимает тебя, прощает тебя, поддерживает и даёт силы…
И внутри остывающего очага ты разжигаешь собственное пламя.
Вот каково ощущать себя Анакином Сайуокером.
Отныне и навсегда…
Тьма великодушна, она терпелива и всегда побеждает…но в сердце её могущества лежит слабость. Хватит одной свечи, чтобы разогнать мрак.
Любовь сильнее свечи.
Любовь способна разжечь звёзды.

Приветик всем кто меня знает и кто пока нет! Хочу немножко рассказать вам о себе.
По-настоящему меня зовут Надя, но все знают меня как Пэйдж Вальян – Paige Vaillant. Мне всего 16 лет, и за эти годы, поверьте, я многое успела сделать! Я живу в Москве, хотя ивременно, но в столице! Я учусь в школе, заканчиваю одиннадцатый класс и надеюсь, что больше учиться я не буду. Вы не подумайте я не тупица и не леньтяйка! Я просто профессионально увлекаюсь спортом и учёба мне в дальнейшем не очень-то понадобиться.
Да! Хотела объяснить, почему все называют меня Пэйдж Вальян!
Для начала разберёмся с именем. Так стали называть меня подружки лет с 13, когда на экраны, как вы уже наверное поняли, вышел сериал «Зачарованные». Все мои друзья наперебор стали орать, что я очень похожа на Роуз МакГован, актрису которая играла в сериале Пейдж….А я действительно на неё похожа. С этого самого дня все дружно, как сговорились, «забыли» моё имя и стали называть меня Пэйдж.

Фамилию а получила через год после имени. Дело в том, что я уже вам писала я профессионально занимаюсь спортом, а конкретно автоспортом – ралли… И, конечно же, когда в 2003 году вышел фильм Люка Бессона о гонщиках «Мишель Вальян», все мои друзья взяв меня в охапку потащились в кинотеатр. Фильм мне очень понравился. Он оказался просто супер. Кто смотрел, меня поймут! Кто не смотрел, советую быстро бежать в прокат за диском! Фильм был супер! Вы наверное уже догадались. Вот и фамилия Вальян. Дело в том, что фильм был о молодом французском гонщике, о его семье, его победах, о том, как на одной из гонок он потерял друга (тот попал а аварию), наконец, о его любви, хитрости других команд на пути к победе… Все мои друзья дружно (на то они и друзья) сочли, что я вылитый Вальян, только в юбке…. Теперь они стали величать меня Вальянчиком. Пейдж Вальян!
Когда мне исполнилось 14 лет, мы с друзьями решили покинуть душную Москву и отправились в замечательный французский город Париж. А превлекало нас там то, что там были огромные перспективы роста, для людей занимающихся ралли и преуспевающих в этом. Родители не были против, но уже привыкли к моим выкрутасам, даже спонсировали мою поездку. И мы оказались в Париже…
Париж! Париж! Город мечты! Чентр Европы. Столица моды и парфюмерии. В общем сполошная сказка и рай! А уж для начинающих гонщиков это не город, а мечта.
Мы сняли квартиру в центре города (слава Богу родительская поддержка была отменной). Сначала просто привыкали к их жизни, к их речи, к еде… Приспособились так, что через пару недель нас уже принимали за своих. И вот мы попали в несовсем легальный клуб по стритрэссингу, стали участвовать в ночных заездах. Стасу, моему другу (Анакин Скайуокер – для тех кто учиться в Нео Хогвартсе), очень нравился этот клуб. Но мне хотелось большего. Именно поэтому летом я отправилась В соседний с Парижем город Ле-Ман, на двадцатичасовую гонку…
Стасик долго возмущался, зачем мы сюда приехали, что здесь одни знаменитости, что они даже разговаривать с нами не будут. Но я была настроена серьёзно. Прошла утренняя квалификация гонки (для тех кто понимает что это такое и зачем оно вообще нужно!), началась ночная. Стас не переставал ныть. Ночью из зрителей почти никого кроме нас не осталось, и я этому была очень рада. Мы сидели на зрительской трибуне и наблюдали за ночным заездом. Стасу надоело и он ухёл в отель. Я осталась одна. Но я именно на это и рассчитывала. Как только он скрылся из вида я встала и, подойдя к заборчику, отгораживающему зрителей от трассе, и просто перелезла через него. Тогда я ещё не соображала, что я делаю! И хорошо! Потому что если бы я соображала я бы ни за что на свете не разгуливала медленным шагом около трассы. Я шла совсем рядом с дорогой по направлению к гаражу, где сейчас находилась французская команда. Меня чуть-чуть не сбила проехавшая совесм рядом машина. И этим чуть-чуть оказался молодой француз, который увидев меня пошёл рядом и увидев заворачивающую машину толкнул меня на траву у обочины… Так мы познакомились с Пьером. Полюбили друг друга и стали встречаться. С помощью него мы со Стасом просачились таки в профессиональное французское ралли. Теперь мы жили у него и вместе тренировались на трассе в Ле-Мане. Пьер оказался подающей надежды восходящей звездой французского чемпионата (прошу не путать с мировым! Это совсем разные вещи!)… Так мы со Стасом начали свою карьеру в автоспорте.
НО вскоре обнаружилась ещё одна довольно большая проблема! Мы заскучали по родине, и в конце 2004, начале 2005 года Пьер отправил нас в Москву. Сам он уехать не мог у него был контракт.
Так мы со Стасиком вернулись в Россию, вернулись в Москву! В Москве я ненадолго заскучала, но не надолго. Вскоре вступила в Московский раллийный клуб и увлеклась литературой. А если быть точнее начала писать книги. Это были и любовные романы, и запутанные детективы, и фантастические рассказы и даже целые триллогии. Друзья, обрадовавшиеся нашему возвращению, с упоением перечитывали мои книги раз за разом всё громче и громче крича что у меня талант. Но скоро я отвлеклась и от книг, нужно было поддерживать себя в форме и я снова пошла на танцы (вдетстве я уже на них проходила 4 года). Увлеклась брейком и с помощью своих и родительских больших связей стала выступать в московских клубах…. НО всё мне надоедало быстро. Чем я ещё после этого не интерисовалась: и рисованием, и пением, и скейтбордингом, и сноубордингом, и начала путешествовать, и снова возвращалась в Москву, и сёрфингом, и мотоциклами, и фотографией, и даже юриспруденцией… Последнее особенно было для меня странным. Я не очень любила учёбу. Не могу сказать, что я тупая, но и не такая уж умная… В школу я ходила с попеременным успехом. И даже родители не пытались меня туда засунуть… И вот сама как-то захотела и записалась на юридические курсы… Было интересно. Да и вообще вся моя жизнь была интересной (да она и сейчас тоже ничего!), но мне очень не хватало Пьера. Хотя я потом ещё несколько раз его навещала, он мне звонил каждый день. Всё равно, я чувствовал его отсутствие каждой частичкой своего тела! А он всё никак не мог приехать! Контракт гонщика – это вам не детские шалости!...
Сейчас, наконец, он ко мне приехал, правда не на очень большой промежуток времени. Но я всё равно счаслива!
Теперь я нашла себе новое увлечение! Я учусь в настоящей школе магии и колдовства Нео-Хогвартсе! Для тех, кто не в курсе, интернете, адрес даю вам – www.neohogwarts.net.ru! Заходите! Присоединяйтесь! Учитесь!
Меня там можно найти на факультете Гриффиндор, Галерея Золото Света, комната Paige Vaillant….
Есть вопросы, заходи или пиши мне по электронной почте на адрес paige2005@mail.ru!