Она вдумчиво смотрела вниз из своего маленького окна. Женская, утонченная, строгая чувственность, с каплей достоинства и осмысленной сдержанностью, а вокруг хранился с годами смирившийся уют, который никак не мог испортиться со временем, как не портиться уже хорошо настоявшееся вино, оно становится только лучше. Не было ничего лишнего, поэтому сложно добавить что-либо еще.
Ее окружение - это маленькое совершенство без бросающихся в глаза, мастерски отделанных стен, ярок и модных, ярусных потолков; без шикарной и развесистой, как перевернутая, новогодняя елка лампы; без большого количества дверей из красного дерева, как и самих комнат, которые можно было бы за ними запирать; без огромных сервантов и дорогих, экзотических, хрустальных сервизов внутри; без кожаного дивана, как и без мест для лишнего количества поп.
Внутри не возникало чувства насыщенности вкусов, броских цветов, но и не появлялось этакого голода и не полноценности обстановки. Все было на своих местах, все было именно так, как и должно быть. Очень тонкая атмосфера дарила ощущения умиротворенности и покоя, хотелось остаться здесь навсегда и если нет возможности принадлежать этому миру, то тогда преданно ему умереть. Раствориться в нем серым дымом сигарет или медленно поднимающимся паром над заваренным черным кофе в фарфоровой чашечке с маленьким блюдцем, а может, все же удастся незамечено скопиться пылью в каком-нибудь не доступном месте… Хотя не возможно представить ее с пылесосом в руках, она была этим миром, он был ей и разве простительно оставить здесь что-то чужое, что-то от себя. Примерно такие мысли посещают души людей, которым довелось побывать у нее, почувствовать вкус ее вежливости и внимательности к своим гостям. Именно души и именно оттуда они рождаются бликами и непреодолимым эхом проносятся по сердцам, после чего хочется вернуться. Кто-то напрашивается сам, кто-то уважительно и терпеливо ждет этого приглашения. Но от времени только сковывает и подавляет, голыми руками душит порывы этих чувств, медленно отрывает этой бабочке крылья только потому, что иначе поступить не может. Не может стать частью того мира, которому не принадлежит.
А она, каждое утро у зеркала, по несколько часов накладывает макияж, подводит глаза, рисует цветную улыбку, ложит голубые линзы поверх черных глаз, пытаясь убежать оттуда, куда многие не смогут попасть, но так этого хотят.
Это лицо, смеялось чуть ли не каждый день. Чуть ли не каждый день ему были готовы дарить цветы; подносить комплементы; приглашать в кино, поужинать, прогуляться в парке; провести несколько часов в зеленой траве, провожая пышные облака; чуть ли не с рук кормить у пруда птиц; жуя очередной рожок мороженного с кусочками черного шоколада встречать первую, весеннюю грозу и что для этого было нужно… Всего лишь подводить макияж, по несколько часов в день у зеркала своего дома, в уборной ресторана, в маленьком зеркальце на работе, в зеркальном отражении воды и стеклянных витрин. Вот только ей они никогда не врали, как бы она им не улыбалась, что только им не предлагала. Они всегда говорили ей ту самую правду, от которой хотелось громко кричать, что бы треснули, осыпались, что бы не осталось ничего вокруг. Что бы с этим лицом все умерло, все то, что принадлежит ему, что бы осталась пустота и лелеяла покоем… сегодня. А завтра, она снова возьмет в руки кисточку и краски.