- Небо - тонкое. Я всё жду, когда оно разойдется по швам.
Девочка сидела на ступеньке, четвертой, если считать дыру - куски камня, гипса, чего-то ещё, которые лежат внизу, в воронке, не хочу думать про это. Та, которая сидит сейчас на четвертой-ступеньке-и-дальше-по-тексту, умеет лучше. Намного лучше.
- Я тебя жду, ты обещала.
Мы давно знакомы, но, наверное, я жду её здесь, на ступеньке, рядом, с самого начала мира. И девочка ничего не говорила всё это время.
- Шу... Ступенька - дыра здесь куда дольше, чем мы все. Но мне всё равно кажется, что скоро будет ещё дыра, ещё и ещё. Ступеньки упадут куда-то, вниз. И вместе с ними - ты.
Я смотрю на небо, в окно, но всё равно чувствую, как девочка чертит что-то на ступеньке. Теперь её очередь говорить. Небо за окном... там нет солнца.
- Наверное, так.
Я хочу сказать то, что чувствую. Но не буду. Всё равно упадет, как и должно быть, вниз, к пыли. Не мне держать её руку, я занят.
- Идешь?
Девочка встает, на плече у неё - сумка, в ней - газеты. Я привык к ним, как привык к ней. К её тихому смеху, запаху, небу, которое скоро упадет, лопнет. Мне нужно очень многое сказать ей, не сегодня, вообще сказать. Но я смотрю в окно, туда, где не видно солнца. Ей нечего сказать мне, но не я решил идти сюда. Мне кажется, что она пытается что-то показать, но что... Я беру её руку.
- Холодно.
Мы идем к дыре в стене, по лестнице, вверх. Дыра ведет на крышу, к небу. Мы часто смотрим на него, очень долго, вернее, просто сидим на крыше, на балке, над пропастью, и молчим. Наверное, девочка думает, что молчать - весело. Я думаю - нет.
- Никотин понижает температуру кожи, на руке - 3,2°. Мне вчера дали статьи. Много, много... Смешные.
Шу - которая - сидит - на - ступеньке, почти никогда не уходит далеко, только когда находят что-то интересное, для неё. Её не нужно держать, когда небо лопнет, и с него упадут камни, потому что звезды - камни, как те, что лежат у нас под ногами. Наверное, та, что сидит рядом со мной, сама решила, что делать дальше. Не только ей, но и той, которую я держу за руку, потому что не могу по-другому. Не получается.
Я сижу на краю крыши, девочка - на балке, натянутой над пропастью. Ей не страшно, скорее, просто не хочется говорить. На балке удобно думать, и слушать меня, наверное, ветер просто не доносит звуки, потому девочка так улыбается.
- Шу... Небо - тонкое, правда. Мы как-то ушли довольно далеко, по переулку, который тянулся вниз. Шли, чувствовали запах грязи, люди жгут ее, чтобы согреться, пыли, лежащей на дороге. Я тогда первый раз заметил, что небо натянуто, как струна, грязная наволочка, на что-то... И вот-вот - лопнет, порвется, тогда посыпятся звезды, которых почти не видно теперь. Прямо на землю, на грязь, на дома…
Я чувствую, что ей совсем не интересно. Даже то, что я сижу здесь, на крыше, потому что ей так хочется.
- Тогда мы нашли машину, которая как-то оказалась в здании почти на четверть. Позвали старика, того, что жил ещё до того, как всё случилось. Старик прыгал вокруг вытянутого, ржавого аппарата, радовался, как маленький. Сказал, что аппарат называли самолет. Чушь какая-то. Железо, которое летит по воздуху. Но я не знаю, почти не знаю, что было раньше.
Мы ходили по дому до самой ночи. Такие дома - по всему городу. Там можно найти вещи, почти не грязные, с номерами, краски, рисунки. Мне нравится трогать их, предметы. И мне холодно. Всё равно не упадёт. Не сегодня, пойдем, вниз, Шу...
- Небо давно упало. Ты уже, наверное, как снег, как мои руки, но всё равно - не понял.
Девочка встает, идет к дыре в стене. Я смотрю на её спину, на сумку с газетами, и не могу ничего сказать. Просто смотрю и дышу, как рыба, выброшенная на берег.
- Шу! - я бегу за ней, перепрыгивая через ступеньки. - Всё - чушь, и самолет, и старик, и дома. Ещё не поздно - вот, что важно. Я знаю, а ты - нет.