Бабочка сидела на стекле пустого автобуса.

Тот тронулся, и она улетела. Ресницы ее крыльев порхали – вверх-вниз, - а капли дождя сыпали из глаз на руки. По ту сторону ее реальности холодный осенний ветер неумолимо гнал опавшее золото и пурпур по серебряным лужам и уносил с собой пыльцу с ее век. Стекло шло кругами от быстрых шагов проходящих мимо зонтиков, а ее глаза все летели и летели, поднимаясь к небу вместе с пышными клубами облачных мыслей. Ливень стучал все сильнее, пытался растворить ее или смыть - она не знала. Душа превращалась в тысячи светлячков, которые рвались на свободу, бились в стекла и падали на грязный пол, не находя дороги в тумане ее сердца.

Беспощадный дождь все сильнее стучал по крыльям, не давал им подниматься и тянул вниз, прибивая к мокрому полу. Ветер тонких пальцев сдувал с ее щек слезинки, и те бриллиантами сыпались на шею, руки, грудь и плечи, оставляя после себя тоненькие шрамы. Фиалки глаз тонули в быстро алеющем море, топя маленькие черные смерчи в бело-голубых бликах…

Губы горели невидимым закатом и трепетали огненным голубем в терновых силках. Дождь целовал их теплыми иглами, и каждый поцелуй отдавался жгучей болью, режущей слова и разбивающей в щепки каждый звук, не давая хрусталю тишины рассыпаться ледяными осколками.

Этот танец отчаяния рвал воздух вокруг себя. Пространство неохотно расступалось. Скоро всему этому суждено было закончиться.

Желтое солнце погасло, и на его месте зажглось красное. Движение вокруг прекратилось, время замерло. Тогда бабочка выпорхнула... И разлетелась тысячей капель дождя, и упала на асфальт, и слилась с ручьями.



А зонтики шли, ускоряя шаги, спешили растоптать ее и громко звенели серо-бестолковыми брызгами.