Когда наша дорогая редакция была юношей со взором горящим, она была уверена - до столька не живут. Дожившие до сих казались ископаемыми из мезозоя. С тяжелой поступью, злобным взглядом и низким, перепаханным бороздами лбом. Наступило время признавать ошибки. Заблуждались - признаем. Пытаемся дышать через уши, чтобы не нарушать хрупкий мыслительный процесс. В свое собственное оправдание нам представляется разумным прислушаться к мнению Жана Лакана, который утверждал, что не стоит понимать всё слишком быстро, ибо ничего нового мы не узнаём. Зато найдем и снова увидим и узнаем то, что и так в нас было: заблуждения, иллюзии, хуйня. Легенда гласит, что пока мы исследуем глубины собственных луж, чтобы найти, что там спрятано внутри мы постоянно в процессе поисков задаемся вопросом, как и любой разумный человек - откуда здесь столько говна, почему мы должный в этом говне ковыряться и кому это говно вообще может понадобиться.

 

Вообщем все по Лакану. Бродим всем коллективом, словно нелепые шерстистые носороги в количестве четырнадцать штук, посреди малознакомой природы. Печально посвистываем-похрюкиваем что-то из книг Соломона, что-то про белых яблонь дым. Как написал один наш воображаемый друг - Память согревает человека изнутри. И в то же время рвет его на части.

 

Много чего было нами приобретено за это время, многое пролетело над Парижем, еще больше потеряно без надежды обрести вновь. 

 

Очень жалко людей - люди болеют и умирают. 

Жаль безвозвратно ушедших ощущений. От тёплой травы под босыми ногами, от цветущей вишни за окном бабушкиной спальни до трехколесного велосипеда и пестрой курочки, которая, когда я надолго, почти на год, заболел, каждое утро моего угасания, а потом выздоровления, приходила к окну, прыгала на подоконник и стучала в стекло клювом, чтобы убедиться, что я шевелюсь, а значит всё ещё жив.

 

А ещё запах крепкой осенней антоновки, который валил быка между рогов, стоило только открыть ту самую книжку Бунина. Вкус литературного толстовского поездного чая, ложечка в стакане, стакан в подстаканнике, за вагонным стеклом бесконечность, тихий, задушевный разговор с попутчиком под неровный перестук колес. В этом и состоит волшебство - снять с полки книгу, завалиться с ней на диван и уехать далеко, а потом вернуться совсем другим. 

 

Нет, не то, не то. То ли трава другая, то ли велосипед, то ли ноги. И антоновка изменилась - буквы мельче, печать плоская, бумага офсет. И чай как чай, ничего особенного. Купить, что ли, подстаканник.