Весь вечер слушал Страсти по Матфею Баха и Стабат Матер Перголези. И то и другое с Андреасом Шолем. В процессе выпил едну флашу водки затим другу, а затим трећу и только тогда разрыдался как дурак. Плакал долго. Ждал пока слезы нежности смоют с глаз скупую мужскую тушь. Думал и ждал. Точнее ждал и думал. Ночь лучшее время для правильных мыслей. Тени уходят, все погружается во мрак, искусственные маски спадают, косметика ложится спать в коробочку и спит крепким сном до утра. Остались только я, Шолль, Бах и хрупкие иллюзии сознания. А хрупкие иллюзии, как вам известно, ведут некоторых из нас по жизни. И с ними надо осторожничать. Они в силах выдержать лишь определенный нажим. 

 

Возможно в нашем высокодуховном путешествии в никуда сыграло свою роль удивление. Ведь именно оно стало причиной появления на свет таких вещей как грехопадение, философия и любовь.

 

Первое и последнее легко разрушаются сомнением. Остается философия - этот индивидуальный забег в пустоту - который позволяет спокойно обмениваться мыслями даже во времена катастроф. Ведь её существование как существование жизни оправдывает только то, что она ничего не доказывает......

 

Миру мир, дорогие русскоговорящие россияне. Ма ассалям всем!

Между нами, искусствоведами, говоря, повсюду царит постфуйня. Мы то у себя в редакции думали, что конец империи - зрелище величественное, что-то вроде античной трагедии, когда голос апофазиса, имеющий тональность оракула, на что мы недавно намекали, раздаётся в пустыне, потому что пустыня является другим именем, если не другим местом, желания. И тогда на глазах рушатся горы, небеса сворачиваются трубочкой и вода в реках становится кровью.

 

Реальность нас разочаровала. Оказалось, что все похоже не на пустыню, а на болотистые, такие вонючие пруды. Грязные воды стоят слоями до дна, а самые глубины приводят в движение потоки непонятной, зловонной мути. Поэтому наблюдаемый нами конец империи - похож не на драму Эсхила, а на пьесу деревенского графомана про превращение процветающего областного центра в засратый отстающий колхоз, сыгранную силами местного драмкружка алкашей.

 

Вощем, прекрасные девы и господа поцоны, не плачьте, счастье незагарами. Осталось только пережить: защитников отечества, гендерное равенство и международную солидарность трудящихся, а там и лето..

 

 

Лет пятнадцать тому назад, когда я в четвертый раз предложил милой Р. выйти за меня замуж или, на худой конец, хотя бы сделать шибари и поиграть в доктора, она молча достала из шкафа пыльную керамическую тарелку, купленную в татарской сувенирной лавке неподалеку от Бахчисарая и сдула с неё пыль. Пока я чихал, она разглядывала аляповатую штамповку: изображавшую буйно раскрашенное солями дерево с птичками на ветках. Потом взяла её в руки, подняла над головой как Юдифь отрезанную голову Олоферна и сказала:

 

- Дерево - это я. Птички на его ветках - это мужчины. Всё вокруг меня.

 

Сандро Ботичелли.  Юдифь и Олоферн

(Ну вот как то так это выглядело. Немного устрашающе, но правдиво)

 

Складывалось впечатление, что после этих слов она треснет меня вновь обретенным татарским артефактом по макушке

 

Я посмотрел на себя в зеркало и подумал: 

- Елда мне в рот, Надо бы за хлебом сходить. А то так и будем сидеть без еды и без воды. С разбитой башкой.

 

В зеркале отражался я. На голове были видны три  давно зарубцевавшихся шрама. Шрамы выглядели по разному и были получены, когда я предлагал ей выйти за меня замуж предыдущие три раза, а в моих руках не было хлеба.

 

Мои прежние предложения ноги руки и сердца в порядке их поступления она сопровождала демонстрацией - горных лыж ATOMIC, глобуса земного шара в натуральную величину и копии картины Рериха "Мать её мира", сделанной на дубовой доске. Матерью мира было  больнее всего.

 

Я взял денег и пошел за хлебом а заодно в гости к её маме. Мама сидела дома и смотрела на папу. Папа чинил газовую колонку.

 

- Я снова сделал вашей дочери предложение, мама, - Сообщил я с порога.

Мама понимающе и поэтому молча нацедила мне стакан водки, а я молча, с благодарностью, его выпил и хрустнул огурцом.

- Теперь она показала мне татарскую тарелку, - продолжил я, после того как водка согрела желудок и расширила сознание, - Мама, ваша дочь сказала мне, что она - дерево, а птички - это мужики, которые порхают и резвятся в её кроне.

- Она что - дура?. - Спросила мама и налила стакан водки себе.

 

На улице шмыгали бессердечные люди. Я потом поясню почему бессердечные.

 

- Зато, видите, голова цела, - порадовал я маму, допил водку, закусил чем бог послал. Папа с завистью посмотрел на меня и пошел менять температурный режим в котельную. Стояла ранняя весна и всюду цвели подснежники. А я пошел дальше куда хотел - к Филипову в булошную за калачами. 

 

Калач очень удобная еда. 

Калач - это булка с ручкой, за которую булку можно держать. Булку съедаешь - ручку выбрасываешь собакам. Так что ладони мыть перед едой совсем не обязательно

 

В стародавние времена калач - был едой московских говновозов. Они возили по Москве говно в бочках на телегах запряженных лошадьми. А в руках эстетично держали свежие калачи. Как пишет дядя Гиляй - ничего другого свежего у говновозов не было. Одни только калачи. Все остальное было или в говне или говно или говном воняло.

 

Иногда бочки вместе с золоторями и содержимым опрокидывались - так по научному зовутся говновозы - золотари - говно разливалось по мостовой, а  золотари ворочались лужах, пытаясь встать. Однако, руки с калачами исправно тянулись вверх. Сами в луже дерьма, а калач как с пылу с жару. Иногда они подносили его ко рту, для того чтобы куснуть. Практично и сытно. И никакой санэпидемстанции.

 

Вобщем на остановке ко мне подошла барышня и говорит.

- Фигасё, красавчик! Дай пожалуйста мобильник. Очень надо пзвонить. На минуточку.

 

У меня как раз в одной руке был недоеденный калач, во второй бутылка пива, в третьей телефон. Остальные свободные.

- Звоните на здоровье, - говорю я вежливо, - у меня нынче день задался. Все одно к одному. Сыт, пьян, голова цела, сам незамужем, в смысле - ну вы поняли. И дева понимающе кивнула в ответ, широко улыбнулась и ее улыбка растопила иней, который с утра покрывал сердце.

 

Потом она взяла телефон из моих доверчивых рук и стала звонить-на-здоровье. Наверняка в Австралию. А потом, без всякого предупреждения, вдруг поцокала галопом к припаркованной у поребрика машине-ауди-а-5. С моим мобильным телефоном айФон 4 в своих алчных лапах. И я задумался.

 

Сначала я подумал

 - Девушка, куды вы? И хотел презрительно крикнуть ей это вслед

Но потом я подумал:

 - Осла и в львиной шкуре по крику узнаешь. 

После этого наши мысли стали путаться и я подумал:

 - Мужчина в сравнении с женщиной лучше её по самой природе, а женщина хуже его, потому он властвует над ней, а она подчиняется ему.

 И напоследок я вопросительно подумал:

 - Хуясё!? - И тут же сам себе ответил:

 - Фигасё! 

 

И только потом припустил я за ней со словами" Стой, убью, например!"

Дева тоже рванула, и ушла на два корпуса вперед. но в полном молчании. Только изредка пофыркивала и косила на меня правым глазом. Но от десантника, пусть и бывшего, псковской дивизии ВДВ так просто не уйдёшь. Бывших десантников не бывает. Клянусь всеми фонтанами Москвы и окрестностей.

 

Сказалась наша профессиональная подготовка. Где-то через полчаса я её догнал и тут же попытался переодеть в латекс, вырвать язык, пристегнуть страпон, склевать печень, покрутить соски, продать на органы, отшлепать, назвать блядью и сделать всякие другие милые женскому сердцу штучки.

 

Очень хотелось бы знать как это выглядело со стороны, из вестибюля или из ложи бенуара. Сейчас подождите одну минуточку, вспомню, представлю и опишу.

 

Готово. Из зрительного зала сцена выглядела так:

 

Наша дева с одной стороны, из правой кулисы вцепилась в наш столь милый сердцу всякого русского человека айФон, а я с другой, с левой кулисы, и оба тянем его в разные стороны - ну типо как пионерлагере бег в мешках перетягивание каната. Вощем каждый на себя тянет, а я еще так красиво  контр-тенорно, так нежно как Андреас Шолль внушаю " Мадам, уже падают листья - в смысле - блять, отдайте вещь. Это мой телефон, мадам". Интеллигентно, прости господи, без мата и лишних грубостей.

 

Andreas Scholl Never Again (Прям как я тогда)

 

Народу вокруг скопилось толпа. И все как на подбор бессердечные. 

 

Смотрят как мы упражняемся кто сильнее (сами понимаете Кто!) и ни один  джентельмен, жердяй или менеджер, ни один росгвардеец - что в сущности одно и тоже - ей бедняжке в итоге не помог. (Хотя с росгвардией как раз все понятно - у них забрала вечно запотевшие и еще их очень пугают, прям до ужоса, пластиковые стаканчики)

 

Вощем задвинул я ей своим свежим калачем между ног между глаз. Барышня от неожиданности сразу расстроилась, расплакалась в голос и побрела по поребрику, нефритовый стержень знает куда. Одна и пешком. Потому что машина, которая её вместе с моим телефоном должна была увезти в светлое прекрасное будущее давно уехала. Заманало их ждать кто победит, я так думаю.

 

А может у них там в машине похмелье началось и они погнали за пивом в Бирлёво-Восточное. А  у меня и у всей нашей дорогой редакции с тех пор эта барышня из головы не выходит. Очень уж её жалко. Мы вот уже ту, милую Р., которой пытались всучить свои руки, ноги и сердца уже давно забыли как звать. А эту забыть не можем. Так плакала горько, прям сердце надрывается. 

 

Барышня, дево, женщина - если ты меня ещё помнишь приходи завтра к булочной Наталкин Хлiб, что напротив Нового свiта, я тебе телефон отдам. Меня, если вдруг чо, узнать легко по калачу и глазам. Их два и оба умные и дальнозоркие. (Это я про глаза, а не про калачи)

 

А вы, товарищи, будьте бдительны, выходя на улицу. Жизнь прекрасна.

Миру мир.

 

 

Заваривал утром чай и понял - арестованное сознание пока ещё не нашло принципов взаимодействия с изолированной от него реальностью и поэтому дхармический универсум во мне теперь не находит выхода. Это, конечно, омрачает. В современной литературе такое положение дел на внутреннем фронте называется "омрачиться неведением". А что они хотят? Дэй бай дэй, а потом ещё дэй - и всё то же самое. 234 дня одно и тоже. Как началось в феврале, так и не кончается. Будто где-то ошиблись, загибая закладку. Вот наша дорогая редакция и омрачилась неведением, пока никто не видит.

 

Сижу, вспоминаю как было хорошо раньше, до 24 числа, еще при молодом Путине - свобода и независимость были. Свобода выбора тоже, пусть и хуевая, но ведь была же. К примеру - увидел даль в человеке и не плюнул в нее. Могли себе позволить. Или даже когда тебе говорили - Талифа куми (мол, иди и смотрибля!). А ты надел наушники и ничего оттуда не слышишь. Зато всё видишь, кто чего делает, куда идет и чопочём, а сам не участвуешь. А вокруг в основном млекопитающие вертятся, хотя пернатых тоже не стоит со счетов сбрасывать. Но пернатые скорее не вокруг, а сверху. 

 

Вощем, дорогие прекрасные девы и мудрые поцоны, вы нас поняли - сижу самовыражаюсь на всю ивановскую, пью чай, услаждаю свой утонченный слух арией "Pace, pace mio dio" из оперы "La forca del destino" Джузеппе нашего Верди. Арию, конечно, Мария Каллас поет - самая прекрасная из всех прекрасных дев, нами слышанных. 

 

А поскольку наша дорогая редакция, как не крути, тоже млекопитающее  как и Верди и наша любимая певица всех времен. Причем Мария Каллас даже больше млекопитающее чем мы с Джузеппе. Потому наша дорогая редакция из уважения к сестрам и братьями по билогическому классу позвоночных домена эукариоты по возможности с ними здоровается. Часто не делая различий - двуногое ли это животное без перьев или четырехногое с перьями с хвостом. В связи с чем на нас некоторые другие прямоходящие млекопитающие смотрят как на чеканутого.

 

Вощем, если ближе к телу, то пока я рассуждал и растекался мысию по древу, в коридор нашего домика в дельте Волги зашло с хозяйским видом еще одно приблудное полосато-хвостатое млекопитающее, потерлось о ногу и замурлыкало. Заходи, кошка, привет! - Сказал я ему. А чтобы приветствие наверняка дошло (она у нас слегка туповата), громко прибавил: - Мяу.

 

Миру мир дорогие девы и джентльмены. О чем невозможно говорить, о том следует молчать. Ну - вы поняли, да?

Сандро Боттичелли "Рождение Венеры"

Главная проблема нашей дорогой редакции в том, что при долгосрочном планировании мы слишком сильно полагаемся на апокалипсис, а при краткосрочном - на то, что все решится само, без нашего драгоценного участия. В этом суть ленивой философии - никогда не дергаться по пустякам, не обращать внимания на симулякры, а если вдруг случится криповый крупняк - тогда вообще суетиться бесполезно. В подобных случаях лучше всего просто лежать и вздыхать. Лежать и думать, лежать и считывать символы и знаки искусства, лежать и размышлять о том, что музыка - это восхождение по лестнице слёз, лежать и стараться позабыть о нации дебилов и функции массовых психозов, лежать и мечтать о прекрасных девах. Однако нельзя умножать количество сущностей до бесконечности. Для этого есть стоп-слово - Прекрасная Дева. И мы его сказали. Пусть даже и шепотом, чтобы соседи не услышали. Сейчас же все стучат, поэтому лучше перебдеть.

 

Каждая прекрасная дева - это загадка. ТОчнее много загадок, одна другой заковыристей, но самая большая загадка - это прекрасная дева, поднимающая штангу. Изысканней ее может быть только трансцендентально эстетизированная прекрасная дева с веслом - этот Эрос в возрасте технического репродуцирования. Ведь весло в руках девы, если копнуть Фрейда поглубже, символизирует, как нам хорошо известно эрегированный хер. Поэтому давайте поговорим про живопись. Про нашего любимого художника времен чинквеченто Сандро Боттичелли, прозванного за свою полноту Бочченком. Поговорим про его картину, которую он назвал "Рождение Венеры". Недавно всматриваясь в любимое полотно, в эту величественную эротическую фантазию гения, мы наконец и сразу поняли откуда растут весла и штанги всех наших прекрасных дев.

 

Давайте посмотрим на полотно вместе. Что мы видим?  А видим мы, что полотно представляет собой живопись темперой на холсте размером 172,5 × 278,5 см. (В настоящее время хранится в галерее Уффици, Флоренция). В центре картины стоит прекрасная дева нагишом. Деву зовут Венера. И все в ней ясно говорит (или кричит) о том, что деве чего-то не хватает в руках, какой-то малой малости - напремер весла. В пользу нашей гипотезы свидетельствует то, что  раковина, из которой она явилась на свет качается на волнах моря и Венере, чтобы добраться до суши просто необходима форкола (весло по итальянски). И руки у неё прям говорят о нём, о весле. Но весла нет

 

Великий Сандро Боччонок не рискнул его изобразить, чтобы не смущать зрителей (есть более правдивая версия - поленился), а вместо него вручил девушке в руки золотистую прядь ее собственных волос, которую та целомудренно присунула себе между ног.

 

Именно за это наша дорогая редакция обожает чинквеченто. За нон-финито (незаконченность). Нон-финито - эстетический закон сформулированный Ренессансом. Он не позволяет художнику заканчивать начатое полотно - лепить на холст последний  мазок. Пусть зритель сам додумает, дорисует и прилепит последний мазок у себя в голове, и сам решит как там и что должно быть на самом деле. По истине, а не по мнению. Ведь смысл жизни состоит в том, что в ней нет никакого смысла. Отсюда вывод: зачем заканчивать начатое. Доводить дело до логического конца - это скука и вислоухость. Именно поэтому все искусство Ренессанса зиждется на незавершенности, незаконченности, ленивости, на том, что мы философы называем "Оно-нам-надо?"

 

Люди только тогда доводят до конца свои поступки, дела и мысли, когда им не хватает изящества. Свободный дух испытывает отвращение и к трагедиям, и к апофеозам: беды и победы удручают его не меньше, чем пошлость. Зайти слишком далеко, узрить финал и расслабиться - это значит предъявить неопровержимое доказательство дурного вкуса. Настоящий Ленивый Эстет не любит ни крови, ни тусовок, ни возвышенного, ни героев, поскольку жизнь слишком коротка и нельзя быть все время сдержанным букой, так ведь?

 

Миру мир прекрасные девы с веслом и без. Чтобы ваши дети не выросли мудаками не выходите замуж за мудаков. Остерегайтесь и фильтруйте. Иначе, зачем еще вам весло?

Если жизнь или судьба повернулись к вам задом, то почему бы им не присунуть?

Корней Буковски  "Коротенько в трех томах"