Когда за окном осенняя серость, и дождь сутками, монотонно стучит по окну, так здорово, сидеть в комнате перед камином, и смотреть на огонь. Наверное, эта любовь пришла из детства, из воспоминаний о моей бабушке.

DFKZ

При переезде соседи оставили куклу: безволосая голова, смуглое глиняное тело, грязное платьице. Маленькая Валюшка принесла её домой.
-Истовая шлюха! – всплеснула руками бабка, увидев игрушку.
Кукла осталась в детском уголке на правах козла отпущения. Валюшка вымещала на ней свои обиды. Девочка жила с матерью и бабкой и была «нагулянной». Обе женщины любили её и баловали, но между собой жили погано: бранились, даже бросались друг на друга с кулаками. И вот, наконец, дали мамке на работе комнату. Подогнала она машину и стала сгружать вещи: комод, тумбочку, этажерку, кровать. Последней подсадили в грузовик Валюшку. А бабка к машине подошла и говорит: «Валенька, хоть лоскуток бы на память оставила, хоть стеклышко!» Поискала Валюшка глазами вокруг - всего жалко. Заметила смуглую глиняную ногу, выхватила куклу из куля – на! – бросила к бабкиным ногам в пыль. Шофер завел мотор, и машина покатила.
Прошло время. Мать с бабушкой помирились и отдельно жили дружно. Когда бабушка умирала, Валюшка сидела возле неё ночами, держала её легкую морщинистую руку. Чтоб обрядить покойницу, достали из сундука её «смертное» - небольшой узелок, приготовленный самой бабушкой заранее. Узелок развернули. Там, среди белья лежала Шлюха, аккуратно завернутая, как настоящий младенец, в старенькую выцветшую пеленку – Валюшкину. Кукла пялила нарисованные глаза и весело улыбалась навстречу печальным заплаканным лицам.


© Золотаина Галина

Как ни странно, но осень для меня пахнет теплом, теплом домашнего очага, уютом. Осенью всё чаще хочется быть дома, наслаждаться общением с родными и близкими за чашкой ароматного, пряного чая. Осень пахнет мамиными заготовками на зиму - домашним рагу, вишневым вареньем, яблочным джемом. Осень пахнет теплой одеждой, которую мы достаем из шкафов и антресолей. Осень пахнет мурлыкающей кошкой, которая ластится у твоих ног. У осени много ароматов, у каждого они свои... ©

Встречайте рассветы. Пейте вино под хорошее настроение. Ходите босиком по земле, траве, песку. Целуйте только по любви. Пойте, даже если нет ни голоса, ни слуха. Живите. Жадно. До дрожи. До мурашек. До слёз. До смеха. Время несётся быстрее света. © Карина Соловьёва-Доронина

Выходим из храма с подругой, а нас нагоняет пенсионерка, желающая рассказать о помощи святых.



– Святой Антипа, запомните, помогает от зубов, – наставляла она нас, – а великомученик Пантелеимон – от электричества.



– Как-как? – засмеялась подруга. – От электричества?



– А вы не смейтесь, – сказала старушка. – Я из опыта говорю.



Опыт же был такой. 

Читать далее...

Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись в приемном покое с неврологами, не желая забирать больную к себе. В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат. Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами, посреди ночной дороги была военная тайна. Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину. Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу. Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт? Таким образом, образовалась головная боль — больная была неизвестной, практически при смерти и без материальной помощи родственников, столь необходимой в таком случае. У нее не было переломов, гематом в голове и прочих оперируемых неприятностей, но был ушиб головного мозга и пневмония, что в таком далеко не юношеском возрасте звучит почти как приговор… А к утру в отделении вдруг появился ее муж — подтянутый, аккуратный, благообразный дедушка нашел ее просто чудом. —Я понял, — говорил он, — когда Лидушка не вернулась с дачи, что что-то случилось, и что-то очень нехорошее, потому что она обязательно бы позвонила. Я подумал, что ее, вероятно, сбила машина… И поехал прямо к вам, эта больница ведь самая ближняя к нашим дачам… Ах, ну почему я не поехал с ней… Муж остался и стал ухаживать за больной, а она все лежала и лежала, не приходя в сознание… Он был неизменно корректен и вежлив, всегда чисто выбрит, аккуратно одет и ухаживал за больной безукоризненно. За время ее нахождения дотошные сестрички разузнали все о жизни этих двух стариков и, конечно же, рассказали и нам. Лида и Миша любили друг друга еще с института, понимали друг друга с полувзгляда, но мешало их счастью только одно — они были из разных слоев общества. Миша был из интеллигентов, из небогатых, но невероятно гордых польских дворян, успел даже поучиться в Пажеском Корпусе, а Лида — дочерью простого ремесленника, вечно нетрезвого и грязного. Это обстоятельство не останавливало молодых людей, и перед войной они поженились, несмотря на строгие увещевания Мишиной матери и поджатые губы деда. Войну они провели на фронтах — он в окопах, а она в медсанбате санитарочкой… Военная буря пощадила и его, и ее, но все же оставила свой след: у Лидочки, после простуд и изнурительной работы, не могло быть детей… Это обстоятельство угнетало семейную пару, и они взяли из детского дома мальчика — кареглазого и смышленого Андрюшу. А потом и девочку — Карину. Дети росли, родители работали, давали детворе образование, потом Андрюша познакомил их со своей невестой… Беда пришла внезапно. И Андрей, и Карина увлекались альпинизмом, вместе ходили в походы по горам, пели песни Высоцкого и Визбора, и вместе погибли под лавиной в Фанских горах… Как пережили это горе пожилые уже люди, дед не рассказывал, но смею думать, что нелегко. Они остались жить на этом свете, а их дети — лежать на кладбище под общей могильной для всех погибших тогда студентов плитой… — Вот вылечите мою Лидушку, и я вас удивлю, — любил говаривать старик. Мало кто верил в успех лечения, только искренняя вера пожилого человека и чувство долга заставляли делать все, что необходимо, чтобы Лидушка поднялась или хотя бы открыла глаза. Муж подолгу просиживал у ее постели, показывал ей, ничего не видящей и не слышащей, фотографии детей, рассказывал маленькие тайны своей обычной жизни — о проказах усыновленного им котенка, о ее цветах на подоконнике, о том, какой вкусный супчик сегодня у него получился… Он приносил ей ее любимое мороженное, рассказывал, как долго его искал, как нес аккуратно, чтоб не растаяло, как покупал, а потом отдавал это мороженное девчонкам-медсестрам. Он приносил ей новые вещи, которые, по его мнению, очень бы ей шли, часами рассказывал о том, что сегодня дают в театре и даже вполголоса напевал арии из опер или оперетт… Отделение всерьез опасалось, что старик слетел с катушек. Ему пытались говорить, что Лидушка вряд ли выздоровеет, но он только упрямо мотал головой и продолжал надеяться и верить. И вот в один из дней этот железный старик стал сдавать. Он подошел к жене, взял ее за руку и заплакал. — Не уходи… Мне без тебя не прожить и двух дней… Лидушкины ресницы вдруг вздрогнули, потом приоткрылись глаза, и сухим, надтреснувшим голосом она произнесла: — Не уйду, любимый… Мы выписали Лидушку через месяц домой и, забирая ее, еще слабенькую, старик таки всех удивил — он появился во фраке, подтянутый и гордый, с цветами в руках и молча, склонив голову, со слезами на глазах, положил эти цветы на стол ординаторской… А в ординаторской все встали… Ни это ли и есть любовь?! © Инет 2023 SHATOHIN

Много лет назад, после двухдневного перехода на лошадях, занесла меня нелегкая в богом забытый киргизский аул Ёзгечу (переводится как "Летняя переправа", что соответствовало сути, поскольку даже на лошадях туда можно было пройти только летом). Что я там делал и сколько был – не суть важно. Важно, что я влюбился в местную девчушку по имени Суусар, которая ходила в кирзовых сапогах. Без всякой задней мысли (пацаном был) я признался в этом Суусар. И она сказала: "Нет".


Было это в день моего отъезда из Ёзгечу. Накануне гостеприимные киргизы зарезали барашка, что-то уже варилось в котлах, а хозяйский мальчишка деловито взбивал в бурдюке свежезабродивший кумыс. Суусар же предстояло в честь гостя приготовить коронное блюдо ёзгечуйцев, чем-то похожее на андижанскую дамламу.
- Мы очень разные, - сказала мне Суусар в ответ на мое признание. И, тонко нарезав несколько кусочков курдючного сала, выстлала им дно стоящего перед ней казана. Вот так:



- Ты европеец, - продолжила она, указывая на белоснежные кусочки, - а я (указывая на цвет казана) – азиатка.

- Ну и что? - попытался возразить я, - все люди сделаны из одной плоти.И положил поверх кусочков сала несколько бараньих косточек и относительно мелко нарезанное мясо. Вот так:



Суусар грустно улыбнулась, бросила поверх мяса щепотку соли, щепотку красного перца и щепотку растертой в ладонях зиры, от чего запах кислого молока, исходящий от ее волос, принял горячий и возбуждающий оттенок.
- У каждого, тем не менее, своя кровь - продолжила она, порезав на части несколько некрупных помидоров. – У меня, например, пресная, как у этих овощей. И у моей матери она пресная… У тебя же не такая?
С этими словами Суусар выложила порезанные помидоры поверх мяса и косточек. Вот так:



Я не знал, какая у меня кровь. Но хуже всего, я не знал, что ответить. Подсолив слегка помидоры, я разрезал вдоль три луковицы, мгновенно ощутив резь в глазах. Но слезу, думаю, выбил из глаз все же не лук, а мое молодое бессилие в аргументах (пацаном я был, повторяю).
- Ест глаза, - чертыхнулся я, когда Суусар обратила внимание на бегущую по моей щеке слезу, - очень жесткий лук.
И небрежно бросил половинки лука поверх помидоров. Вот так:



- Не огорчайся, - улыбнулась она так, как улыбаются проницательные восточные женщины и выбрала из стоящего рядом ведра две моркови. - В любом случае впереди у тебя такая же яркая и сладкая жизнь, как эти клубни.
Она уложила разрезанную пополам морковь рядом с брошенным мною луком и вновь всыпала щепотку соли, щепотку красного перца и щепотку растертой в ладонях зиры. Вот так:



- Без тебя, - упрямствовал я, - вряд ли жизнь будет яркой и сладкой. Скорее всего – горькой, как этот молодой чеснок.
Я снял кожицу с молодого овоща с таким остервенением, что шелуха полетела в казан. Это, конечно, никуда не годилось, благо Суусар с той же восточной, но уже покладистостью, быстро ее удалила. Я пытался воспользоваться моментом, чтобы ненароком перехватить ее ладонь или хотя бы ее коснуться. Но не успел, ограничившись тем, что положил чеснок рядом с морковью и луком. Вот так:



Тем временем она взяла баклажан, созревший настолько, что его иссиня-черная кожица спорила по цвету с тугой и черной косой Суусар.
- Вспоминая меня, - вновь с улыбкой проговорила она, срезая кожицу, - ты всякий раз, особенно в тяжелые моменты жизни, будешь чувствовать, как темное меняется на светлое и отлетает прочь, подобно этой шкурке. Светлое будет дробиться, как этот овощ, но меньше его не станет, ибо даже в разбитом зеркале есть своя прелесть – в виде новых, хоть и мелких, зеркал.
С этими словами, разрезав баклажан на части, она положила его рядом с морковью, луком и чесноком. Вот так:



В то время я изучал Лорку, а вернее - его "Сомнамбулический романс"; в оригинале ("Любовь моя, цвет зеленый, зеленого ветра всплески …"), который очень приличествовал моменту. Но я решил его не читать киргизкой девушке на испанском, на котором он звучал бы убедительнее, а как перевести романс на киргизский, я тоже не знал. Поэтому я взял пару болгарских сладких перцев, удалив из них семена.
- Тоска моя будет зеленой, как этот перец, и осколки твоих зеркал будут только множить эту тоску, - продолжил упрямствовать я, уложив перцы рядом с баклажаном. Вот так:



Она молча вынула из другого ведра пару-тройку сморщенных картофелин, и я шестым чувством уловил в этом жесте последний, решающий аргумент.
- Я старше тебя на целых восемь лет.
Из-под сморщенной кожицы картофелин все же блеснула на солнце их чистая и гладкая плоть. Разрезав клубни , Суусар положила их рядом с моей зеленой тоской. С щепоткой соли, щепоткой красного перца и щепоткой растертой в ладонях зиры. Вот так:



Тогда я взял маленький кочан капусты, в листьях которой иногда находят детей, и разрезал его на небольшие дольки в надежде, что хоть через эти разрезы раздастся тонкое младенческое попискивание, способное растопить камень женского сердца. Мне казалось, я даже услышал этот писк. Но Суусар поспешно взяла каждую дольку и нанесла на срезы тонкий слой мОя (аналог нашего топленого масла) так, как мы обычно мажем маслом бутерброд. И положила дольки поверх картофеля, добавив перечные стручки, щепотку соли, щепотку перца и щепотку растертой в ладонях зиры. Вот так:



Что я мог сделать? Только устлать капусту, подобно кладбищенским цветам, веточками джамбула. Вот так:



Суусар поняла мой жест, еще раз грустно улыбнулась и плотно закрыла казан крышкой. Вот так:



Надо мной же, кажется, захлопнули крышку гроба, загнав по краям 9 медных гвоздей.
Я разжег очаг и, как только дрова прогорели, поставил на него казан, оставив гореть одну единственную головешку, как символ последней надежды, которая, конечно, теплится в каждом из нас. Вот так:



Суусар одобрительно кивнула головой, ибо у нас был по крайней мере еще час, в течение которого можно было ощущать слабое горение надежды, зажигая новое полешко от догорающего. И я неожиданно для себя запел. Первое, что пришло в мою тогда практически мальчишескую голову:
-.................................................
-.................................................
-.................................................
-.................................................

Между тем прощальное ёзгечуйское блюдо в собственном соку поспело. Мы выложили его на тарелку согласно местным традициям, чтобы наполнить запахи гор, тронутых осенью, ароматами нарождающегося лета, ибо никому не хотелось с ним расставаться. Вот так:



А распрощались мы в сумерках, поскольку переход от Ёзгечу до Кара-Алмы, где меня ждала машина, был намечен на раннее утро. Но тут я сделал две, на мой взгляд, непростительные ошибки. Во-первых, я решил запечатлеть наше расставание на мой старенький "Зенит", спрятав его в кустах и взведя язычок автоспуска (Суусар ни в какую не соглашалась фотографироваться).
Во-вторых, я сказал ей "Прощай", даже не пытаясь в темноте вглядеться в ее раскосые глаза. Дома, проявив пленку, я обнаружил, что на снимке, кроме меня, больше никого нет.



Вот так...

https://dunduk-culinar.livejournal.com/356270.html

Проснулся около 7 утра. Почо, обычно спящий у меня в ногах, быстро это просёк. Полез, пытаясь лизнуть в нос. Надо вставать.
В своей деревенской кухне-столовой разжигаю камин. Так-то по ночам кухня-столовая держит температуру, но в трусах и в майке все же зябко.


Пока закипает чайник, успеваю выкурить сигарету и просмотреть в телеграме последние новости.
За окном один хрен хоть глаз коли. Надо, чтоб хоть чуть рассвело, чтобы вывести пса и не ломать ноги в сугробах. Поэтому чищу зубы, бреюсь, по старой привычке подставляю голову под струю воды.

Можно и позавтракать. Себе - пару двухминутных яиц, Почо - раздробленный гипоаллергенный корм с мелко нарезанной индюшачьей грудкой. С кормом беда - в зоомагазинах остался только Роял Канин для крупных собак. Состав тот же, что и для мелких, но гранулы - ого-го! Решает проблему гранул киянка, которой я обычно глушу карпов из моей маленькой домашней рыбной фермы, прежде чем приступить к разделке.

На календаре - 23 декабря. Обычно по этим числам снимаю показания счетчика. Эта процедура требует налобного фонаря и мощных очков. В современных многотарифных счетчиках нет подсветки, их вообще дебилы создавали по части видимости цифирок. Так что ловлю, мучаясь, показания по всем трем тарифам. Почти 9 тысяч за месяц. Такая вот цена за частичный обогрев зимой. Будет больше.

Выходим с Почо в занимающуюся светом глушь - такую, что в ушах звенит!

Пробуждение утра в этой глуши поистине калейдоскопное. Ни разу повторяющейся картинки, словно каждый раз ты в мире ином, который сам перманентно иной. При всей однообразности бытовухи именно эта инакость западает так, что будни опознаешь наперечет, и у каждого дня появляется имя. Дышишь рассветом, нюхаешь его, как младенца, еще соединенного пуповиной с матерью. И хочется стакан ледяной водки! Выпить! Крякнуть! Грохнуть о землю! Чтоб вырвалась пьяная душа из стреноженных мозгов, чтоб воспарилась над утлой деревенькой - в нежном и молчаливом её созерцании...

Так мы с Почо обходим по-над деревней круг, в центре которого топчатся Михалыч и старушка Танька в ожидании автолавки.
Старики воркуют меж собой, допуская матерки, что иногда режет мои интеллигентные уши. Потом отвлекаются на Почо, к которому выскакивает собака Михалыча по кличке Альма. Это чрезвычайно игривая сука, забывающая, что она раз в шесть крупнее Почо. Поэтому легко закапывает его в снег.
- Щас я тебе прутиком вдоль спины! - ору я, на что умная Альма реагирует рамками приличия. Но это ненадолго. Собачья кутерьма продолжается, а нам, как единственным здесь деревенским жителям надо пообщаться.

Начинает вредная Танька:
- Нашел, что ли, свою Изольду?
- Никого я не искал.
- Врешь! Люди рассказывают, всюду ты нос суёшь с этой Изольдой! Ох, пожалеешь!
Я к Михалычу за защитой:
- Почему Танька такая злая?
Михалыч же - к вечным своим усмешкам, вместо того, чтобы меня поддержать.
- Злая - потому что правду говорит. Все говорящие правду злые!
- Ну, Михалыч!
- А вот ты добрый. Почему? Потому что правды не говоришь!
- Если я скажу правду про ваши проделки, тебя с Танькой посадят!
- А тебя?
- А меня расстреляют!

На том, посмеявшись, расходимся, хотя чувствую спиной, как Танька машет лыжной палкой, которую использует вместо клюки. Таньку, в отличие от Михалыча, не навещаю. Так, разве что, свежей рыбки ей отнести - через ею приоткрытую дверь.

Помню лет 20 назад, когда в деревне стариков было побольше, мы с приятелем разносили по ним всякую снедь после богатого застолья. Сначала зашли к Таньке, потом - к старушкам напротив. И вдруг Танька, одаренная снедью, орёт через оградку:
- Не разговаривайте с ними! Они ебанутые!

Теперь она единственная здравствующая из всех деревенских старух. Ей всего 96.

Где-то с 10 начинается моя удалёнка, которой обычно ни конца, ни края. Но от компа можно всегда отвлечься и поставить обед. Сделаю рассольник по трактирному варианту. Что-то в нем есть, освежающее организм. Заодно уж что-то подготовлю к ужину, чтобы потом не париться. Отбиваю тонкий говяжий край на кости, выношу на мороз, залив пивом и соевым соусом.

Наверняка вечером заявится местный колдырь Витя. Таких называют "бывший интеллигентный человек". Наверное потому, что он а) не деревенский и б) чрезмерно бухает. Хотя интеллигентности, если под этим подразумевать вполне ясную голову на плечах, не растратил. "Мне общения не хватает", - объясняет он мне. И в этом не ощущается забулдыжных причуд. Я ещё и на Почо ориентируюсь. Витя - единственный из приходящих в мой дом, вокруг которого мой пёс прыгает навеки влюбленным.

У Вити бзик построить в нашей местности что-то для экотуризма, чем он и занимается последние 25 лет, покинув Москву. Денег для этого у него практически нет. В магазине он отоваривается в долг. Но, надо сказать, за четверть века на его делянке какие-то контуры дома для экотуристов всё же обозначились. Он не верит, что при его темпах, безденежье и "колдыризме" вся эта история растянется до бесконечности. Но критику воспринимает: "Я тебя услышал!". Хотя я - тот ещё критик. Ругая Витю за пьянство, при этом наливаю. Мы же общаемся. Под хорошую еду грех не выпить. Тем более что Витя не сдерживается, пробуя такую еду: "Как же это вкусно!". Тут водка сама по себе отодвигается на периферию.

Но мне прямо сейчас нужно дров в дом принести. Подменную воду бросить в маленькую домашнюю рыбную ферму. Продолжить удаленку. И глубокой ночью случайно заснуть на диване у камина, чувствуя в ногах дремлющего Почо.

https://dunduk-culinar.livejournal.com/354644.html

Утром я просыпаюсь тяжело и бываю раздражен. Жена, обычно встающая рано, ходит на цыпочках. Одевается, и - на кухню, совершенно бесшумно.
Если будний день, она поднимает меня за час до службы. Умываюсь, бреюсь - вскипает кофейник. Потом обязательные бутерброды: масло на хлеб, сверху сыр. Курить натощак не разрешает.
У меня добрая жена. Никогда, даже мысленно, я не зову ее "женой". А как-нибудь уменьшительно-ласкательно. Например, "Скотти".


Когда выпивши, или сильно хандрю, она особенно обходительна. Ни упрека, ни укора, ни косого взгляда. Она способна располагать к себе так, что за чашкой утреннего кофе есть, о чем поговорить, и не злиться, если от недосыпу болит голова. И нам кажется: мы счастливы. Хотя бы потому, что не изведали несчастий.

Как-то в феврале я проснулся раньше жены. Было часов семь, воскресенье, окна только-только наливались синевой. Жена лежала ко мне лицом - голенькая, забавно подвернув голову и руки. Было достаточно светло, чтобы разглядеть лицо, плечи, грудь. Я смотрел на нее и думал, как люблю эту женщину, хотя скуп на ласки и соответствующие слова, и тихо целовал ее белокурую макушку.

В тот день мы собирались навестить в больнице нашего знакомого Караева. Ему чертовски не повезло. Поскользнулся, упал - жуткий перелом бедра.
Караев в возрасте, у таких сращение проходит медленно, и он мучится, психует, лежа на растяжке, и нас встречает безумными глазами, после чего жена, уже дома, тихо-тихо плачет и, чтобы я пожалел, тянется ко мне:
- Пей, пей мои слезки.

А еще в палате с Караевым лежит парень. Молодой совсем. Что-то неправильно срослось у него после перелома, его оперировали, ломали кость. Он целыми днями стонал, а когда приходила сестра, чтобы что-то вколоть, Караев пугливо смотрел на нее и отворачивался.

Жена говорила сестре: не показывайте больному шприц. Но та словно не слышала. И жена начинала метаться между Караевым и стонущим парнем, а когда уходила сестра, вообще норовила остаться, жалостливо поглядывая на меня.
- Ты подумай, о чем говоришь, - вразумлял ее я. - Сиделка! Им же это… утку подставлять надо!
- Ну и что? Что ж в этом такого? В противном случае сестру позову.
- А работа? А дом? А я, наконец? Кто все это делать будет? Пушкин?
- Я справлюсь, я сильная.
Я потом махнул рукой. Будь по-твоему. Жалко все же Караева. И того парня. Но зав отделением не позволил. Когда я вошел к нему и изложил просьбу жены, он непреклонно заметил:
- Еще чего! В мужской палате, совершенно посторонний человек? Увольте!

...Едва я коснулся ее щеки, она вздрогнула, откинула руки, заторопилась, сбрасывая одеяло.
Я остановил. Она снова легла, крепко прижавшись ко мне и спрятав на груди голову.
Так мы лежали долго, словно согреваясь.

Минуты обоюдного покоя столь редки и столь значительны для нее, что она, верно, не думает о больнице, о последнем часе, который, конечно, обернется торопливыми сборами и моим недовольством, хотя, несомненно, я и только я удерживаю ее в постели.

В последнее время я не находил себе места. По ночам меня мучил один и тот же сон: кусочек реки, которую наяву я никогда не видел, узкое мелкое руслице, бугорки перекатов, желтая степь кругом и желтый пожухлый камыш.

Когда я просыпался и вспоминал этот сон, хотелось стонать и скрежетать зубами. Меня изводила эта картина. Жена наклонялась ко мне - и я видел ее совсем иной, не такой, к которой привык. Ни малейшей тревоги в ее глазах, только ласка и нежность, словно я дитя какое, и меня нужно побаюкать, успокоить и дать конфетку.

Однажды ее взгляд, ее голос настолько меня поразил, что я, кажется, стал догадываться, откуда это и следствие чего.
Еще до свадьбы она забеременела. Зная мое отношение к "преждевременным" детям (тем, что рождаются некстати, когда у тебя ни кола, ни двора, ни копейки денег), она втихую сделала аборт и три дня отлеживалась в больнице, сообщив мне в записке, что уехала к матери. Может, все и осталось бы в тайне, однако, когда она вернулась и не подпускала к себе, я вроде что-то заподозрил. А потом, заметив как-то вечером ее набухшую грудь, все понял.

Физически она находилась в мучительном состоянии галактореи: молоко шло, а кормить им было некого. Она сцеживала его в стаканы, а я, видя все это, умирал от страха и презрения к себе.
Тогда мы не подозревали о последствиях. Жена сказала, что впредь будет осторожной, что обязательно родит мне мальчика или девочку, как только я пожелаю.

С мыслью о невозможности иметь своих детей вот прямо сейчас я постепенно свыкся. В конце концов, не мы первые, не мы последние. И, слава богу, мир наш еще устроен так, что для кого-то дети обуза. Со временем, думал я, мы примем чью-то обузу на себя, и будет на кого излить нашу любовь.

Как-то по осени пошел на футбольный матч, хотя терпеть не могу эту игру и не понимаю болельщиков. Просто в окружении бурлящих страстей вроде отвлекаешься от невеселых дум и не чувствуешь себя одиноким. Я не смотрел сам матч, пытаясь, как всегда, расслышать "застадионные" звуки - живущего своей жизнью города. И вдруг уловил тонкий детский голосок. Он слышался внятно и даже, казалось мне, настойчиво, продираясь сквозь шквал рева и свиста болельщиков.
- Папа, это воробей, да?
Я оглянулся. Маленький белобрысый пацан в бейсболке теребил за рукав ошалевшего родителя. А прямо у его ног скакала отчаянная птаха.
- Да, сынок, - почему-то сказал я мальчишке, - это воробей.
И мальчишка внимательно посмотрел на меня.

Со временем этот эпизод притупился в моей памяти, и я вспоминал о нем уже с меньшим отчаянием, а потом и вовсе равнодушно. Жена словно чувствовала возникшую в моей душе пустоту, и ни сном, ни духом не напоминала мне о прежних моих порывах, тихо печалясь и ничем не выдавая свою тоску. Но странное дело: с каким бы методичным равнодушием я не вытравливал из памяти мальчишку, перед глазами оставался его внимательный, почти бесовский взгляд, будто тогдашней, брошенной с отчаяния фразой, я признался в своем отцовстве и одновременно струсил.

- Зачем, - упрекнул я жену, - зачем ты сделала этот проклятый аборт?
Она посмотрела на меня. И мне вдруг почудилось, что оттуда, из ее глубины, глянул этот мальчишка.
- Я глупа, я так глупа. Давай ты женишься на другой…
- Дура! - в сердцах ругнулся я. - Грош цена дешевым твоим порывам!..
Она не обиделась.
- Я честно. Я честно этого хочу.

Неожиданно для себя я стал бояться вечеров - тягучих, пустых, с ожиданием ночи, последующих будней с обычным коловращением жизни. Чего я ждал, чем мучился, о чем думал? Какое такое событие, важное или тоже будничное, о котором быстро забывают, ввернется в нашу жизнь, разнообразит или осветит ее краешком света? Этого я не знал. И только боялся. Боялся вечеров, боялся сна, боялся горького пробуждения. Это пробуждение, чувствовал я, наступит около трех утра. Я проснусь в совершенно пустой комнате со стучащими висками. Встану, подойду к окну, раздвину шторы. И, изнывая от тоски и пустоты, вдруг оглянусь вокруг и обнаружу, что любимой и хорошей моей в этой комнате нет. Брошусь в коридор, на кухню. Присяду, заметив сапоги ее и шубейку со вздохом облегчения. Вырву с корнем двери ванной, туалета, и, не найдя ее там, в вязком этом кошмаре перерою весь дом, обзвоню полицию и морги, а потом сойду с ума от мысли, что больше ее не увижу.

- Не хоти, не надо хотеть этого, - твердил я с паническим ужасом по утрам и беспокойно засыпал, крепко держа ее за плечи. "Нам ведь нет и сорока, - мыслилось мне во сне, - и наша комната еще наполнится детскими голосами".

...Я осторожно выскользнул из-под одеяла, нащупал тапочки и все же чем-то грохнул, пока пробирался на кухню.
За окном стояло ясное морозное утро - из тех, что пахнет арбузной коркой. На подоконнике - приготовленная женой для больницы снедь. Отдельно для Караева. Отдельно - для парня.
Что-то вроде ревности коротенько шевельнулось во мне.
Мы лишь однажды говорили с ней на тему измены. И то - по моей инициативе, когда я позволил себе по отношению к ней довольно жестокую шутку.
- Ты знаешь, - спросил я ее, - почему мужчина может изменять женщине, а женщина - нет?
- Я никогда не думала об этом. Зачем?
- Ну, все-таки.
- Не знаю. Почему?
И я рассказал ей, как мало-мальски грамотный мужчина определяет последствия чужого "вторжения" в женский организм.
- Для этого достаточно положить ладонь на низ живота и выдержать прикосновение в течение четырех минут. И все становится ясно.

Помню, как-то она задержалась с работы. Телефоны ее молчали и наш, домашний, молчал, хотя обычные сроки ее возвращения вышли. Я пытался смотреть телевизор, одновременно читая газеты. Мысли крутились вокруг ее уютной конторки, где много цветочков в горшках. И - моя жена, одна на дюжину мужиков.

Я даже припомнил, как выглядит сослуживец, сидящий за столом напротив. Самоуверенный юнец с хорошо подвешенным языком. Такие не оставляют женщинам шанса думать и контролировать себя.

Я представил его каждодневный, мимоходом скользящий по моей жене взгляд. Иногда их взгляды встречаются. А иногда, когда он находит повод подойти вплотную, со спины, и склониться над ней для сверки будто бы цифири, - "встречаются" уже случайные прикосновения. У юнца плывут мозги от запаха женского тела и воровато подсмотренной ложбинки на груди.

Отшвырнув газету и, не выключив телевизор, я рванул на такси в ее конторку на другом конце города в полной уверенности, что убью сначала юнца, а потом ее. Но по дороге чуть поостыл. И в конторку входил уже без какого-либо решения. Брякнул что-то про позднее время и неработающие телефоны, когда вся дюжина мужиков и моя жена оторвались от своих бумаг и вопросительно уставились на меня. Жена, помню, даже обиделась, когда я объяснил, что иных намерений, кроме как проводить до дома, у меня не было.
- А мне показалось, ты ревнуешь, - огорченно вздохнула она, - у тебя было такое необычное выражение лица.

Не знаю, что находило на меня в такие дни, вернее ночи. Я подолгу вслушивался в ровное ее дыхание, стараясь собственным глубоким вдохом вобрать в себя тепло ее тела, запах волос и легкий яблочный аромат, который всегда витает вокруг нее. Она словно бы чувствовала на себе мой пристальный взгляд, приоткрывала глаза и вновь засыпала, плотнее прижавшись ко мне. Что-то отвечала сквозь сон на мой шепот, подсовывая вечно холодные ступни под мои ноги, а я с трудом боролся с желанием сгрести ее в охапку до хруста костей.

И все-таки она просыпалась окончательно. Мы молча, насколько позволял сумрак, вглядывались друг в друга. А, может, только вглядывался я, узнавая ее по каким-то для себя необъяснимым признакам. И замечал, как увлажнялись ее глаза, почти черные в темноте. И как бежала слеза - со скулы на подушку.

Я утыкался в ее грудь, простреливаемый до колен легкой дрожью, и она молча перебирала мои волосы на макушке, словно я опять увидел во сне кусочек несуществующей реки. И я чувствовал, что она раскрывается подобно раковине. Что учащается ее дыхание. Что под кожей разгорается пожар и перебегает с ее тела на мое.

В такие дни (и ночи) мне казалось, что мы проживем с нею долгую жизнь. И умрем в один день.

https://dunduk-culinar.livejournal.com/353813.html

С утра к краю деревни вышел из леса олень. Бредёт себе вдоль покосившихся заборов и мычит, как корова.
Делать нечего, подошёл к дальней оградке, чтобы шугануть пришельца. Ба! Да олень-то оказался под седлом и с болтающимися стременами! Ну, чей-то, стало быть. Зачем его гонять?


А мне в соседнюю Дятловку смотаться ещё нужно. К нам автолавка заезжает только по вторникам и субботам. Нынче же - четверг. Но сигарет позарез надо.

Подъезжаю к тамошнему магазинчику, где продавщица Ася иногда толкает водку из-под полы. В заднее зеркало опять вижу того оленя. А верхом на нём, судя по осанке, тётка.

- Что за чудеса у вас тут происходят? - спрашиваю Асю, принимая у неё две пачки сигарет.
- А что происходит? - смешливо удивляется Ася, привыкшая к тому, что я вечно её прикалываю. - А чего не спросишь: Ася, у тебя позавчерашний хлеб есть? Или про коньяк - как его? - "Самус"?

В это время у входной двери вздрагивает колокольчик и в магазин заходит та самая... Которая была на олене.
Я отхожу со своими сигаретами к пивному холодильнику, чувствуя, что... та, которая на олене, меня рассматривает. И - разворачиваюсь к ней, когда она в свою очередь разворачивается к Асе.

На женщине - вполне себе походное одеяние, высокие сапоги и что-то вроде картуза на голове. Вот она снимает картуз - и на плечи буквально обрушиваются закрученные пряди волос. Ну, прямо целый сугроб! Благо, она еще и натуральная блондинка!

Я вновь утыкаюсь носом в холодильник, как бы изучая через стекло его содержимое. А блондинка, что-то прикупив, уходит.
- Кто это? - спрашиваю Асю.
Та, естественно, лишь пожимает плечами.

Выхожу тоже. Ясен пень, блондинка припарковала оленя прямо у моей машины, да ещё два пакета соли выложила прямо на капот.
- Вы мне поможете?
И вот тут я разглядел её окончательно.
Что сказать? Мне, между нами говоря, нечего сказать.

Я смог только себя молча спросить: "Каким чёртом столь нежная красота может быть связана с грубым и вонючим оленем?" Хотя ненавижу себя, когда в голову приходят те или иные оценки женской красоты. Ты, ведь, её не столько видишь, сколько чувствуешь. И - надо бежать, когда это чувствуешь. Бежать без оглядки. Ибо пекло уже разверзается под ногами, стремится цапнуть горячей волной, сбивает в снег, и - сковывает победоносно, как в кошмарных снах, когда вроде орешь от леденящего ужаса, но не получается исторгнуть даже шёпота.

Я, конечно, помог блондинке.
Вскрыл пакеты с солью, стал ссыпАть соль в протянутую ладошку.
Олень слизывал ладошку за раз. А я подсыпал.
Блондинка улыбалась. А я вновь подсыпал.

Потом мы разъехались - в разные стороны. Тем паче, что от магазинчика дорога раздваивалась. Одна вела в мою деревню. Другая - в лес, хотя и трудно угадывалась из-за выпавшего снега.

Но я все же тормознул на развилке, провожая взглядом блондинку на олене, удаляющуюся в ранних декабрьских сумерках в чащу угрюмых ельников.

Ну вот и слава богу!

https://dunduk-culinar.livejournal.com/352943.html

Это цитата сообщения oxymoron999 Оригинальное сообщение

Саманта Вильяр и Сара Брун -из книги "Как жить, когда все на тебе".

Почему женщины живут дольше. Мама и папа смотрели телевизор, как вдруг мама сказала: "Я устала, уже поздно, пойду спать". Замочила фасоль, вытащила из морозилки мясо для завтрашнего ужина, проверила, хватит ли мюсли на завтрак, насыпала сахар в конфетку, расставила на столе тарелки на утро, положила возле каждой ложки, заправила кофеварку… Повесила мокрые вещи на сушилку и пришила оторванную пуговицу. Собрала игрушки, разбросанные по всей гостиной, поставила телефон на зарядку. Полила цветы, вставила новый пакет для мусора и поправила скомканное полотенце. Вздохнула, потянулась и отправилась в спальню. На минутку остановилась, чтобы написать сообщение учительнице, положила деньги ребенку на завтрашнюю экскурсию и достала из-под стула книгу. Затем умылась, смазала лицо кремом и почистила зубы. – Разве ты не пошла спать? – крикнул папа. – Иду, – ответила мама. Почистив зубы, она подлила воды собаке в миску. Заперла на ключ входную дверь и выключила свет в коридоре. Заглянула к детям, выключила у них свет и телевизор, подобрала с пола рубашку и носки и отнесла их в корзину для грязного белья. Поговорила со старшим сыном, все еще делавшим уроки. Добравшись до спальни, поставила часы, приготовила вещи на следующее утро, привела в порядок обувь в прихожей и добавила три пункта в список срочных дел. В этот момент папа выключил телевизор и сказал: «Я пошел спать». И действительно, не долго думая, отправился в спальню. В общем, ничего особенного. Почему же женщины живут дольше? Потому что не могут уйти раньше времени: у них слишком много дел…

В мае посадил морковь. А вылезла редиска, похожая на морковь. Я сразу заподозрил неладное по всходам. Хрен с ним, редиска, так редиска!


Обычно ту самую морковь, оставив немного "на поесть", я укладываю в тачку вместе с ботвой и отволакиваю к лесу. Пусть кабаны похрумкают. Эти косматые мерзавцы совсем уж близко ко мне подобрались - видел сегодня отпечатки их копытец у забора. Профит! Теперь тачку редиски, похожую на морковь, не надо волочить на 300-400 метров!

Снял с машины видеорегистратор, чтобы на выносном аккумуляторе "посмотреть" на кабанов. Но регистратор, падла, оказался бесполезным в кромешной тьме. Только звуки. Никогда не думал, что глухая деревенская ночь столь разнообразна на аудиоэффекты.! Вот что-то прошебуршилось - то ли змея, то ли крот. Что-то бзенькнуло, явно летучее. Тут вот, похоже, ёж протопал. Потусторонний вой из леса - наверное, олений самец олениху досрочно захотел. Ну, и кабаны, конечно, совсем рядом повозились. Будто знали, что я вывалю морковку, которая оказалась редиской - с мою натруженную деревенскую ладонь!

И вдруг позвонил Михалыч. Приходи, говорит, я сейчас куницу буду убивать!

Вот старый черт! Раньше только показывал проткнутое вилами животное. Но что-то в последнее время дрогнуло в старике, доселе безжалостно решавшего любого сунувшегося в его хозяйство. "Я перестал быть злокачественным", - говорит. Даже тип капканов сменил. От костедробительных заводских на самодельные "хлопушки". В такие зверек забирается, дверка и захлопывается. А Михалыч меня зовёт, зная, что "убийство" закончится пинком под зад перепуганной зверюге.

Однако на этот раз случилась трагедия. Очередная куница, в очередной раз нашла брешь в голубятне и положила всех голубей Михалыча, 16 штук! Собрала в кучку, чтобы потом перетаскать. А при "потом" угодила в ловушку.

Михалыч чуть не плачет: "Лучше бы она кур подушила, чем голубей!".

Я смотрю на технично сложенную голубиную кучку, потом на куницу, запертую в коробке ловушки. И говорю Михалычу: какие-то нелады в твоей обороне. Крышу голубятни изнутри надо было тоже сеткой закрыть. Михалыч понимает свой прокол. Но одновременно налит горестной яростью. Вот она, чуть подлиннее крысы, но с выразительными глазенками и смешными ушами в ожидании вил: "Убью суку!" . И относит ловушку к яблоне, чуть приоткрыв дверку. "Стой-стой-стой, Михалыч" - это уже я. "А пинка дать на прощание?". Но нарушен ритуал. Куница - шмыг. И нет её. Тут уж подтянулся из соседнего дома Коля - зять Михалыча. С сеткой для армирования дорожек. То есть предстоит Михалычу новая голубиная история. Только вот где взять этих самых голубей?

Вернувшись к себе, ткнул на компьютере в Авито. На телефонный звонок отозвался сильный кавказский акцент с интеллигентными нотками.
- Какие голуби нужны?
- Любые, две пары.
- Есть бакинские, павлины, якобинцы.
- Я нихрена в них не понимаю, но якобинцев не надо!

Морда у якобинцев лохматая. Ничего не видят, когда летят. Идеальная цель для ястреба, который бьёт голубей. Именно так - скользнет пулей, где голуби ковыркаются. Удар, перья в сторону, и когда голубь кружится, падая, ястреб его цапает.

Не надо якобинцев!

Сошлись на бакинских. Сильный кавказский акцент привез две пары прямо к дому в коробке. Оказался представительным таким армянином с трудно запоминаемым именем. Михалыч даже всплакнул, когда я приволок ему коробку. Да и я слегка подхренел от его лирического пассажа:

- Знаешь, когда туч нет, когда чистая синева, и голуби в этой синеве, как точки... Я вижу купол неба, и голубей под этим куполом... Чисто ангелы, неземные создания!

Ну, что тут скажешь?

https://dunduk-culinar.livejournal.com/351040.html

В начале лета я обычно занимаюсь заготовкой дров. Мне их в два приёма (колотые березовые полешки) привозит местный предприниматель Виктор Иваныч.


Монблан вываленных у ворот 12-13 кубов поначалу, конечно, пугает. Куча дров в два человеческих роста и метров 10 в диаметре! Но впереди целое лето неспешной деревенской жизни! С утра выпьешь чашечку кофе, прогуляешь собаку, затем - десять тачек в поленицу. Через месяц была куча - и нет её! Классика: "глаза боятся - руки делают", с чего, собственно, мы обычно и начинаем болтовню с Виктором Иванычем.

Однако в этот раз разговор пошел на другую тему.

- Вы где, Виктор Иваныч, лямку армейскую тянули? (он ко мне всегда на "ты", а я, как деревенский интеллигент, к нему на "вы").
- Как где? В Германии!
- Ого! И я там служил!
- В какие годы?
- Да вот в такие-то и такие!
- Это мы, получается, с тобой одного призыва?
- Получается так! А где вы там служили?
- А вот-там-то (называет город).
- Так и я там служил!
- Дык ведь там стоял только танковый полк!
- Да, в этом танковом полку я и служил!
- И в каком батальоне?
- В первом. Сильвестр был командиром.
- А я в третьем. Фамилию командира не помню.
- Татарская у него была.
- Точно! Типа, Мухамедшин!
- Да, что-то вроде того!

Посмотрели мы с Виктором Иванычем друг на друга, затылки почесали. Это что же получается. Квартировали в соседних казармах. Ходили в одну столовую. Корячились вместе на ПХД (парково-хозяйственный день). Стреляли на одном полигоне. И всё в одно и то же время! Ну, дела! Танковые подразделения в отличие от мотострелковых немногочисленные по "живой силе". Батальон - это всего 10 экипажей, плюс обслуга из взвода управления. А пересеклись мы с Виктором Иванычем, выходит, не там, где два года друг за дружкой ходили, а здесь, в подмосковной деревне.

Сели у дровяной кучи покурить.
- Я тебе за дрова скидку сделаю, - говорит Виктор Иваныч
- Не, Виктор Иваныч! У вас и без того божеские цены. Я вот вам лучше рыбку подарю.
- Нет, я куплю!
- Она не продается, Виктор Иваныч! Принципиально!
- Тогда я тебе осенью гуся привезу.

На этом и ударили по рукам, углубившись затем в армейские воспоминания. Какие, нахрен, дрова!

https://dunduk-culinar.livejournal.com/350332.html

С утра отправился к пойме Малой Сестры. Здесь она широкая, без леса, эдакий подболоченный плацдарм на входе огромного перепускного водоёма местного рыбхоза.

https://dunduk-culinar.livejournal.com/349610.html

Взялся неделю назад заготавливать опалубочные доски для погребка. Только расположился у верстака - из-под верстачного ящика вылетел целый рой ос. И - на меня.

- Тих-тих-тих, ребята! - А сам уже готов сигануть, куда подальше. Но разве от осиного роя убежишь?

В общем, стою, как столб, в окружении злобных насекомых. Жду неизбежного.

Осы покрутились немного. Потом помчались одна за другой в щель ящика.

Уффф!

Что-то надо делать, такое соседство мне ни к чему. Тем более, верстак постоянно в работе. Пилить, строгать, сверлить, долбить!

Я склонился к щели, за которой, видать, серьезное осиное гнездо:
- Слышьте меня, ребята! Я вас не трогаю, и вы меня не трогаете. Договорились?

Осы подуспокоились, а значит, - договорились.

День, другой, третий занимаюсь своими делами. Да, недовольство со стороны насекомых есть. Особенно, когда прямо в них летит стружка или мне чем-то приспичит поворочить у щели. Но они меня не кусают, и я их не трогаю.

А сегодня чувствую у локтя: жалит, скотина! Ну, всё, ребята! Завтра специально привезу дихлофос, вам хана!
Но смотрю, жалит мелкий слепень. С таким упоением, что, наверное, даже не понял, что я его прихлопнул.

А осы молодцы! Соблюдают договоренность! И, в общем, мы друг дружкой довольны!

https://dunduk-culinar.livejournal.com/349395.html

Вчера позвонил Михалыч, когда я копался в своём погребке.
- Приходи, - говорит, - Чё-то Танька тебе хочет сказать!

Взял с собой бутылку коньяка. Не люблю к Михалычу с пустыми руками ходить.


Танька - неприветливая деревенская старушка с лыжной палкой вместо клюки, уже о чем-то балаболила с Михалычем за столом.

Откупорил коньяк, разлил по рюмкам под местный хлебушек, который Михалыч купил в автолавке.

- Ну-ка, Тань, - сказал Михалыч, когда выпили, - расскажи про ту деваху, которая увела Каретникова сорок лет назад.

Я было напряг память. Какая деваха, какой Каретников? Потом вспомнил. Сам с этими вопросами бегал. Пропал когда-то местный спец Каретников - вышла девка из леса и увела его в тот лес. А я, дурак, всё искал следы загадочного жилья на лесной Малой Сестре. Думал, не тот ли Каретников, которого девка увела, обосновался в приречных болотах.

- Девку ту зовут Изольда, - пробурчала Танька.- Её ещё моя пробабка помнила.

И как-то тяжеловато меня накрыла:
- Ты-то по Сестре поменьше шляйся. Иначе и тебя припечёт Изольда.

Ну, я и говорю Таньке:
- Татьян, твоей пробабке сколько лет сейчас было бы? Лет двести? Ты про какую Изольду толкуешь?
- Да всё про неё, - отвечает Танька. - Тут она. И двести лет назад, и сейчас.

Я ещё разлил коньяк, но спросил на всякий случай:
- Может, Таньке больше не наливать?

Танька ткнула в пол лыжной палкой, словно мне в лоб:
- Шпенёк ты московский! Решил, что я дура?

Но тут уж Михалыч: брейк-брейк. Ты, мол, послушай, дело она говорит.
- Она и моего мужика припекла, - проворчала Танька. - Так припекла, что тоже в лес ушел.
- И где он?
- Да всё там же - помер! Повесился - и помер!

Тут я не мог не налить по третьей, но Танька засобиралась. Вообще-то она зашла к Михалычу "стрельнуть десятку" до пенсии. Михалыч по местным меркам богач-пенсионер. Получает целых 29.600, а у Таньки едва 12.

- Что за херню она сейчас несла?, - спросил у Михалыча, наливая уже только себе.
- А я знаю? Но её мужик точно повесился.

Михалыч, сказал я Михалычу, мы же с тобой нормальные люди. Какая-то девка, как минимум уже 200 лет, приходит из леса и уводит отсюда мужиков. Так не бывает!

У Михалыча есть такой загадочный смешок, типа "хе-хе-хе" с подковыркой, после которого сам уже во всём сомневаешься. Так и на этот раз.

-Танька не дура. Это всё, что на этот счёт могу тебе сказать.

Твою мать! Изольда, Изольда...

Мне её описывали, как барышню лет двадцати. Которая в любую погоду в белой мужской рубашке и в рубище заместо юбки. Вот такая чисто бабская уловка - подчеркнуть фарфоровую белизну тела контрастом напяленных тряпок. Да таких тряпок, которые ещё дают волю всем её телесным совершенствам!

Однако это только сопливого пацана способно свести с ума!
А я-то что? А я ничего. Года уж два не плутал в дебрях вокруг Малой Сестры. Но почему-то захотелось. Заинтриговала Танька!

https://dunduk-culinar.livejournal.com/348704.html

Решил я прямо под своим деревенским домом выкопать небольшой погребок. Зачем? Да хер его знает! Вроде как уже образовалось несколько банок огурцов. Чеснок маринованный на подходе. Ещё что-то по мелочи. Плюс с какого-то ляда весной я перекопал сотку земли и посадил картошку, кучу тыквы и бог его знает, чего ещё... Главное, я не знаю. Я вообще почему-то с февраля стал бесчувственным. Вся моя радость - копать, пилить, сверлить, таскать, урабатываться, короче. И чем больше, тем мне радостней. Словом, помимо прочего, проделал в полу сначала дыру, типа люка, потом нырнул под дом и вгрызся в землю лопатой.



За несколько дней на прикинутой небольшой площади я углубился почти на метр 80, разбрасывая землю под полом вокруг. И вдруг в самом левом углу ямы наткнутся на деревяшку. Практически сгнившую, конечно, но с остатками какого-то красного материала. Осмотрел. Не ткань. Не пластик. Что-то типа толстой вощеной бумаги.

Продолжил копать дальше, забив на этот угол. Но когда взялся за рулетку и понял, что со своими копаниями не вписываюсь в задуманный план, принялся обрушивать лопатой стенки. И вот из этого левого угла на глубине метр 80 опять поперли полусгнившие деревяшки.



Там вообще вокруг сплошная глина. Такая сплошная, что её приходится отбивать ломом и топором. А вокруг деревяшек - грунт. Просто земля. Что сподобило меня со всего маху долбануть ломом в этой гребаный левый угол.

И лом провалился.

При этом, правда, меня постигла неудача, которую я обнаружил чуть позже. Махая то ли ломом, то ли лопатой, я зацепил запястьем гвоздь, торчавший из-под пола. Словом, сначала что-то полилось прямо в перчатку правой руки. Потом засвербило так, что пришлось вылезть наружу. Засрал кровью пол и раковину, пока отмывал. На этом пока прекратил долбёжку погреба. Надо майку сменить и рубашку, мокрые от пота, чем-то залепить порванное гвоздем запястье и сходить к Михалычу.



Михалыч, хочу спросить я у него, могли ли там, где сейчас мой дом, кого-то похоронить? Может, это даже не местные - в 41-м тут немцы в месяцок квартировали. Может, они? Я не хочу раскапывать эти гнилые доски дальше. Они не вписываются в площадь моего погребка - это раз. А два, если, блять, это гроб, я не хочу, по закону, кого-то сюда вызывать.Потому что мне здесь поломают всё, а потом хер на это забьют. А мне здесь жить!

Вместе с тем, я уже с месяц борюсь с источником странного звука где-то в доме или снаружи него. Это вроде какой-то поскребок, больше похожий на голос. Замогильный, из ужастиков. Уже обрубил все ветки, соприкасающиеся с конструкциями дома. Прислушиваюсь к тому, как реагирует собака. Тщетно! Эта херня возникает совершенно спонтанно. Вот как она хочет, так она и возникает. На мгновенье, на секунду. Но я слышу эту херню. И не могу объяснить её происхождение. Понимая, что я в трезвом уме и рассудке. И, понимая, что, конечно, найду источник потустороннего звука.

А пока, спускаясь (уже!) по приставленной лестнице в заготовку погреба - от уровня пола это уже давно с головой - практически на глубины могилы, я всё больше чувствую какое-то невероятные упокоение.

Только вот соседи, если это соседи, куда провалился лом, мне здесь не нужны!

https://dunduk-culinar.livejournal.com/348582.html

Вышел с Початком прогуляться по ночной деревенской улочке. Пёс по обыкновению зашнырял по траве и явно кого-то в ней нашел. Смотрю - бобёр! Точнее говоря, бобрёнок ещё, не больше кошки. Прёт себе через траву, не обращая внимания ни на собаку, ни на меня. Ну, ладно, думаю, иди своей дорогой! Так и разошлись.


Через день-другой отправился к приехавшей автолавке за хлебом. В куцей очереди из пары местных старушек и нескольких дачниц обсуждают... бобра. Он оказывается поселился в местном пожарном прудике и речь зашла, чтобы бобрёнка пристрелить. Мол, кур начнёт таскать!

- Бобры кур не едят, - встреваю в разговор. - Они растениями питаются.
- Всё равно пристрелить! - настаивает самая шумная дачница. - Он у соседей вишню погрыз!

Я прикупил свой хлеб и как бы обронил невзначай:
- За бобра и посадить могут. Так что аккуратнее с этим своим "пристрелить".

Ещё через пару дней в деревне появился здешний егерь. Надо же, специально вызвали, чтобы уточниться на предмет "пристрелить".

- Пристрелить можно, но не сейчас, - авторитетно заявил егерь. - Охота на бобров разрешена только осенью. К тому же понадобится лицензия, а за ней надо ехать в Москву.

Кто поедет? А главное, кто будет стрелять? В деревне с ружьями негусто. Если и есть у кого, то наверняка левое.

Неделю спустя выяснилось, что у кого-то из дачников есть знакомый знакомого с ружьём. Всех-то делов выправить лицензию и дождаться начала сезона.

Опять позвали егеря для уточнений. А он возьми и приедь с участковым, которого здесь отродясь не видели.

- Какая либо охота на территории населенного пункта категорически запрещена! - уточнил участковый. - Выманивайте бобра вон туда в лес, там и стреляйте!

- В том лесу никак нельзя, - вмешался егерь. - Он в границах заповедника!

-Тем более, - подвёл черту участковый. - Смотрите у меня тут, не безобразничайте!

И тут по деревне пошёл слушок, что бобра можно ликвидировать капканом. Уж этого добра полным-полно! И никакой стрельбы.
Но ведь сказал же участковый "не безобразничать". Ловить бобра капканом запрещено, да и ставить капкан можно разве что на своём участке.

Ходил нынче к Михалычу арбуз ему отнести. Смотрю, сидит бобрёнок под лавкой у забора - ни дать, ни взять кот, который нежится в тенёчке. Будь здоров, животина!

https://dunduk-culinar.livejournal.com/347954.html

В нашем дачном кооперативе самый страшный день – день отчетно-выборного собрания. Отменить его , к сожалению, нельзя, на нем решаются важные финансовые вопросы. И каждый год ( наверное, такое есть в каждом садовом товариществе) появляются на собрании двое-трое сумасшедших, которые превращают собрание в адское зло.
У нас есть один дядька, он состарился уже на моих глазах, так что можно сказать что дед, который, к примеру, платит взносы меньше, чем все. Если все 12 тысяч в год, то он 9. Давным-давно является должником, но таковым себя не считает. У него принципиальная позиция: он считает, что бухгалтер не должен получать зарплату и эту самую зарплату вычитает из своих годовых взносов. Ему объясняли на пальцах, показывали закон, устав и кучу всяких документов. Но он так считает – и все, хоть режьте.
Есть еще тетка по имени Лариса, которая ни одного вопроса спокойно задать не может. Она кричит этот вопрос с таким надрывом, таким страшным трагическим голосом, как будто ее сейчас, на наших глазах расстреляют враги. Интересно, она и дома с родными так разговаривает?
И есть еще контингент – таких немало, увы, которые приходят на собрание обсудить свои личные дела. "Мимо наших окон гоняют мотоциклы и не дают нам спать". "А почему на нашей улице машины разворачиваются, на других нет?" "Соседи ставят машину под нашим забором!" Ну, и так далее.
А в этом году еще был случай. Один садовод приезжает на участок и видит, что его малина растет в новом месте. То есть соседи взяли и пересадили малину на метр дальше от своего участка, а освобожденную полосу шириной метр присвоили себе. На резонный вопрос: почему вы это сделали, они так же резонно ответили: потому что нам надо!

https://belan-olga.livejournal.com/3425486.html