Близко знавший Высоцкого переводчик Давид Карапетян утверждал, что единственный аналог шедевру Артюра Рембо, стихам «Пьяный корабль» (следовало уточнение: «единственный мне известный») - песня «Спасите наши души».
«Отличие — в поэтике. Если корабль Рембо - пиратский бриг с беснующейся командой, то субмарина Высоцкого - единица королевского флота с железной дисциплиной на борту. Отсюда — метафорический бунт Рембо и лексическая выдержка Высоцкого».
«А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег», —
Сказал командир.
Сам Высоцкий в сценарии предполагаемой телевизионной программы, посвящённой военной песне, вспоминает: «<…> слышал как-то историю, как лодку, которая израсходовала боезапасы, немцы хотели захватить, и как её направили на форт и разбили о причал, чтобы она не досталась врагу». Что же это за подлодка и что с ней произошло на самом деле?
Возможно, Высоцкий узнал от кого-то из знакомых моряков историю британской субмарины Seal («Тюлень»). В мае 1940 года она минировала пролив Каттегат между Данией и Швецией – как в песне, «в нейтральной воде». Выполнив задание, подлодка возвращалась на базу, но обнаружила немецкие сторожевые катера. Ещё одна угроза - минные поля.
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу -
Мешает проходу
Рогатая смерть!
Взрыв! Это срабатывает одна из мин. Субмарина ложится на дно. Попытки экипажа спасти лодку безуспешны. Запасы кислорода на исходе. Перенасыщение углекислым газом приводит к гипоксии – кислородному голоданию. У многих моряков сознание спутано, начинаются галлюцинации.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Единственный выход – всплывать. Командир, капитан 3-го ранга Руперт Филипп Лонсдейл отдаёт приказ: передать по радио бессвязный набор слов, а затем три буквы – SOS.
Услышьте нас на суше -
Наш SOS всё глуше, глуше, -
И ужас режет души
Напополам…
«Когда Володя работал над песней «Спасите наши души», то спрашивал меня, как из-под воды подаются сигналы SOS, - вспоминал моряк и актёр Олег Халимонов. - А я по второй своей морской профессии - подводник и рассказывал ему все, что знал об этом… Как ложатся на грунт, как выстреливают буй…»
Всплывшую подлодку атакуют немецкие гидропланы. Моряки пытаются отстреливаться, но пулемёты заклинивает. Seal вынужден сдаться. Немцы транспортируют субмарину в Киль и помещают в сухой док, а на корме поднимают флаг со свастикой. Вот такой не героический финал. Стоит добавить, что командир Лонсдейл после войны предстал пред трибуналом и был полностью оправдан.
Из этой истории (предположительно - из этой, прямых доказательств нет) Высоцкий выбирает самые трагические подробности: «рогатая смерть» - мины и справа, и слева, удушье, когда не хватает воздуха, чтобы закончить фразу – «нам нечем, нам нечем…»
Кошмар, фантасмагория, страшный сон, в котором даже локаторы могут взвыть от ужаса.
Написанная летом 1967-го в «Куряже», гостинице Одесской киностудии «песня о подводниках» стала гимном всех бедствующих, всех пленённых обстоятельствами, томящихся в замкнутом пространстве, всех пропадающих пропадом. «Главная, наверное, песня года», - пишет биограф Высоцкого Владимир Новиков.
Советской диссидентствующей интеллигенции, представителей которой немало в окружении певца, хотелось бы думать, что это песня – о ней, о совести нации, запершейся на кухнях, точно в задранных отсеках, в надежде ухватить последний глоток свободы. "Услышьте нас на суше!" А где она, суша? На Западе? А если и вправду услышат?
Свихнулись мы, что ли, -
Всплывать в минном поле!
У интеллигенции есть и другой голос, доносящий до мира её мечты, её страхи.
Пока безумный наш султан
сулит дорогу нам к острогу…
Сочинённый Булатом Окуджавой в том же 1967-м «Союз друзей», конспирации ради названный «Старинной студенческой песней», для кухонных затворников привычнее и роднее, чем надрывный, пробивающий стены хрип Высоцкого. Окуджава – мастер иносказаний: «ломаная гитара», «чужие пиры», «белые перья» - всё это хорошо знакомые и понятные аудитории сигналы, культурный код, считываемый своими, неработающий для чужих. «Возьмёмся за руки» - жест скорее театральный, чем необходимый; актёр Высоцкий никогда не закончил бы ни одной своей баллады такими словами, интуитивно чувствуя их высокопарность.
Пройдёт четырнадцать лет, и ещё один русский поэт и певец, используя аллюзии и прямые цитаты, соединит отчаяние Высоцкого и грусть Михаила Светлова, добавив подростковой демонстративной жестокости, свойственной русскому року.
И мы несем свою вахту в прокуренной кухне,
В шляпах из перьев и трусах из свинца,
И если кто-то издох от удушья,
То отряд не заметил потери бойца.
Борис Гребенщиков. Электрический пёс (1981 год)
Переводчик Давид Карапетян называет песню Высоцкого «невероятным по накалу репортажем о бедствии души».
Михаил Шемякин. Иллюстрация к песне "Спасите наши души"
Сравнивая «Пьяный корабль» Рембо и «Спасите наши души», он как будто не замечает, что у Высоцкого слово отдано хору подводников, коллективному рассказчику, а Рембо ведёт повествование от имени корабля, «захлебнувшегося в свадебных плясках морей». Ярко раскрашенная, полная неожиданных подробностей сказка странствий – и массовые галлюцинации обречённых на гибель мужчин, верных долгу. Своеволие «персональной судьбы» - и общая смерть как последнее общее дело.
На мой взгляд, ту же ошибку, что и Карапетян, допустил и Михаил Шемякин. Вот как он комментирует свою иллюстрацию к песне «Спасите наши души»:
«Последнюю картину гибели подводной лодки описывает «гибнущий от удушья» матрос.
Вот вышли наверх мы,
Но выхода нет!
Подводное судно или всплыло, унеслось в небесные дали, или погрузилось в «бездонную» пучину океана.
Рогатая Смерть, и не одна – их много в тёмной глубине не то вод, не то неба, - хороводятся по борту субмарины, скалясь на умирающего матроса, лежащего на полу корабля среди разбросанных предсмертных записок».
Индивидуальная «смерть моя» побеждает соборную «нашу смерть».
Разве об этом пел Высоцкий?
---------------
"...Я дышал кислотою и сладостью сидра.
Сквозь гнилую обшивку сочилась волна.
Якорь сорван был, руль переломан и выдран,
Смыты с палубы синие пятна вина.
Так я плыл наугад, погружённый во время,
Упивался его многозвёздной игрой,
В этой однообразной и грозной поэме,
Где ныряет утопленник, праздный герой;
Лиловели на зыби горячечной пятна,
И казалось, что в медленном ритме стихий
Только жалоба горькой любви и понятна —
Крепче спирта, пространней, чем ваши стихи..."
(Рембо)
**************************
