"Велик Кальман! Велик!”..

В нем уживались два композитора, творчески не похожих друг на друга –

Эммерлих Кальман и Имре Кальман. Эммерлих сочинял фортепианные пьесы,

скерцо, симфонию, и к «легкомысленному» жанру оперетты относился с

презрением.



Однажды к нему обратились с оскорбительным предложением сочинить

незатейливую песенку для нового кабаре со странным названием

“Бонбоньерка”.  Как?!  Ему – серьезному композитору, для какой-то

“Бонбоньерки”?!  Унизиться до шлягера?!  И он унизился, но ему было

так стыдно, что счел необходимым спрятаться за псевдоним.  Но

случилось невероятное – вдруг весь Будапешт запел его песенку.  Это

было потрясением.  Он написал еще одну, и она, к удивлению автора,

затмила популярность первой.  И тогда во вто рой раз родился

композитор.  Имя его – Имре Кальман!



Кальман был скучным, замкнутым, невеселым, порой угрюмым человеком.

Он не любил танцевать, и во время балов, проходивших в его доме,

частенько посиживал на кухне со своим другом Эрихом-Мария Ремарком.

Часто довольствовался обществом своих такс (в доме их было несколько)

и созерцанием своей коллекции часов.  При нем всегда были часы – в

жилетном кармашке, в портмоне, на руке и в кармане пиджака.  Как вы

думаете, что он хранил в верхнем ящике своего письменного стола?

Огрызки карандашей, которыми композитор написал свои оперетты.  Был

очень суеверен.  По пятницам и 13 числа каждого месяца умирал от

страха.  А что с ним происходило, когда 13 число выпадало на пятницу,

трудно передать!



Он был трижды женат.  Первая жена была старше его на десять лет,

вторая – младше на тридцать, зато на ней он был женат дважды.



Однажды он сидел в кафе, в котором обычно пировали артисты, и пил

пиво.  В сопровождении элегантных молодых людей вошла стройная

красивая женщина.  Она здесь знала всех, но вдруг увидела скромного,

сидевшего за столиком в дальнем углу, незнакомого мужчину.  Не

дожидаясь, когда их познакомят, подошла и назвала себя:

- Паула Дворжак.

Он встал.

- Имре Кальман.

- У вас мания величия? - она засмеялась шутке этого невысокого

полноватого мужчины. - Сегодня, если быть, то быть Имре Кальманом.  Не

правда ли?

- Конечно. Тем более, что для меня это не составляет труда.

- Вы актер?

- Нет, композитор.

- Ну, будет вам! Итак – Паула Дворжак, - снова представилась она.

- Имре Кальман, - поклонился незнакомец. - Надеюсь, что это не самое

большое ваше разочарование.

Эта обаятельная и умная женщина была старше его на десять лет, но они

стали мужем и женой.  И были счастливы. Лишь ее смерть разлучила их.

Как-то Вера, вторая жена Кальмана, спросила:

- Ты часто вспоминаешь Паулу?

- Нет, - ответил Имре, - я просто никогда ее не забываю..



Паула частенько задумывалась над удивительными чертами характера

своего мужа и не могла объяснить их для себя.  Но однажды догадалась,

и в правильности своей догадки убеждалась все больше и больше.

Неуверенность в своем будущем и постоянное ожидание несчастий, которые

могут вдруг обрушиться на него и его семью, Кальман унаследовал от

гонимых отовсюду своих предков.  А его скупость в жизни и безумная

щедрость в музыке, где он дарит людям радость и наслаждение!  А

недоверчивое отношение к своим успехам и восхищение зрителей на каждом

спектакле!  А острое, почти физическое ощущение зыбкости всего того,

что он имеет, которое в любой момент может рассыпаться и превратиться

в прах!



Да, конечно, ей было известно происхождение Имре.  И хоть он впитал в

себя венгерскую культуру, в нем легко узнаются национальные черты

народа, родившего его.  Он потрясающе талантлив, и поражает

удивительной легкостью музыкального мышления.  Из грусти и тоски

безудержно вырастают искреннее веселье, юмор и смех, свойственные миру

еврейских местечек, когда они примеряют роскошные одеяния Мечты.



Его угнетал гадюшник венских антисемитов.  Вдруг они вспомнили и

опубликовали давнишний пасквиль Рихарда Вагнера на Феликса Мендельсона

под названием «Евреи в музыке», а в небольшом комментарии к нему были

прозрачные намеки на Легара и Кальмана.  Заголовки статей в венских

газетах того времени такие:  «Ограничить деятельность евреев», «Во

всем виноваты евреи!», «Австрия погибнет от засилья евреев».  И

Австрия перестала быть Австрией: она стала немецкой провинцией

«Остмарк».



Значимость Кальмана как композитора была такой, что даже фашисты не

решились его убить.  Только лично Гитлер мог причислить неарийца к

арийской расе.  Кальману было присвоено звание почетного арийца,

которое давало возможность не разделить ему участь австрийских евреев.

Он отказался от этого звания и покинул страну.



Принцы от рождения – они наследуют почитание, власть и богатство.

Есть принцы по уму и таланту – они, не имея титулов, своим трудом

добывают все это в сердцах и душах людей.  Паула считала, что в Вене

живут два императора: Франц-Иосиф, власть которого распространялась на

всю Австро-Венгрию, и Имре Кальман, власть которого над сердцами людей

не знала границ. Его музыка приносила людям радость.  Поэтому она

звучала в блокадном Ленинграде.  Поэтому еще в 1944 году, во время

войны, вышел на экраны страны знаменитый кинофильм «Сильва».  Среди

нищеты и убогости послeвоенной жизни в души людей входил недосягаемый

светлый мир.  В нем были красивые женщины, музыка, счастье, достаток,

любовь и мир, который наполнен блеском беззаботной жизни.



Эту арию я впервые услышал в старом, убогом дворе на Глубочицкой

улице.  Одноэтажный, несуразный, длинный, как барак дом, стоял под

самой горой.  Был жаркий день.  В узком пространстве между домом и

горой в тени на стуле сидел пожилой, полуголый мужчина с подкрашенными

старостью редкими волосами на голове, груди, спине и пел.  Пел

самозабвенно, закрыв глаза, наслаждаясь.  Я и сейчас вижу отца моего

друга, низкорослого, толстенького – удивительно похожего на Имре

Кальмана.  «О, баядера!» – пел он об ушедшей любви, об ушедшей Мечте.

Какой же огромной силой таланта нужно было обладать, чтобы старый

киевский еврей, потерявший на войне родных и близких, в голодном 1947

году пел о баядере!