Странности "Ночного дозора"



«Ночно́й дозо́р» (нидерл. Nachtwacht) — название, под которым известна знаменитая картина Рембрандта «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рёйтенбюрга». Картина написана в 1642 году. Это одна из самых известных и самая большая (379,5 × 453,5 см) картина «золотого века» голландской живописи.
Экспонируется в отдельном зале Рейксмюсеума в Амстердаме.

Картина была заказана в 1639 году капитаном Франсом Баннингом Коком и семнадцатью его кловенирами (Kloveniers), членами отряда Стрелкового общества гражданского ополчения Нидерландов. Восемнадцать имён заказчиков начертаны на щите, добавленном в 1715 году в правой части картины. Всего изображено 34 персонажа (наёмный барабанщик был добавлен к картине бесплатно). Рембрандту заплатили за картину 1600 гульденов (каждый заказчик заплатил по сотне), что по тем временам было большой суммой.

Подробный анализ картины, её описание и личные впечатления от «Ночного дозора» изложил Эжен Фромантен, посвятив картине отдельную главу в своей знаменитой книге «Старые мастера» (1876).

«Ночной дозор» лишён всякого обаяния: это беспримерный случай среди действительно прекрасных произведений живописи. «Ночной дозор» удивляет, смущает, заставляет уважать себя, но он совершенно лишён той вкрадчивой прелести, которая нас с первого взгляда покоряет. Почти всегда «Ночной дозор» при первом знакомстве разочаровывает. Прежде всего картина противоречит логике и привычной прямолинейности нашего глаза, любящего ясные формы, легко читаемый, сформулированный чётко замысел… Если вы всмотритесь в «Ночной дозор», то заметите, что из-за несколько рискованного размещения фигур на холсте две первые фигуры картины, стоящие в плоскости рамы, почти не отступают вглубь, как этого требуют законы светотени и условия правильно рассчитанного эффекта… Мы не знаем, с каким намерением эти люди вышли с оружием в руках — идут ли они на стрельбище, на парад или ещё куда-нибудь. Предполагать тут глубокую тайну нет основания, и я думаю, что, если Рембрандт не постарался быть здесь более ясным, значит он этого не захотел или не сумел"

Странности картины, как проницательно заметил Фромантен, начинаются с общей композиции. Две фигуры переднего плана (капитан Франс Баннинг Кок в чёрном камзоле с красным поясом и лейтенант Виллем ван Рёйтенбюрг, одетый в жёлтое, с белым поясом) почти касаются ногами нижней границы холста и будто стоят на раме, препятствуя пространственному решению картины, что подчёркивается уплощённой моделировкой формы, которая только усиливается эффектной падающей тенью от руки капитана на фигуру лейтенанта. Дабы мотивировать эту деталь, которая магическим образом приковывает внимание зрителя, Рембрандт «освещает» картину из левого верхнего угла скрытым и необъяснимым источником света, что и было воспринято «ночным освещением». Фигуры второго ряда художник погрузил во тьму, но при этом высветил самые незначительные по смыслу детали: жабо, плюмажи отдельных фигур, а также фигурку девочки с петухом на поясе, непонятно каким образом оказавшуюся в толпе амстердамских стрелков. Мы знаем по другим произведениям выдающегося художника как Рембрандт использовал светотень. Не следуя правдоподобию, он «окутывал» изображаемые фигуры наподобие леонардовского сфумато светом и тенью, выхватывая светом в композиционных целях те или иные детали и погружая другие в глубокую тень, создавая тем самым особое ирреальное художественное пространство.

По традиции групповых портретов каждый из заказчиков отдельно оплачивал собственное место в картине согласно своей должности и званию, что и определяло порядок размещения лиц в композиции. Художнику позволялось сочинение, но он не должен был нарушать субординацию, позу, точность костюмов, подобающие жесты и выражения лиц портретируемых соответственно их иерархии. Можно представить себе негодование заказчиков, когда они увидели, что художник почти вдвое увеличил количество изображённых лиц за счёт оплаченных заказчиками мест, смешал их ряды в кажущемся беспорядке и неясности смысла действия. «Одни люди идут, —продолжает свои рассуждения Фромантен, — другие останавливаются, один насыпает порох на полку, другой заряжает мушкет, третий стреляет, впереди барабанщик бьёт в барабан, далее — несколько театральный знаменосец и, наконец, толпа фигур, застывших в неподвижности, свойственной портретам».
Если подходить к картине с традиционными требованиями, предъявляемыми к портретному жанру, то ещё более «очевидными становятся нелепости: капитан слишком велик, у него странное, непонятное выражение лица, лейтенант в сравнении с ним кажется ребёнком с преждевременно пробившимися усами». «Всё это удивляет нас в портретисте, — замечал Фромантен, — который к 1642 году достаточно выказал своё умение… Можно сказать, что все эти портреты без рук… Всё, что они держат в руках… они держат плохо, движения рук обрываются… Каски надеты неумело, фетровые шляпы сидят на голове без всякого изящества»… Фигурка девочки с петухом «не содержит в себе ничего человеческого. Она бесцветна, почти бесформенна… не то с ребячьим, не то старушечьим лицом… Её возраст сомнителен… Но она источает слабый свет, подобный мерцанию бледного огня». Рембрандт, создавая собственную художественную реальность, как он всегда делал, нарушил границы и специфику жанра группового портрета, отчего и произошла спутанность и неясность композиции. Возможно, этим объясняется впечатление непомерно увеличенного этюда — плоские лица, уплощённая моделировка фигур, спутанность движений, наличие пустот и тёмных «провалов», будто художник не успел или не захотел завершить столь странное произведение. Может быть, его подвёл размер или недостаток опыта в создании столь больших многофигурных картин?..
«Создавая собственную, вымышленную реальность, Рембрандт писал так, что цвет под его кистью терял материальность и уже не передавал качества изображаемых предметов, оттого и лица в „Ночном дозоре“ выглядят не живыми, не то призраками, не то манекенами; одни фигуры полностью написаны оттенками красного, другие фиолетового… Художника не интересовала предметность и материальность живописи, он окутывал свои фигуры светотенью и погружал в неё даже краски, которые теряли от этого хроматические свойства и начинали изображать мерцание света… Он умел придавать обыденному факту характер „мистического видения“

«Загадочность» композиции, «воспетая многими поколениями любителей живописи», объясняется не выбором времени суток, в которое происходит действие, не потускневшими красками или почерневшим покрывным лаком, а «получает вполне внятное объяснение, если изначально отказаться от попыток однозначной интерпретации её сюжета, структуры и смысла и обратиться к анализу конфликта „представления — переживания“, конфликта, которым насквозь проникнута эта композиция… Слишком „сюжетная“ для портрета, она оказывается слишком „портретной“ для сюжетного действия». Её герои «своим живописно-беспорядочным расположением, своими демонстративно-энергичными жестами вполне дают понять, что не забыли о присутствии зрителя, что выступают они перед публикой». «Театральность их поведения» сразу бросается в глаза