Горыныч

У Горыныча быт налаженный любо-дорого. На стенах - панно новомодного макраме. В печи самопечной ватрушки поспели с творогом, у кресла-качалки ковриком - волчий мех. Горыныч читает вечером в пледе фентези - про драконов, конечно! Двоюродная родня. Акварельными красками пишет красавцев-селезней, Водяному грозится рисунок послать на днях. Тот любитель прекрасного, как и его русалочки. С трехголовым у них дружба с давних идёт времён, когда лютой зимой Водяник прикатил на саночках к Змею страшному, чтобы сказать, мол, спасай, влюблен! Ну, Змей Горыныч душа непомерно добрая, и похитил тогда девицу под Новый год, провёл к жениху её тайными снежными тропами, да на лёд и толкнул, а та провалилась под. Ох уж и было тогда разговоров рыночных – ах, Змей проклятый ворует девиц, как тать, будто бы дел других не было у Горыныча, только за девками по деревням летать! И украл-то разок, а уж слава за то - былинная! Впрочем, змей древний на это давно плевал. Он вздыхает в своей пещере блаженно-длинно, и огнём из ноздрей греет угольный самовар.

Дед был легендой...

Чайка по имени Джонатан Ливингстон.Художник Владислав Ерко

Дед был легендой.

Помнили его птенцы из самых дальних побережий. Он был для моря близкий и живой, и для потомков - слишком неизбежный.

А ей осталась тень его крыла, простертая над бирюзой морскою. Она напоминала и звала, и обещала тоже чудо вскоре. Но чуда не случалось - Ливингстон всего лишь слишком громкая фамилия, что так и не посеяла в пустом птенце, не равном дедушке по силе. И Джинни разуверилась в себе - молчало небо с тихой укоризной. Непостижимость синих вольных бездн не раскрывала тайн в обычной жизни.

Ловилась рыба, дул игривый бриз, летали чайки, рассыпая крики. И Джинни среди них одна лишь из таких же птиц - бездарных и безликих. Мечта, что раньше снилась по ночам, истаяла, оставив привкус желчи. Ей нечем этот мир большой встречать, и удивлять его ей тоже нечем.

Давно щенка просила Персефона...

Давно щенка просила Персефона. Аид в один из редких отпусков, заехал к умудренному Пифону спросил, где нынче можно взять щенков. Заводчик был надежен, как «Титаник»: прививки, паспорт, штампы, все дела. Аид, увидев Цербера растаял - аж груша рядом старая сгнила.

Сграбастав трехголового питомца размером, право, с доброго телка, бог подземелий щурился на солнце, махал счастливый, дальним облакам. И мчал домой - к жене и населенью, работникам бессменным на постах. Спал Цербер на аидовых коленях - наелся, наигрался и устал. Малыш ещё: не больше пары сотен чудовищу исполнилось годков. Мурлычет пёс, как настоящий котик, на лбу и шее - стайка завитков. Зубищи - зависть всех мегалодонов. Драконий хвост шипастый на заду. В обители тоски и горьких стонов он будет первый парень на версту.

Эринии встречали пеплом с кровью. От счастья с визгом прыгала жена. Глаза её полны такой любовью, что у Аида в сердце тишина, и лунный свет, и нежность - сдохнуть впору...

Щенка ласкали дружно всем тартаром. Так тискали, что бог решил - уморят, и рявкнул на восторженную свару.

Пандора Леонидовна живёт на жарком Крите...

Елена Холодова 2

Пандора Леонидовна живёт на жарком Крите. Ей за девяносто. Лазурь морских солёных тёплых вод лепечет ласково, и омывает остров. Растут оливы, кедр и кипарис, на вечном говорят, не умолкая. Знаком Пандоре каждый ствол и лист, и каждый тёплый буро-серый камень.

По вечерам на гриле у неё шкварчит замаринованная рыба, и крабы на огне, тихонько скрипнув, рыжи, как рыжий старый добрый йод. Салаты маслом солнечно блестят, маслины с зеленью лежат в глубоком блюде. И реет, словно белоснежный стяг на небе облако зверям, траве и людям. Пандора режет свежий козий сыр с фисташками и ароматным кешью, накладывает в вазочку зефир, украшенный подвяленой черешней, и ужинает в голубой тени разросшегося старого каштана. Ей с молодости нравилось под ним сидеть, пока луна в ветвях не встанет.

К Пандоре ходит в гости черный пёс. Свободный зверь не хочет быть домашним. Но чуткий и сырой собачий нос зовёт его мясной и вкусной кашей, что варит каждый вечер для него седая доброглазая старушка. Пёс ест, и подставляет ей живот - чеши мол, да смотри, старайся лучше!

А где-то у планетного пупка семейкой дружной жили...

Елена Холодова 2

А где-то у планетного пупка семейкой дружной жили сурикаты. Полоски на спине и на боках пыльцою сладко пахли на закате.

В пустыне пляшут жёлтые пески – поёт гудением зноя Калахари. И туч пушистых солнечный бисквит в ладонях ветра синих подсыхает, становится хрустящим, как безе. Кусочки-крошки в мелководье неба плывут по горизонтовой косе, и попадают в сумеречный невод, и звёздами становятся в ночи колючими, как листья у опунций…

На ушко круглое зверёк зверьку журчит, клыкасто заставляя улыбнуться…

Ведь если в этом мире у тебя есть тот, кто в трудный час протянет лапу, теплом окутав с головы до пят, и светом, словно солнечная лампа, и скажет: "Знаешь, братец сурикат, поделим на двоих беду любую!"

Быть хозяином топей - счастьице не великое...

Елена Холодова 2

Быть хозяином топей - счастьице не великое. Болотные козы лягушек жуют, хрустя. Зреет клюква на кочках и яркая костяника. Ждут грибы, чтобы вырасти, солнышка и дождя.

Горюет Болотник - внучата давно разъехались. Весточки редко носят от них кулики. Стражем суровым выглядит куст ореховый, зубы сводит глядеть на него с тоски. Хочется шума, ватрушек и чай со сливками. Был ведь когда-то лохматый дед человек, мастерил оглобли и сани, бывал счастливым, и жил достойно людской свой слишком короткий век. Но однажды поехал на ярмарку, чтобы кроликов пуховЫх продать - у них золото, а не шерсть! Лес по осени был, как дитя, совершенно голенький, а за лесом топи ждали его на смерть.

Как назло, торопился домой, да дорогу срезал - утопил телегу и лошадь, и сам потоп. Опрокинулось небо в глазах и смешалось с лесом, и студеные воды стиснули тиной лоб... А очнулся - лохматый, страшный, и ноги птичьи, и чешуйчатый хвост, и две пары витых рогов. Делать нечего, стал поживать он в таком обличье. Так и минуло не заметно пяток веков. Обженился даже. Правда, потом развёлся. Супруга варила поганковый суп-пюре. Родила детишек пригоженьких - целых восемь! На подоконниках лук развела порей, но так задолбала придирками и пил;жкой, что Болотник решил, как вырастил всех чертят, что хватит есть мозг его чайной железной ложкой, и расстался в четверг с ней - сразу после дождя.

Был переезд Яги - локальный апокалипсис...

Елена Холодова 2

Был переезд Яги - локальный апокалипсис. В программе «Социальное жильё» квартира ей просторная досталась. Уведомление доставил ёж колючий, словно горсть ольховых шишек. Яга раздумывала целый год почти. Всё не решалась от родимой крыши отважиться, и в новый дом уйти. Приехал соцработник накануне. Такой худой - плевком перешибить. Яга его пыталась сулугуни с грибами с пылу с жару угостить. Но тот бледнел и мялся: мол, не надо, а вы, бабуля, собирайте скарб! Яга вздыхала, глядя в зелень сада, платочек поправляла на висках.

-Езжай, Ягуля! - Леший гладил лапку куриную взволнованной избы.

Укладывала ложки в короб бабка, смолой у тына плакали столбы. Стонали черепа, Баюн обиженный сидел в тени не топленой печи. Мерцали в банках укоризной рыжики, на блюде горько сохли калачи. Вздыхала ступа рядышком с метёлкою. Яга уже рыдала, не стыдясь, понёву перелатанную комкая, на домочадцев искренне сердясь: «Устроюсь, заберу! Довольно сырости! До плесени заплачете избу! Мы вскоре заживём все вместе сызнова, не разлучат нас происки судьбы!»

На том Яга и кот Баюн уехали. Квартира их встречала тишиной, и стенами с оттенками ореха, и люстрой в форме кактуса смешной.

-Ну, чать с тобой мы не в краю Америк! - сказала бабка хмурому коту, - Всё отчий и знакомый этот берег, и русский дух царит повсюду тут. Мы обживемся, милый мой Баюша, избу с избятами возьмём в ближайший сквер. Им с нами будет радостней и лучше. Ты только не горюй, и в чудо верь. Ведь без чудес куда нам, старой хтони? Конечно же, Баюша, никуда! - и утирает сухонькой ладонью слезу, и гладит ласково кота.

***

Увы, мы исчезнем, уйдём в Мир Иной,

Хоть верим в другое призвание —

В надежде: "Раскроется Мир Неземной!",

............................... вымаливаем состадания!



И верим в бессмертную Вечность Души,

А также в исчадие Ада -

Сжигаем церковные свечи в тиши,

Считая, что это так надо...



Нет, мы не изменим Природы закон,

Уйдём в никуда все бесследно -

Устроено так на земле испокон,

Возможностью Свыше (зловредно)...



Владимир Зайченко