«Если долго всматриваться в сцену,
то сцена начинает всматриваться в тебя…»
Неточная цитата Ф.Ницше

I.
Если долго всматриваться в сцену, то в спектакле Николая Коляды, конечно, можно разглядеть (при титанической работе мозга) и Теннесси Уильямса, и Новый Орлеан и даже услышать знакомые имена, но это мираж, обман зрения. Нет-нет и ещё раз нет! Когда такое покажется, - троекратно перекреститесь со словами «привидится же нечисть всякая!» и спокойно смотрите дальше. Уверяю, спектакль к известному драматургу, а тем более к Америке никакого отношения не имеет. Совпадение имён и фамилий – случайны. Ибо…
Ибо мы помним, что у Теннесси Уильямса речь идёт не только о столкновении двух фамилий Ковальски и Дюбуа. Не только о противоречиях двух сословий – землевладельцев и ремесленников и взаимной неприязни двух классов – интеллигенции и пролетариата. Но и непохожих, политически и ментально конфликтующих между собой, штатов: северных промышленных и южных аграрных. Где Север – это брутальность, грубость, цинизм, пошлость и физиологическая выносливость, а Юг – образец утончённости, аристократизма, беспомощности и архаичной морали уходящей колониальной эпохи.
Уже одной только маленькой, но броской деталью – лысоватым бабушкиным ковром с павлинами на стене Николай Коляда перечеркнул весь глобальный философский пафос Уильямса. Какое там столкновение двух культур. Раздвигается занавес, ты приготовился шагнуть на шумную улочку знаменитого луизианского города, услышать звук «синего пианино» (этой особой нью-орлеанской манеры исполнения блюза). Но видишь пыльный советский ковёр на стене и уставшую моль, выпорхнувшую из-за него. И понимаешь, что находишься в облупившейся двухэтажке на окраине Екатеринбурга, в районе трамвайного депо, окружённого разрушенными металлургическими заводами. Перед тобой разверзается драма, которую ты много раз видел в 1990-х, живя на рабочей окраине провинциального города. И как минимум раз в неделю наблюдаешь сейчас в пригородной электричке, когда ездишь в Москву и обратно, – жизнь российского пролетариата в естественном для него биоценозе.

Василина Маковцева в роли Бланш Дюбуа и Олег Ягодин в роли Стэнли Ковальски. "Трамвай "Желание" Теннесси Уильямса в "Коляда-театре". Фото Вадим Балакин.

I.
Американский мачо
«Ночь игуаны» - одна из наиболее загадочных для меня пьес Теннесси Уильямса. Наверное, чтобы в полном объёме понимать и чувствовать американскую классическую литературу, нужно родиться и всю жизнь прожить в США или хотя бы Великобритании. Нужно думать и говорить на английском языке. Иногда ментальность англоязычного человека настолько отличается от русскоязычного, что понять некоторые нюансы характеров, поступки, мысли, душевные порывы исключительно тяжело.
Приведу самый вульгарный пример. Как отомстил преподобный Лоуренс Шеннон, группе туристок баптистского женского колледжа, пожаловавшихся на него, а затем сменивших гида, лишивших его тем самым заработка? Помочился (я употребляю сейчас самое мягкое слово, хотя, мне хотелось бы выразиться грубее) на их чемоданы. И какова реакция? Его бывшие подопечные с недовольным бурчанием взяли-таки эти обосс… (упс! молчу, обойдёмся без грубой физиологии!) чемоданы и потащили их к автобусу. Друзья же Шеннона, а в частности Максин Фолк, просто смеялись. В русской культуре такое невозможно. И не просто невозможно в книге, а невозможно в жизни. Русский человек просто бы бросил свой чемодан, после того, как кто-то помочился бы на него. И никто бы не смеялся, даже близкие друзья шкодника. Я говорю об этом так подробно сейчас только потому, что похожие физиологические проявления очень часто встречаются в американкой литературе и культуре вообще. И такие сцены в США повод для заливистого смеха до слёз. (Спасибо Коляде, что не показал эту сцену реалистично). Или шутки над фашистами… В русской культуре, да и европейской тоже, не принято добродушно подшучивать над деятелями третьего рейха. Наше коллективное бессознательное формирует по отношению к ним только ненависть, презрение и чувство гадливости. (И тут снова спасибо всем, кто убирает семью Фаренкопф со сцены, либо не акцентирует на них внимание; они в пьесе абсолютно лишние).
А теперь перейдём к более значимым для этого произведения эпизодам.

Силуэт преподобного Лоуренса Шеннона. "Ночь игуаны" Теннесси Уильямса в "Коляда-театре". Фото Глеб Махнев.

I.
Честно скажу: я знаком лишь с немногими постановками и экранизациями пьесы «Стеклянный зверинец». Но даже на основе того, что я уже видел, у меня создалось ощущение, что режиссёр Николай Коляда – единственный, кто наиболее точно понял и раскрыл замысел Теннесси Уильямса. Большинство режиссёров почему-то игнорируют даже ремарки автора, в том числе вступительные. А между тем, уже на первых страницах произведения говорится, что оно создано в технике экспрессионизма. И драматургу при работе над ней необходимо создавать на сцене не столько внешнее правдоподобие и сходство с реальной жизнью, сколько, с помощью поэтического воображения, трансформируя внешний облик вещей, показать эту самую реальную жизнь. В ремарках автора есть и другие пожелания. Например, к освещению. Уильямс рекомендует в некоторых сценах точечно освещать не само действие (например, ссору Аманды с Томом), а Лауру, которая безмолвно стоит стороне и в этой сцене никак не участвует. Почему Уильямс видит этот фрагмент именно так? Потому что в данном случае сноп света – это подтекст и напоминание зрителям: пьеса не об Аманде и Томе, они лишь фон, пьеса о Лауре. Поэтому даже когда взаимодействуют другие персонажи, думайте о Лауре. Всегда думайте о ней. И чтобы вам удобнее было думать, давайте мы вам поможем: подсветим её – светлую, безмолвную и почти святую, вынужденно обитающую в этом на первый взгляд мягком плюшевом, но насквозь эгоистичном и лицемерном аду.
Почему мы сопереживаем Лауре; чаще всего где-то глубоко на подсознательном уровне? Потому что её мать Аманда, несмотря на свою оторванность от реальности, способна выжить в одиночку. Брат Том и подавно. Тем более что он уже сейчас в одиночку обеспечивает свою семь. Но Лаура в одиночку выжить не сможет, даже если сильно захочет, потому что она тяжело больна. Причём, Уильямс напрямую акцентирует внимание только на физическом её недостатке – одна нога слегка короче другой. Степень тяжести её душевного недуга должен оценить уже режиссёр, а затем и зрители. Сначала создаётся впечатление, что Лаура страдает лишь от физического недостатка, который влечёт за собой небольшие психологические проблемы: замкнутость, стеснительность, инфантильность, стремление к примитивным монотонным действиям (частое протирание тряпочкой коллекции стеклянных фигурок). Но, по мере развития сюжета, мы с горечью и даже с болью осознаём, что всё намного серьёзнее. Что главный недуг Лауры – тяжёлый невроз. А если мы вспомним, что пьеса «Стеклянный зверинец» биографична, и что у Лауры был реальный прототип – сестра Уильямса Роуз, то поймём, что у девушки не просто невроз, а шизофрения. Возможно, ещё не диагностированная. И вот, Николай Коляда нашёл и раскрыл перед нами истинную болезнь Лауры, истинную её трагедию, истинную её сущность, её трогательную беспомощность. Её жизнь представляет некую матрёшку, сложенную дна в одну, где в самой маленькой фигурке теплится незнакомый внутренний мир вместе со всей Вселенной. В другой, что чуть больше, – её собственная семья в лице матери и брата. В третьей – самой огромной – бездонная, запутанная чернота её сознания, унылая пустота её внутреннего мира, где нет ничего, кроме пары дюжин блестящих стеклянных фигурок и двух вечно враждующих близких родственников, от которых она физически зависит.
В семье коллекцию Лауры называют стеклянным зверинцем. И эта коллекция дала название пьесе.

Том Уингфилд покидает семью в крутящейся капсуле из стеклянной кисеи. Спектакль "Стеклянный зверинец" Теннесси Уильямса в "Коляда-театре". Фото Глеб Махнев.