Давно, усталый раб, замыслил я побег.
Пушкин

Лев Толстой среди скреп, не потерявших прочности. Как-то так вышло. К нему можно относиться в диапазоне от благоговения до ненависти, можно не числить его среди любимых писателей, можно вовсе не читать, но он существует как некая данность. Как солнце, вокруг которого все вращается, как кантова "вещь для нас". Время, когда русскость больше клеймо, чем знак доблести, не отменяет базовых понятий национальной идентичности, среди которых не Владимир-красное солнышко, Иван Грозный или Сталин, не к ночи будь помянут. И не русская культура в целом, а он - Глыба, Человечище.

Павел Басинский если и не главный в современном литературоведении исследователь толстовского творчества, то уж совершенно точно первый его популяризатор. Вы можете спросить, есть ли смысл продвигать торговую марку, и без того всем известную? Я отвечу, что любое золото тускнеет, если не полировать, а днище океанского лайнера обрастает водорослями и ракушками, которые надобно счищать. В случае Толстого таких обрастаний поразительно много. И вот он последовательно работает с апокрифами толстовской мифологии, высвобождая истину из-под напластований домыслов.

"Лев Толстой. Бегство из рая", удостоенный в 2010 году премии Большая книга, была второй, после биографии ЖЗЛ, в цикле книг Басинского о семье Толстых. И первым в череде романов-расследований, которые больше, чем беллетризованная биография, которые придают чтению о реальных исторических фигурах остроту почти детектива, а глубиной проникновения в душевные движения и мотивации поступков - совершенный психологический роман. Особо ценный достоверностью, подтвержденной архивными документами, письмами и дневниковыми записями.

Эта книга работает с глубоко укорененным мифом о старичке с посохом и котомкой, который уходит умирать, отчего-то на железнодорожную станцию Астапово, которая вообще-то почти в шестистах километров от Ясной поляны (ничего себе, прогулка). "Бегство из рая" выстроено в форме романа-расследования в десяти главах, каждая из которых открывается эпизодом ухода Льва Николаевича из Ясной в хронологическом порядке с момента отъезда в сопровождении врача Маковицкого и до смерти. Далее реминисценция, переносящая нас в ранние периоды жизни писателя, по сути разворачивая картины от раннего детства до "как мы дошли до жизни такой" финала.

Вот мальчик-подросток-юноша, мужчина, не выносящий принуждения и ограничения свободы, стремящийся уйти из обстоятельств, которые их предполагают. При этом ограничения как таковые не отвращают его и не становятся проблемой, больше того, добровольно налагаемые на себя жесточайшие обязательства ведут к спартанскому образу жизни, граничному с аскезой. Однако на давление извне, заставляющее подчиняться нормам и правилам, которые считал отжившими и неверными, он всю жизнь отвечал бунтом бегства, в дилемме Fight ore Flight выбирая второе.

Если вам довелось бывать в Ясной поляне, вы видели этот добротный помещичий дом, ни коей мерой не дворец, где графская семья с кучей детей, челядью и постоянными гостями жила достаточно тесно - будем называть вещи их именами. А детский стульчик. на котором ЛН писал бессмертные романы, так и вовсе образец трогательного и одновременно убогого быта. Говорить о роскоши, от которой Толстой декларативно бежал - по меньшей мере странно. Но строй яснополянской жизни, не разделяющая его взглядов жена и дети, отсутствие взаимопонимания, невозможность исповедовать то, что проповедуешь - все это явилось той давящей силой, какой свободолюбец Толстой никогда не терпел.

На самом деле все гораздо сложнее, у любой проблемы множество аспектов, и семисотстраничная книга всесторонне разбирает ситуацию, чего не под силу сетевой рецензии. Да ведь я и не ставлю целью охватить всю ее своим отзывом, довольно рассказать, что есть такая книга. А уж вы решите, стоит ли читать (шепотом: стоит).

Не Германию и не немецкий народ надо уничтожить и стерилизовать, а отягощенную виной комбинацию власти юнкерства, военщины и тяжелой промышленности, ответственную за две мировые войны.
Томас Манн "Новый гуманизм"

Один из столпов немецкой культуры ХХ века, нобелиант, автор эпических произведений (объемных и трудночитаемых), брат писателя Генриха Манна, видный антифашист, патриарх - Томас Манн культовая литературная фигура.

Его биография авторства Соломона Апта, серьезная, вдумчивая, хорошо написанная, настолько лишена навязчивого идеологизирования, обязательного для советской литературы семидесятых, что создается впечатление - книга написана в наши дни (ладно, чуть раньше, сегодня у нас снова эра "одобрямса"). Эта интеллектуальная независимость особенно заметна в сравнении с работами других советских исследователей творчества Томаса Манна, пытающихся подверстать его едва ли не к соцреализму, и она не может не восхищать.

Больше того, рассказывая о своем персонаже, автор позволяет читателю, знакомому с произведениями Манна, и следовательно имеющему представление о его гендерной амбивалентности, сделать собственные выводы об источниках вдохновения той или иной книги, оставляя профанное большинство, которое составляет мнение о персоне по биографии ЖЗЛ, в счастливом неведении, и это совершенно виртуозный уровень владения материалом.

Хотя кому, как не ему, подарившему русскоязычному читателю не только львиную долю книг своего героя, но в чьих переводах мы знаем также Бертольда Брехта, Германа Гессе, Франца Кафку (маленький шедевр "Превращения" тоже его). Кому, как не ему написать эталонно честную и деликатную биографию. Без потоков патоки и вознесения своего героя до небес. Амбициозность на грани тщеславия, непримиримость в конфронтации (хотя сам писатель склонен был считать себя конформистом) - эти свойства своего героя Апт не камуфлирует.

И в то же время перед нами подлинный гигант мысли и духа, заботливый внимательный семьянин, неутомимый труженик. Человек, умеющий держать удар. В той части, в какой обеспечение безопасности близких зависело от него, он делал все, и даже больше. Достаточно сказать, что резкое неприятие фашизма и эмиграция была не только следствием убеждений Манна, но не в последнюю очередь способом спасти жену и детей - Катя, жена Томаса, была еврейкой. Предчувствуя, чем все может обернуться, Манн, к тому времени уже нобелиант, увез своих за границу, как ни трудно было расстаться с только что построенным и с любовью обставленным прекрасным семейным домом.

В той части, где его любовь и забота не могли обеспечить безопасность, отвести беду и спасти - смирялся, переживал, продолжал работать. Да, я об эпидемии самоубийств в семье. Томас Манн в интерпретации Соломона Апта фигура колоссального масштаба, не превращенная в бронзового истукана, с человеческими слабостями. Замечательная биография с одним серьезным недостатком - биографическая книга о творце предполагает и даже предписывает подробный анализ его произведений, этого, к сожалению, нет. Соломон Константинович пишет так, словно само собой разумеется, что читатель его книги знаком с манновыми романами. О себе могу сказать, что прочла только "Волшебную гору", а к "Будденброккам" подступлюсь только за очень солидное вознаграждение.

Что ж, есть повод прочесть "Тетралогию Иосифа"

Посмотри на окружающих нас мужчин — начиная с твоего отца и заканчивая Шелли и Байроном. Разве они не настоящие монстры, с которыми не сравнятся никакие привидения? Но об этом ни ты, ни я никогда не напишем.

Нет-нет, муж девятнадцатилетней Мэри - когда происходит этот разговор, на двоих им сорок - вовсе не был омерзительным созданием. Напротив, взгляните на этот прелестный ангелоподобный лик. Удивительно ли, что под его обаяние подпадали самые разные люди? Так мы устроены - любим красоту, и человеку обольстительной наружности куда легче убедить нас прислушаться к своим идеям, какими бы завиральными они ни были.

О Перси Биши Шелли написано много, хотя меня не покидает ощущение, что сегодняшний интерес к нему лишь отблеск внимания к его жене. Той благодаря кому имя Франкенштейна стало таким же синонимом для монстра, как Калибан или Квазимодо, хотя употребляется как нарицательное чаще последних. Мир благополучно забыл, что Виктор Франкенштейн был вообще-то создателем чудовища, соединив творца с творением. Ну, как-то так это работает в коллективном бессознательном. И мы мало задумываемся о том, что чудище с самоотверженной преданной душой не на пустом месте появилось. Что это антитеза яркому утонченному элегантному эгоисту, который губит все, к чему прикасается. Подсознание помнит все, и в нужный момент выбрасывает на сознательный уровень.

Книга литературоведа и критика Нины Агишевой не о поэте Шелли и не о поэте Байроне, и не о философе Годвине, хотя тройка этих властителей дум появится на ее страницах и сыграет в судьбах героинь роковую роль. Агишева рассказывает о женщинах. Потому что все переплетено и кроме Мэри Шелли была ее мать Мэри Уолстонкрафт - жена философа Годвина (кто о нем, с его идеями вспомнит сейчас?) и одна из первых феминисток. Была ее старшая сестра и падчерица Годвина Френсис, бедняжка Фанни. Была младшая сводная сестра Джейн, чье имя не в меньшей степени связано с Байроном. Была Гарриет Уэстбрук, первая жена красавчика баронета.

Бунтарка, жена, сестра, девочка, любовница - заглавия частей книги "Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья" - женские судьбы смятые мужским миром. Мэри Уолстонкрафт, писательница и философ, сегодня считается одной из первых феминисток. Произведения были опубликованы ее мужем, философом Годвином после ее смерти в 38 лет от родильной горячки при рождении Мэри. Об этой женщине наверняка можно найти сведения, если покопаться в сети, но кто и когда делает это? Агишева рассказывает о ней интересно и эмоционально, эпизод со щенками осязаем до физической боли.

Жена. О Мэри Шелли известно меньше, чем о ее знаменитом муже, к тому же баронете. Но положение дочери двух знаменитых философов и писателей, чертовски талантливой и харизматичной, написавшей культовый роман мировой литературы и жены баронета - даже в викторианской Англии позволяло оставить по себе больше сведений, чем статус бедной незаконнорожденной сироты или вполне себе законной жены, но дочери торговца. Она страдала в замужестве, она теряла детей, что может быть страшнее для женщины. Но старость встретила окруженная любовью, заботой и уважением.

b>Сестра. Бедняжку Фанни Имлей, внебрачную дочь Мэри Уолстонкрафт и американца Гилберта Имлея, чей скоротечный роман начался в революционном Париже, где оба работали корреспондентами, и завершился до брака матери с Годвином, интернеты нам не показывают. Странно, имея в виду, что в те времена барышни в приличных семьях то и дело рисовали родственников. Бедная девушка, не обладавшая волей и пассионарностью сестры, так же не оставила по себе следа при жизни, как по смерти. То есть. какое-то изображение я нашла. и даже сделанное профессиональным художником, и даже подписанное Frances Bryant Godwin, вполне симпатичная девушка и сходство с сестрой прослеживается. Но боже мой, какая чудовищная судьба, история Фанни просто сердце в клочья.

Девочка. Что до Гарриет Уэстбрук, то ее, дочь преуспевающего торговца (не трактирщика, хотя бы Википедия так считала), чья семья имела большой богатый дом на Гросвенор сквер и поместье в Уэлльсе, а училась девочка в престижной школе вместе с сестрами Шелли, через которых на беду и познакомилась с ним. Так вот, ее портрета не сохранилось, хотя по свидетельству современников девушка была редкой красавицей, да к тому же доброжелательной и глубоко порядочной. А в брак со своим красавцем баронетом вступила даже дважды: в Шотландии и в Лондоне после рождения дочери. Просто ей не объяснили, что законное замужество не гарантирует ответной порядочности супруга. И вот как-то так. Хотя утопиться в пруду, откуда время от времени вылавливали уличных проституток, было не так красиво романтично, как на картине Милле. Но девочка заслужила красивой картинки.

Любовница. Ее имя в большей степени связано с Байроном, это ему Джейн Годвин, вошедшая в историю под именем Клер Клэрмонт родила внебрачную дочь, которую великий поэт отобрал и забросил на попечение итальянских монахинь где малышка умерла. Но прежде она побывала любовницей другого великого поэта, правильно, деверя и пережила выкидыш от этой связи. Нет, не скандальные подробности в духе желтой прессы, о сожительстве Шелли с сестричками Годвин судачил весь Лондон. Хотя строго говоря сестрами Мэри и Джейн не были. Она дочь мачехи, второй жены Годвина, всего лишь восемью месяцами моложе Мэри. Бойкая, храбрая, сексапильная, рано познавшая зов плоти. Младшая увязалась за парой в побег, да так и не оставляла до смерти Шелли. После работала гувернанткой у графов Зубовых в России, еще много у кого компаньонкой, доживала в относительном благополучии в обществе племянницы, умерла восьмидесятилетней.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что лучше быть богатой, красивой, талантливой и дерзкой. чем бедной, некрасивой и покладистой. Что живой лучше, чем мертвой. Но главное - что независимой и имеющей равные права лучше. чем зависимой и бесправной. Вот за то, чтобы мы, девочки, имели реальные права, и борется феминизм.

А книга отличная. И читается на одном дыхании.

Я помню, как в 2002 году, оказавшись впервые в США, был поражён контрастом: мы в России писали и читали в Интернете умные статьи, жадно следили за новостями, плели бесконечные словесные кружева на литературных сайтах и завязывали бесконечно разнообразные отношения в только появившемся Живом Журнале, — а местные жители пользуются Интернетом в основном для того, чтобы заказать пиццу.

И это на самом деле так, феномен Рунета был уникальным. Как в захаровском "Обыкновенном чуде": "Из миража, из ничего. из сумасбродства моего вдруг возникает,.." В пространстве без наработанной вековой традицией независимой журналистики - такой яркий, смелый, оперативный новостной ресурс как Lenta.ru. В обществе, где культура всегда финансировалась по остаточному принципу - кастальский оазис ЖЖ образца нулевых. В России, не верящей в благотворительность - проект "Помоги.org", проложивший путь многим благотворительным проектам.

Да теперь большинство прежде открытых дверей с лязгом захлопывается, но все это было, а значит будет снова. Жизнь так устроена, развитие по спирали. Будь оно линейным, мы бы уже давно питались солнечным светом, отращивали по желанию крылья или жабры и перемещались на любые расстояния силой мысли. Спираль предполагает вслед за подъемами откаты, в которых многое из достигнутого теряется. Сейчас время такого отката и не только в России, но опыт подъема есть, он бесценен и через время мы все вернем. Невзирая.

Но я отклонилась, все-таки здесь и сейчас не о приоритете духа над материей и всяком таком, а о книге. Возвращаюсь к ней. "Создатель"- биография человека, который стоял у истоков Рунета в таких различных его ипостасях как независимая оперативная интернет-журналистика, блогерство, благотворительность. И дюжина других направлений, не оставивших такого заметного следа Справедливости ради. полное название книги "Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца" , такое. в традициях английской классической литературы. Но мой читательский опыт говорит, что виньеточное обрамление отваливается в первую очередь, пусть уж у меня она будет под нескромным, но правдивым заглавием по первому слову.

Здесь все, что вы хотели знать о человеке, определившем облик русского интернета в лучшую его пору. Биография ab ovo: родословная, семья, школа, друзья, учеба в меде, вольные предпринимательские хлеба, первая эмиграция, журналистика, возвращение, второй израильский этап, окончательное возвращение, Gazeta.ru, Lenta.ru. Носик стартапер, топ-менеджер, руководитель, топовый блогер. Невероятно работоспособный, компетентный во множестве диаметрально противоположных областей с возможностью переключаться с одной на другую. Трикстер и матерщинник, умевший говорить с разными людьми на их языке, но отдававший предпочтение экспрессивности русского мата, чему сетевой ник красноречивое подтверждение. Нестяжатель, болезненно отзывчивый к чужой беде. готовый оказать деятельную помощь.

Тот, кого надо знать и нельзя забыть. Классная книга, одновременно в традициях и не в традициях ЖЗЛ, такая же интересная и яркая как ее герой. Но от Михаила Визеля с его чувством языка, пониманием ценности слова, уважением к чужой креативности другого как-то и не ждешь. Сегодняшний шеф-редактор портала Год литературы был знаком с Антоном Носиком, сотрудничал с ним в нескольких проектах, в том числе посвященных популяризации итальянской культуры.

Книга, которая будет интересна всем, для кого русский интернет не пустой звук.

Это картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Oxxxymiron

Время и место действия Америка, Массачусетс середина XIX века. Девочка Мэй с родителями и двумя сестрами: старшей Эйприл и младшей Джун переезжает из Конкорда, (Массачусетс) в утопическую общину близ озера Уолден. Родители намерены опроститься и вести достойную жизнь на лоне природы. кормясь от трудов праведных. Фермерствовать, огородничать и всякое такое. Детей никто особенно не спрашивает, но им, как вы понимаете, выбирать не приходится, нужно принимать как есть.

Отсутствие водопровода и привычных удобств, скудость новой жизни и необходимость тяжко трудиться с рассвета до заката ради элементарного выживания. Старшие девочки ведут дневники, родители их к этому поощряют, но приватности частной жизни в этих условиях не существует, записи в любой момент могут быть прочитаны отцом, отчасти потому Мэй пишет в дневнике бодрое: "Встала в пять часов утра, умылась ледяной водой. Ах, как я люблю холодную воду!"

Иногда к ним заглядывают коммивояжеры, хотя родители ничего не покупают, отчасти потому, что они против излишеств, но главным образом по причине отсутствия денег (подозревает Мэй). Настоящее счастье для нее, когда приходит в гости Прекрасный Господин, он лучший человек на свете и первая детская любовь Мэй. Беседовать с ним. слушать его игру на флейте самое большое счастье для нее. Лучше только вдоволь наесться лепешек, которые печет жена мистера Тидмана, он с уважением относится к трансценденталистам, но сам в их ряды не вливается, живет с семьей в городе, как полагается людям их круга.

Про лепешки конечно недостойно транцедетальности , но что уж тут поделаешь, растущий организм требует пищи. Которой особенно-то и нет, зато бумаги и перьев дома достаточно, от этого излишества папа не отказался, и во всякую свободную минуту Мэй сбегает в письма к подруге Марте из Конкорда, в которых рассказывает о своей жизни и более откровенно, и более художественно. Так зима в ее интерпретации больше похожа не на кошмар постоянного холода в продуваемом всеми ветрами домишке, а на зимнюю спячку муми-троллей в уютной пещерке.

Говорящее название "История Мэй Маленькой Женщины" отсылает к прототипу героини, это на самом деле беллетризованный и приспособленный для восприятия детской аудиторией эпизод биографии писательницы Луизы Мэй Олкот, автора "Маленьких женщин". Папа и мама родители девочек, которые позже станут прототипами персонажей великой книги. Прекрасный Господин - Генри Дэвид Торо, тот самый, что написал "Уолден или Жизнь в лесу",чьи взгляды и жизненная позиция оказали влияние на Льва Толстго, Махатму Ганди, Мартина Лютера Кинга.

Ого! Ага, все оказывается так тесно переплетено, так оно всегда и бывает, подобие стремится к подобию, все со всеми знакомы не потому. что мир тесен, а потому, что прослойка тонка. Но писательнице в ее отнюдь не ласковом и лучезарном детстве довелось свести знакомство не только с Торо, а и с Готорном ("Алая буква"), Ральфом Уолдо Эмерсоном, Маргарет Фуллер.

Итальянская писательница, переводчица. журналистка Беатрис Мазини, не менее собственного творчества известна тем, что перевела на язык Данте книги о Гарри Поттере. Впрочем, у нее и собственных достижений достаточно: лауреат премий Андерсена, Пеппи и Эльзы Моранте за свои детские книги "Синьоры и сеньориты", "Меч и сердце", "Библейские женщины".

История робинзонады родителей Олкотт рассказана ею уважительно и с деликатной нежностью. не оставляющей сомнений, что соблазны анархии и слияния с природой в качестве идей привлекательнее, чем в процессе воплощения.

Я ему так и сказала. Что бывают дни, когда мне как будто бы ничего и не нужно, как ему, кроме бумаги с пером и книг; а бывают – когда я мечтаю о лепешках

Легко ли написать биографию? Одно дело если речь о человеке. которого знают все, как было, когда Лев Данилкин писал о Ленине и Гагарине, другое - о всеобщих любимцах из круга поуже, как у Александра Ливерганта с Агатой Кристи, Джейн Остен и сестрами Бронте. В том и другом случае ответственность велика. но отблеск славы персонажа дарит энергетическую поддержку биографу. Сложнее вернуть публике прозеванного гения, как это сделала Майя Кучерская для Лескова, хотя тут обаяние незаслуженно забытого таланта тоже некоторым образом работает на паблисити книги.

И совсем иное писать о человеке, настолько себя запятнавшем,что он как-бы стерт из коллективной памяти: современники исключили его из числа людей. достойных упоминания, а потомки вовсе не знают. За такой непростой труд взялся Алексей Варламов и справился блестяще. Василий Розанов был одной из самых одиозных фигур Серебряного века enfant terrible творческой тусовки. Словно сотканный из противоречий, столь же талантливый и работоспособный, сколь аморальный и беспринципный; семьянин и ниспровергатель устоев; непривлекательный внешне и магнетически притягательный; соединение бытовой юдофилии с идеологическим антисемитизмом; воинствующий антиклерикал и истовый христианин.

Со значимыми фигурами и не бывает так, чтобы одним цветом: в чем-то плох, в другом хорош - все как с обычными людьми. Но у тех, кого вспоминаем с любовью и уважением, достоинства перевешивают недостатки, кого с ненавистью - наоборот. Розанова забыли. Он писал много и говорят хорошо писал, но вот, как и не было. Может плюсы с минусами взаимно уничтожились и распылили человека?

Ребенок из очень бедной многодетной семьи, с детства познавший унижения нищеты и проблемы, доставляемые сексом. Нет-нет, никаких скандальных откровений, связанных с педофилией. Мать всего лишь сдавала комнату студенту и сожительствовала с ним, Разница в возрасте была солидная, ее старшие дети немногим моложе милого друга, тот тянул из возрастной любовницы пенсию, на которую семья могла бы существовать если и не в достатке, то хотя бы сносно, строжился над детьми, а когда любовница заболела - бросил ее. И ухаживать за матерью досталось Васе, а там такого рода болезнь, что не только судна выносить, но и спринцевать приходилось. Просто представьте. Вот как-то так.

В первом браке с Аполлинарией Сусловой Розанов отыгрывает тот же сценарий, жене 40, мужу 24. Она в прошлом любовница Достоевского и нет, вопреки предположениям некоторых биографов, это не было "женитьбой на Достоевском", чтобы таким странным способом приобщиться к любимому писателю. Просто для него она была блистательной женщиной, звездой среди гнилушек его круга, да к тому же знавшей самого Достоевского. Отношения портятся, чего проще развестись, но нет, жена не дает развода, а он уж и женщину хорошую встретил, которую полюбил всем сердцем,молодую вдову с ребенком.

Он был каким-то таким, органически не созданным для прямых путей. Подложное венчание с Варварой Бутягиной, за которое по закону и в Сибирь могли упечь как двоеженца, за бешеные деньги и все равно незаконное, после вечный страх, что детей объявят незаконнорожденными, что перед ними будут закрыты пути в жизни. Звериное желание оберечь своих от скверны и отсутствие элементарного понятия границ допустимого в разговорах с друзьями, да в собственных сочинениях. Ратовал за святость семейных уз, а едва набрав популярности, пустился в разврат.

Восхищался евреями, их семейственностью, взаимовыручкой, интеллигентностью и начал эту мерзкую писанину с делом Бейлиса. Ладно бы еще сам извалялся в дерьме - втянул в эту гадость Флоренского, который дружил с ним и пытался обуздать темперамент. И теперь, век спустя, стоит упомянуть этого святого человека, тотчас вспоминают не план ГОЭЛРО, у истоков которого стоял, не агар-агар и микройод, способы синтеза которых из бросовых прежде водорослей разработал, не тысячу чудесных писем семье с Соловков, и не мученическую смерть - нет, скажут: "А, Флоренский, это который "кровь христианских младенцев" Вот ненавижу! И не говорите про "скажи кто твой друг", некоторые люди с нами не потому, что внутренне суть такие же, а в качестве кармического злосчастия.

Автор не ставит целью починить безнадежно испорченную репутацию, но, в лучших традициях биографической прозы представляет своего персонажа во всем многообразии проявлений и если бы не Флоренский, я-читатель наверно в чем-то посочувствовала бы этому жалкому человеку. Алексей Николаевич Варламов не впервые обращается к истории российской культуры начала ХХ века и к такого рода маргинальным фигурам. У него есть биографическая книга о Распутине, есть роман "Мысленный волк", где тот фигурирует вместе со многими реальными историческими персонажами, если мне не изменяет память. там и Пришвин, о котором Варламов тоже писал ЖЗЛ, и исключения которого из гимназии Розанов добился, будучи его учителем. Вот так тесен мир.

"Розанов" в коротком списке премии Большая книга-2022, это интересная умная многоплановая вещь, достойный претендент на победу. И до конца ноября Литрес предоставляет свободный доступ - не упустите возможности.

Засыпает синий Зурбаган,
А за горизонтом ураган.
С грохотом и гомоном, и гамом
Путь свой начинает к Зурбагану.

Питерский флешмоб "Алые паруса". Танцы на воде под "Зурбаган". Девочки, парни, солдаты, матросы - романтично, феерично и никто никому не враг. Девять лет назад. Теперь уж все не то. Понятно, что обманчиво-спонтанное действо тщательно срежессировано ради того. чтобы секундным попаданием в кадр Матвиенко убедить зрителя - чиновник может быть с человеческим лицом. Такая у жившего в бедности и умершего в нищете Александра Грина была судьба, его высокая романтика присваивалась бюрократами, обогащая их. На русском "власть" и "красть" рифмуются.

Биография Грина, написанная Алексеем Варламовым замечательная, хотя порой невыносимо тяжелая книга. Не в упрек автору, он превосходный рассказчик, биограф и стилист. Причина в личности персонажа и его судьбе, та и другая тяжки бывали необычайно. Да, отчасти примета поколения, о котором его ровесник Александр Блок сказал "мы, дети страшных лет России". Но главным образом парадокс человека, в черной нищете и беспросветном убожестве умевшего создать дивные города, а жизнь, свою и любимой женщины, обратившего адом.

Я прежде читала фрагменты автобиографии писателя, о том кошмарном времени, когда трудился на золотодобыче, с тех пор прошло лет тридцать, но до сих пор окатывает физически осязаемым дискомфортом, едва вспоминается дневное стояние в обмотках по колено в ледяной воде и ночная барачная душная скученность. Грин умел про гадкое и страшное, хотя свое деструктивное начало, своего Гнора - мистера Хайда и Черного человека чаще выпускал наружу в жизни.

Удивительно, ведь правда, что писатель, который занимался революционной деятельностью с 1902 года, пережил аресты. тюрьмы, ссылки, что он пришелся новой власти настолько же не ко двору, насколько и прежней. Хотя, что удивительного. Неловкий, некрасивый, неуживчивый, он не умел заводить связей и завоевывать симпатий, не мог войти в избранные литературные круги равным среди равных.

Всю жизнь нес печать подражателя Эдгару По, который "пописывает свои сказочки". Будто любая из его прекрасных сказок не во сто раз лучше унылой соцреалистической романистики про план по валу и вал по плану. Словно не из того же источника черпали Гофман, Гоголь, Булгаков. Он болезненно переживал свою отверженность и одиночество, но не мог, не хотел поступиться и толикой того. что считал своим.

Высокий романтик, он предавался в тучные годы разгулу, и непотребному пьянству во все остальное время. Это было мучительно для любимых им и любивших его женщин и уж точно, не шло на пользу его Музе. Он как-то чудовищно не попадал в конъюнктуру: "Алые паруса" двадцатые назвали паточной феерией, а шестидесятые короновали, но Грин до того не дожил; дивной "Золотой цепи" - нашего "Острова сокровищ", соединенного с "Катрионой" не оценили читатели и критики; "Бегущая по волнам" написана была на излете недолгой эпохи НЭПа и пришлась новому витку реакции некстати мелкотравчатой буржуазностью.

Все время было так. Травля, непонимание со стороны критиков и коллег-литераторов, отказ в публикациях и прямые запреты. Гадкая история с Вольфсоном, который обещал издать пятнадцатитомник Собрания сочинений в твердом переплете на хорошей бумаге и которому Грин передал права на свои произведения, а в результате томов вышло семь на скверной бумаге и в бумажных обложках. Безрезультатные суды, бесприютность, голод (а Грины буквально голодали в последние годы), все это ускорило
смерть писателя от рак желудка.

Что до судьбы Нины Грин, жены и верной соратницы писателя после его смерти, это просто чудовищно и должно бы служить вечным укором литературным генералам. Государство получало миллионы от переиздания гриновских книг, а его вдова скиталась по лагерям, голодала. терпела оскорбления от партийных чиновников. Обо всем этом со спокойной обстоятельной основательностью рассказывает Варламов, и биографические изыскания, проведенные им, безусловно ценны.

Но за что я, читатель, заболевший Грином в ранней юности, да так от него и не излечившийся, безмерно благодарна Алексею Николаевичу, так это за критический анализ книг. Бережное. тщательное, с тонкими наблюдениями и точными замечаниями погружение в творчество Грина. И то удивительное чувство, когда твой взгляд на роман, твоя оценка в точности совпадают с тем, что говорит о нем критик.

Который видит больше твоего и дарит тебе новый, свежий и обогащенный взгляд на любимого писателя. За то огромное спасибо.

Мы все время говорим, что Лев Толстой написал то-то и то-то, но какая доля труда, была вложена во все это его женой?

Я всю жизнь была убеждена, что ильфо-петровский, мем про графиню, бегущую лицом, означает утрированную драму в стиле немого кино, где на мертвенно-белом лице черные круги глаз, героиня заламывает руки, красиво изгибает стан, лишается чувств, а потом вот это вот все. И не знала, что это фрагмент подлинной телеграммы журналиста Н.Е.Эфроса в газету "Речь" от 28 октября 1910 года - дня, когда Лев Толстой тайно ушел из Ясной поляны Соавторы возможно читали брошюру "Смерть Толстого", где текст телеграммы приведен полностью, запомнили кусочек про графиню и пруд, после вложили в уста Остапа.

В реальных событиях, предшествовавших телеграмме, ничего смешного. Если выбирать между жанрами античного театра, здесь не комедия, а трагедия. Речь о попытке самоубийства Софьи Андреевны, которая нашла записку, оставленную графом. Записку что подвела итог сорока восьми годам брака, в котором была мужу верной женой и преданной соратницей, заботилась о нем, как ни об одном из детей, коих родила тринадцать, пятерых похоронив в раннем детстве. И вот, на седьмом десятке оставлена им и лишена наследства, дети отвернулись от нее, на сердце свинцовая тяжесть, жить незачем и хочется одного - покончить с этой мукой.

Утопиться графине не дали, спасли. Уход Льва Николаевича стал роковым для него: в поезде простудился, простуда перешла в воспаление легких и, спустя неделю умер на станции Астапово. Уходил, потому что не мог жить с ней. Без нее не смог жить. Не "Ромео и Джульетта", не "Филемон и Бавкида", а история несчастной по-своему семьи. Прежде счастливой, хотя и не похожей, вопреки началу великого романа, ни на какую другую. Счастливые семьи, знаете ли, тоже счастливы всякая по-своему. В этой счастье цвело, лелеемое ею, пока не вмешались обстоятельства неодолимой силы. Духовные искания Глыбы, матерого человечища не по силам оказались любящей женщине.

Все мы довольно много знаем о Льве Толстом и почти ничего, кроме того, что быть женой гения тяжкий крест - о ней. Говорят, что довольно долго бытовало мнение о корыстной истеричке, доставшейся в жены святому человеку. Мне с такой оценкой Софьи Андреевны спознаться не пришлось. Говоря о ней, вспоминали переписанную вручную не то восемь, не то двенадцать раз "Войну и мир"! Тринадцать детей - это ж сколько ей, бедненькой, приходилось родами мучиться, а сколько беременной ходить! Обязательным номером программы шло толстовское распутство, которое графине приходилось терпеть.

О последнем: "Неправда, - говорит лучший биограф Толстого Павел Басинский, и я ему верю, - Это был брак, в котором ни один из супругов никогда не изменил другому". Откуда такая уверенность? Есть основания, то было уникальное супружество, совершенно прозрачное. в котором муж и жена писали друг другу длинные письма, вели дневники, после дневники вели дети, жизнь семьи протекала на глазах друзей и знакомых, но главное - не таков был Толстой. А как же добрачный дневник? Это, впрямь, было чудовищной глупостью, дать цветику лазоревому, нежной невесте, прочесть историю своих похотей. Но таким уж он был, бескомпромиссно честным, даже там, где лучше бы промолчать.

"Соня, уйди" Не биография Софьи Андреевны Толстой, скорее живой разговор о том, какой была женщина, без которой у нас не было бы такого великого писателя каким мы его знаем сейчас. "Анна Каренина" потеряла бы немыслимо обаятельную сцену сватовства Левина к Китти Щербацкой (помните. с буквами?). Да и всей линии Левин-Китти, этой гармоничной антитезы разрушительным страстям Анны-Вронского не было бы, потому что она вся про Л.Н и Сонечку Берс

Наташа Ростова тоже не была бы той, которую любим в "Войне и Мире". Детали жизни и домашнего быта Ростовых перекочевали в роман из повести "Наташа", которую Соня Берс написала подростком. Да и само имя, как вы можете видеть. Что, тоже писала прозу? Да, и пусть ставить сочинения Софьи Андреевны рядом с книгами графа было бы смешно, но ее дневник совершенно предвосхитил исповедальную женскую прозу конца двадцатого века и совсем современный автофикшн. Без преувеличений, некоторые страницы читаются как триллер, а над другими обливаешься слезами.

Умная, сильная, храбрая, деловая, по-матерински заботливая, бешено ревнивая, нежная и отчаянно нуждавшаяся в ответной нежности, она взвалила на себя воз забот о семье, доме, поместье, детях и безропотно тащила, будучи перманентно беременной. Я знаете, представляла дом в Ясной поляне подобием дворца, с колоннами у входа, высоченными потолками, огромными залами и анфиладой комнат. На самом деле господский дом не маленький и двухэтажный, но для семьи из десяти человек тесноват, а бывали ведь еще гости, жила прислуга, и ни о какой роскоши речь, совершенно точно, не шла. Аскет граф, представьте. писал свои романы, сидя на детском стульчике, обеспечивая минимальную дистанцию между глазами и листом бумаги, он был сильно близорук, а очков не любил.

Образ этой удивительной женщины, живой и противоречивый, удалось воссоздать не в последнюю очередь благодаря соавторству, в котором Екатерина Барбаняга выступила носительницей женского взгляда на происходящее. Книга выстроена как диалог, тонкие точные умные реплики Кати идеально дополняют картину. На редкость удачное сотрудничество, браво и спасибо!

Он был звездой еще до того, как стал звездой. Если вы понимаете, о чем я.

Queen и Меркьюри у каждого свои, услышанные впервые или услышанные в значимый момент жизни. С понятыми верно или неверно или вовсе никак не понятыми текстами, но уловленным интуитивно смыслом. Вот реклама "Лаки" по телевизору, их курит лучший парень на свете и я теперь курю только их, летят гоночные болиды, саундом We are the Champions, и да, какие могут быть сомнения, мы чемпионы!

Вот дружеское застолье, хозяин дома говорит: "А слушать мы будем Queen, любишь Квинов, Майечка?" Закаченные глаза подруги: "Да он уже всех достал своим Меркьюри, вот нашел свободные уши, готовься" И в следующие полтора часа слушаю Лешкину лекцию, сопровождающую англоязычный фильм. Много лет спустя узнаю, что он повесился и, к мгновенно подступившим слезам с ворохом мыслей: "Машка теперь сирота, ох, Леша, что же ты наделал..." - добавляется неуместное: " И про Queen он мне рассказал"

Вот открытие Олимпиады, Фредди с Монсеррат Кабалье поют "Барселону". Боже, как они хороши! А вот "Мулен Руж" и немыслимой красоты Николь Кидман в эпизоде Show must go on. А вот дурацкий демотиватор в формате СМС-переписки " - Мама, я только что убил человека. - Что, как это случилось? - Приставил пушку к его голове, нажал курок, теперь он мертв. - Не делай глупостей сынок, я еду, мы спрячем тело и все будет в порядке". Заливаю Bohemian Rhapsody на флешку - слушать и подпевать в машине.

Они разъяты на цитаты, живут собственной жизнью, стали мемами, но все же неотделимы от создателей. От того единственного, с кем всегда ассоциировались. Потому то, что значительная часть книги рок-журналистки Лесли-Энн Джонс о группе - это рассказ о ее фронтмене, воспринимается скорее закономерным. Если бы не так, мы, читатели-слушатели были бы разочарованы.

Слушатели, потому что есть аудиовариант в превосходном исполнении Игоря Князева. Биография, происхождение, (кто такие парсы?) Фаррух Булсара, семья.небогатая, но обеспеченная, безмятежное детство на Занзибаре. Отправка восьмилетнего мальчика школу в другую страну. Успехи в учебе и некоторых видах спорта, несомненный талант к живописи. "Я ни за что не подумала бы, что он гей". " Я поняла, что он гей сразу. как только увидела" - поди разбери теперь, как оно было, да и какая, в самом-то деле, разница. Проваленные экзамены и возвращение, спустя еще восемь лет, на Занзибар. Независимость страны, революция, эмиграция семьи в Англию.

Мальчик-тихоня с безупречными манерами и великолепным правильным английским, любимец мам друзей в жизни - ураган, тайфун, торнадо на сцене. Совершенное преображение, и таким он будет всегда. Встреча со Smile, Брайан Мэй и Тим Стаффел, после к ним присоединяется Джон Дикон. Все молоды, замечательно талантливы, амбициозны и умны, все (кроме него) заканчивают получать высшее образование. Группа теперь не Smile, он придумал новое название Queen (рискованное, прямо скажем) и логотип. И сам он больше не Фаррух Булсара, он теперь Фредди Меркьюри (бог Меркурий, андрогинное двуполое существо, вестник богов и самый мягкий металл ртуть, ускользающий, сверкающий).

Сочиняют все четверо, все невероятные труженики и высочайшие профессионалы. Успехи и разочарования. Возможность записывать уже первые композиции на прекрасном студийном оборудовании с шестнадцатиполосным звуком. Клипы, известность, концерты, туры, слава.Женитьба на Мэри, круговерть романов, окончательное принятие своей гомосексуальной природы.

Невероятные, вошедшие в легенду, вечеринки Меркьюри. Работа-работа-работа, записи, концерты. Выступление на Live Aid, ставшее звездным часом звездного состава группы. Болезнь, угасание, смерть. Целая эпоха, которая разворачивается перед твоими глазами

Интересная, информативная, написанная с уважением и любовью, но не обходящая неудобных моментов, книга.

С "Лейкой" и с блокнотом, но не с пулеметом...

На самом деле. el fascismo ha pasado (фашизм прошел), вопреки чаяниям и жертвам героически- самоотверженных интербригадовцев. А Испания на долгие годы оказалась под властью диктатора Франко, наводнившего страну агентами тайной полиции. Если вы читали "Кладбище забытых книг" Карлоса Руиса Сафона, то имеете представление о дальнейшем развитии событий.

Но пока только начало тридцатых, Герта Похорилле, польско-еврейского происхождения, включается в борьбу против национал-социализма. За распространение антинацистской пропаганды ее арестовывают, но отчасти благодаря тому, что девушка разыгрывает пустоголовую модницу, отчасти - задействованным семейным связям, а главным образом тому, что в 33-м режим еще не так лют - выпускают. Но оставаться в Германии опасно, Герта с двоюродной сестрой Руфью перебираются во Францию.

В Париже. благодаря знанию языков, скорописи и машинописи перебиваются разовыми подработками: перевод, перепечатка, секретарская работа. Красавица скандинавского типа, Руфь, статная блондинка, иногда позирует для рекламы. Так Герта знакомится с венгерским евреем фотографом Эндре Фридманом, и под его влиянием начинает заниматься фотографией.

Они молоды, влюблены, счастливы, несмотря на безденежье. И против безденежья есть средство. Они придумывают американского фотографа Роберта Капу, креативного, талантливого и смелого, выход на которого есть лишь у Герды Таро. Такой псевдоним созвучный с Гретой Гарбо и максимально далекий от еврейского звучания (потому что антисемитизм был силен везде в предвоенной Европе) - такой псевдоним берет Герта, вместе с ролью агента загадочного Капы.

А потом они отправляются освещать события Гражданской войны в Испании и там Фридман, окончательно сжившийся с псевдонимом Капа, становится фантастически знаменит, благодаря фотографии "Смерть солдата республиканца", мгновенно облетевшей издания всего мира. Это фото и на сегодняшний день считается одним из лучших военных. Хотя есть что-то глубоко неправильное в том, как человечество романтизирует войну. В готовности, с какой видит в ней не боль, потери, разрушение, калек, грязь, дерьмо, окопных вшей, а вот эту вот красивую живописную жестокость.

Книга Сусанны Фортес об этом. И о Герте Таро, первой женщине - военном фотожурналисте. По сути, "В ожидании Роберта Капы" - беллетризованная биография, основанная на серьезной работе с источниками. Интересная книга.