Километры меняют всё. На круги своя - началось с расстояний и ими теперь отпето.
Я, естественно, справлюсь - бутылочка амаретто, сонный город и мама с папой
/читать - "семья"/.
Ты, конечно, решишь. Как водится - за двоих. Без соплей и иллюзий. Подшито. В архив. На полку. Мне-то что? Я кивну, тряхну порыжевшей челкой, накачу кофейку с лимоном.
Последний штрих - соберу чемодан, соседке отдам ключи...
Да, я помню, что надо держаться. За что - не помню.
И оставь свои фразочки, смысл стопроцентно понят,год назад, от и до.
Мы оба с тобой ничьи.
Будет лучше. Намного лучше - а как ещё? Ты на девичью память поставил свои полцарства.
И мне пофиг, что ты проиграешь.
Найти б лекарство - третьи сутки из сердца верность ручьём течёт, не спасают ни жгут, ни бинт, ни соленый дождь, и не видно потере нас ни конца ни края.
Вот скажи мне, как думаешь, ангелы умирают? Что случится с моим? Ведь ты его не спасёшь, у тебя и своих забот...
Нам зачтётся в плюс эвтаназия душ, разделённых сиамских братцев?
Покажи мне, что делать с губами, чтоб улыбаться и сожги эту лажу, слышишь?!

p.s.: люблю.


© Индульгенция

- Малыш, я же лучше собаки"
(с) Карлсон

И.Г.

- Я по тебе скучаю... - шёпот Москвы всё тише.
Что твой берлинский ветер ночью тебе поёт?
Крепкий горячий кофе, томные капли с крыши,
А прикрываешь веки - чудится дикий мёд
Губ твоих, слишком близко, чтоб избежать цунами.
Нежность неизлечима, неистребима, не...
Нежность. Всего лишь волны. Нежность... Такое пламя,
Что не оставит пепла - выжжет других во мне.
- Я по тебе скучаю... - мало ли преступлений,
Нам не одно простится, в завтра, или вчера.
...нежно пройдусь ладонью вверх от твоих коленей,
и повторю губами каждый изгиб бедра.


© Индульгенция

Настоящее, даже разбитое - вечно в цене,
как бы ни были остры края.
Если помнишь, то я же всегда на твоей стороне,
так какая из двух - не моя?


© Индульгенция

Если брать на веру,
что в жизни есть до и после,
то, наверное,
до тебя я была смелей.
Ты такой... такой...
Как тот буриданов ослик,
ты же помнишь,
чем кончилась притча о том осле?


© Индульгенция

Снова ловишь в витринах взгляды,
в прохожих - сходство
даже если не можешь
(не хочешь) себе признать,
и берет свое
привычное донкихотство,
твой любимый способ
по ней не сходить с ума:
закрывать глаза
после битвы с десятком мельниц,
падать в сон
с такой пугающей высоты...
И выныривать
в новый
спасительный
понедельник,
пресноватый, пустой -
будто чай, что давно остыл.
Снова ловишь себя на том,
что она смеялась,

что любила смеяться,

что смех ее так сиял...

Что легко заставляла дышать тебя
в ритме танца -
обнаженного танго
меж скомканных одеял,
что читала тебя,
неприлично и вслух,
подстрочно,
что касалась такого,
что будет теперь саднить:
междометий,
пробелов,
абзацев
и многоточий,
извлекая тебя на свет
из любой брони,
из любого болота,
из всякой твоей темницы,
омывая ссадины
солью семи морей.
Ну конечно,
она не умеет тебе не сниться.
Точно так же,
как ты не умеешь
не сниться ей.


© Индульгенция

Зима. Неспелый мандарин
На небе вместо солнца.
И также пасмурно внутри,
И ничего не бьётся:
Ни сердце, ни пустой стакан
На краешке буфета...
Пустому счастью потакать –
Недобрая примета.
В заоблачье и то покой,
Хоть очереди втрое...
Крылатым стало нелегко
Не выбывать из строя:
На сотню душ не больше двух,
Такой вот кадров голод...
Из их подушек лёгкий пух
Не падает на город,
Ни звона, ни тебе тепла,
Ни ожидания чуда.
И только стылая зола
Летит из ниоткуда,
И пробирает холодок
Дома и тротуары

Рождайся, Феникс, точно в срок –
С двенадцатым ударом.


© Индульгенция

У времени набитая рука,
Наложит шов и сердце снова бьётся
Почти как билось. И, наверняка
Вот этот шрам вовек не разойдется,
Не будет крови, горечи и слёз –
Тоска и нежность выветрятся скоро.
Кто чью-то жизнь почти сравнял с землёй
Переживет и новый год, и город
Холодный, неприступный и чужой –
Пока привыкнешь, время сгладит шрамы...
И вот уже почти что хорошо.
Почти что вышло обойтись без драм, и
Гляди-ка, ты заметно повзрослел,
Не смотришь вслед, не пишешь и не плачешь.
А мой на сердце еле видный след
Храни как пожелание удачи,
Как поцелуй в висок в начале дня,
Как взгляд усталых глаз, прямой и чистый.
И привыкай справляться без меня.
Хотя, о чем я? Ты привыкнешь быстро.


© Индульгенция

Мир неправилен, ненормален и обречен,
что-то сломано в нем, испорчено сгоряча,
если я сейчас не кусаю твое плечо,
только чтобы не закричать,
если солнце не потерялось в твоих глазах,
если я в них не отражаюсь - смешливый бес...
Если всё, что позволено - выдохнуть и сказать:
- Восемь строчек. И все - тебе.


© Индульгенция

Ты мне запомнишься старой рябиной у дома,
тяжко усыпанной горечью,
в горле свернувшейся комом,
плюшевой полночью.
Ты не забудешься, как бы забыть ни пыталась
солнечных бликов жемчужины,
запах ванили, сандала,
позднего ужина,
запах, предательски тёплый, оставшийся рядом
с дверью, закрытой за...радостью.
Мне отпустить его надо,
стоит ли в ад нести
крылья, и так опалённые, косы седые,
что за плечами плетьми висят?
Ты не забудешься дымом...
Снегом запомнишься...


© Индульгенция

...ты обещал не делать выбор за двоих,
но все решил - в угоду совести ли, страху -
какая разница? Расстрельную рубаху
Душа набрасывает на последний стих.
"Ты обещал" - звучит смешно, но это так -
ты обещал, что не отдашь в чужие руки,
что мы все выдержим, раз выжили в разлуке,
но говоришь теперь: - Устал, не обессудь...
И я молчу на выбор, сделанный не мной.
Какая разница - виновны или правы?
На мушке времени, в предчувствии расправы,
Стою бескрылой, обреченной и земной,
безвдохновенной, горем траченной извне,
увечным ангелом разрушенного рая.

И если даже ты поймешь - я умираю -
не
обещай,
что
будешь
помнить
обо мне.


© Индульгенция

Тише, солнышко.
Тише, тише...
На ладонях осталась осень,
что щедра на шаги по крышам,
терпкий чай в старой кружке в восемь,
крепкий сон (поутру не вспомнишь,
как меня целовал до всхлипов,
но, внезапно проснувшись, в полночь,
ощутишь тонкий запах липы,
дыма, озера и полыни).
Улыбнешься, заплачешь? Полно...
Все, что в памяти, не отнимут
ни пески, ни морские волны,
ни холодные стрелки. В восемь
наваждение канет в Лету.
Тише, солнышко... Просто осень
Сохранила кусочек лета.


© Индульгенция

Вот такие дела – обретая свободу,
Жизнь выходит на новый виток:
Обжигалась шесть лет о холодную воду,
А теперь нипочём кипяток.
Ты не нужен, не важен, не сдался и даром.
Обожглась, но и это пройдет.
И твое «я люблю», словно мел с тротуара,
Смоет первым весенним дождем,
Рассмешит, промелькнув между сводками с фронта,
Но едва ли уже удивит.
Будь любезен, съ***сь с моего горизонта –
Ты мне портишь божественный вид.


© Индульгенция

Ничего еще не было —
скомканный черновик
яркой вспышкой сгорает в голодном огне камина.
Мы прошли по касательной возле
своей любви,
и вернулись в начало — неравные половины,
разделенные скальпелем времени близнецы,
сознающие, что расстояние нынче — благо,
а молчание — вовсе не худшая из вакцин
от тоски друг по другу.

Смотри, как горит бумага,
обрастая мерцающей пепельной бахромой,
рассыпая горячие искры тебе под ноги.

В этом мире любая дорога ведет домой,
если дом у нас общий — мы встретимся на пороге.


© Индульгенция

Выхожу из двухлетней комы. Извини, мы с тобой знакомы? Тусклый взгляд и бровей изломы — кто ты, милая, назовись...
...собери себя — с чувством, с толком, из обрывков, крупиц, осколков — вот песок под ногами шелков, вот рассветы в твоей крови зажигают такое пламя — впору плавить сердца глазами. Просыпайся, дыши — мы сами выбираем себе пути: ты полмира прошла не с теми, ну же, девочка, мы же в теме — твоего не отнимет время, сколько стрелками ни крути...
И сейчас, это просто воздух, разделивший детишек взрослых, чувством, выросшим не по росту, и заставившим жить всерьез. Оба — скауты ли, юннаты? — опыт, сбивший координаты, часто требует большей платы, чем под силу принять без слез, вот и плакали, жили, ждали, и пугались глубин и далей. Вам двоим отдышаться дали, вот такой сумасшедший план.
Ты два года спала и слепла, а теперь восставай из пепла, чтобы солнце в тебе окрепло, и согрело в нем океан.


© Индульгенция

По шорохам, по отзвукам, без слов,
найди ее, забывшуюся всуе,
скользни ладонью в близкое тепло,
от плеч до бедер контуры рисуя -
не узнавай, не верь своим глазам,
вдыхай, смакуй, повелевай и властвуй.
Не позволяй ей снова ускользать,
такой знакомой и такой прекрасной -
разматывай шуршащую фольгу,
едва ее скрывающих, нарядов,
читай по уголкам дрожащих губ:
- Не продолжай, остановись, не надо! -
не дай своей беглянке падать ниц,
прижми ее к себе, пока не поздно.
Люби ее от кончиков ресниц,
взрезающих пульсирующий воздух,
до жадных, нервных пальцев под ремнем,
дрожащих, неуверенных и нежных,
от белой кожи, что горит огнем,
избавившись от вороха одежды,
до янтаря полуприкрытых глаз,
до вскриков, всхлипов, стонов и томлений.
Люби ее, как будто первый раз
и - никогда, как будто он последний...


© Индульгенция

"Потому что никто никому не обещан"* —
справедливая строчка и вечная драма.
В этом мире простые волшебные вещи
создаются руками в мозолях и шрамах,
отпускаются ввысь, исчезают из вида,
оставляя невидимый след на ладонях.
Сладкий вкус поцелуя, горчащий — обиды:
выбирай, что забыть,
что простить,
что запомнить.

Выбирай, что надежнее — сказки ли, были,
запах кофе, когда за окном непогода,
или вечная гонка за призрачным, или
утро нашего первого нового года?
Что сложнее — короткое, тихое слово,
или пафос давно заготовленной речи?
Что ценней откровенного "мы не готовы"
и — как подвига — робкого шага навстречу?
Повторяй, как молитву: все сбудется с вами,
хоть никто никому и никем не обещан —
согревая озябшие пальцы губами
самой любящей, самой любимой из женщин.


* Юрий Егоров, "Потому что никто никому не обещан..."


© Индульгенция

Скажи мне, что ты знаешь обо мне? Не мыслями, не прожитым и пресным - немым чутьём, ведь только это честно, и только это для меня в цене, как первый вдох над жуткой глубиной, когда бесценный воздух жжет и режет и хочешь - чаще, а вот дышишь - реже... Да - ничего. Ты незнаком со мной. Хотя, возможно, где-нибудь на дне, под слоем мифов и потоком басен, ты помнишь как ты был со мной прекрасен, ты сам - прекрасен. В прошлом. Или нет?
Не вспоминай, не надо ворошить игру, в которой сам себя обставил.
Не я.
Я - исключение из правил...
Ты знаешь сам.
Не вспоминай.
Дыши.


© Индульгенция

Там, где ты меня потерял, не растет полынь, не цветет одолень-трава, там зима холодна и бесснежные ветры злы — могут насмерть зацеловать.
Там, где я тебя потеряла, погас очаг и не будет уже гореть, там одна лишь горечь по нежности горяча и такою пребудет впредь.

Там, где ты меня не найдешь, ни следа любви, ни намека на чудеса, там никто тебя не поддержит, не вдохновит, не напомнит, как воскресать.
Там, где я тебя не найду, каждый день фальшив, каждый вдох из последних сил, и никто не скажет: — Не бойся, борись, дыши! — всякий голос невыносим.

Там, где ты обретешь меня, обретешь тепло, и поселишь его в груди, принимая легкую нежность за гранью слов, осознаешь, что не один.
Там, где я обрету тебя, расцветет огонь и опять обогреет дом, там я снова почувствую кожей твою ладонь и забуду, что было до.

Там, где мы,
по льну рассыпаются васильки,
домовые прядут кудель...

Знать бы — где...


© Индульгенция