Автор Марат_Валеев,

В то лето 1991 года мы получили наш первый северный отпуск, и сразу за два года! И весь этот длительный отдых мы решили провести на юге Казахстана, в Кзыл-Орде, где постоянно проживали родители Светланы. Да, летом там обычно стоит чудовищная жара. Но это в городе. А мы, заперев городскую квартиру в раскаленной от беспощадного солнца панельной пятиэтажке, уехали на все лето вместе с родителями на их дачу. Она расположилась в замечательном месте, на живописном берегу притока Сыр-Дарьи – Калган-Дарье. Этот водоем дает живительную влагу сотням дач по разветвленной системе арыков. И потому, несмотря на испепеляющую жару, здесь все «цветет и пахнет»! И виноград, и черешня, и вишня, груши, яблони, и сливы, заросли малины, клубника.
Конечно же, мы вволю наслаждались этими дарами дачи. А еще я пристрастился к рыбалке на Калган-Дарье: в ней водятся белые амуры и толстолобики, караси, сазаны, змееголовы, плотва.

Вот так однажды я рано утром встал, чтобы, быстренько позавтракав, отправиться на реку. Выпив чаю с бутербродами, я прихватил с веранды приготовленные еще с вечера снасти и вышел из-под увитого виноградными плетями навеса к калитке.
Свежее июльское утро еще только занималось, чистое небо на востоке зарозовело от неспешно встающего солнца. И тут мой взгляд зацепился за нечто: в небесной выси зависло что-то непонятное, огромное и конусообразное, отливающее одновременно и голубым, и зеленоватым, и розовым цветами. Это не было ни облаком, ни каким-либо известным мне воздушным судном. И это что-то медленно плыло по небу и буквально сияло! Черт, неужели… Неужели НЛО? Я еще никогда не видел инопланетных кораблей, но вместе с тем немало читал свидетельств очевидцев (ваша воля – забрать ли это слово в кавычки). И они рассказывали, что НЛО необязательно должно иметь форму классической летающей тарелки. Объекты пришельцев описывались как веретенообразные, сигарообразные и иных форм. Тот, который я сейчас наблюдал, тоже был не тарелкой, а имел форму вытянутого эллипса, да еще такого красочного!

Автор Марат_Валеев,

– Да ты закусывай, закусывай! Огурчики отменные, отвечаю…
Борис подвинул к Сергею тарелку с маленькими, пупырчатыми малосольными огурцами, дразняще пахнущими укропом и чесноком.
Сергей как будто не слышал своего приятеля и не видел его жеста. Он наколол на вилку кусок ветчины и стал вяло её пережевывать.
– Ну вот, – обиженно сказал Борис. – А я старался. У жены так не получаются, как у меня. Наверное, потому что я солю от души, потому как знаю, что нет лучше закуски к холодной водочке, чем хрустящий малосольный огурчик!
Борис жизнерадостно захохотал и потянулся к запотевшей бутылке «Диксона», опорожнённой пока что меньше чем на треть.
Жена Бориса Светлана, накрыв на стол и посидев с приятелями для приличия пяток минут, ушла в гостиную, к телевизору. Так что никто не мешал Борису и Сергею расслабиться и посидеть за дружеским разговорами.
Хоть они и были друзьями детства, но встречались редко, потому что судьба развела их из родной деревни по разным городам.
В этот раз Сергей приехал из своего Новосибирска в Красноярск в командировку. Остановился в гостинице, как ни уговаривал его Борис провести эту неделю у него дома. Но в гости зашёл, как и обещал.
Борис от выпитого слегка покраснел и был весел и оживлён. А Сергей, напротив, был бледен и почти угрюм. Это расстраивало Бориса: может, чем обидел приятеля?
Он так прямо об этом и спросил Сергея
– Да, ну что ты! – через силу улыбнулся Серёга. – Всё путем. И дом у тебя замечательный, и жена что надо, и поляну ты накрыл – будь здоров!
– Ну, тогда за отсутствующих здесь женщин! – оживился Борис, протягивая свою стопку навстречу Сергею.
– За них! – согласился Сергей.
Друзья выпили. Борис, ещё больше покрасневший, подхватил малосольный огурчик с тарелки прямо рукой, поощрительно кивнул и Сергею: «бери и ты!», и, откусив от огурчика сразу половину, аппетитно захрупал им.
Но Сергей не последовал его примеру, а взял вилкой с другой тарелки ломтик копчёного сала. Прожевав и проглотив его, он неожиданно сказал:
– Знаешь, почему я терпеть не могу малосольных огурцов?
– Терпеть не можешь малосольных огурцов? – с удивлением переспросил Борис. – Впервые такое слышу. Ну, расскажи, за что это ты их не любишь…
– Ты же хорошо помнишь моего отца? – помолчав с минуту, как бы решаясь и наконец решившись, спросил Сергей, закуривая.
– Дядю Витю? Чего же не помню. Нормальный был мужик. Тебя вон как правильно воспитал. Героем из Чечни вернулся!
Борис потянулся с места, распахнул настежь кухонное окно, выпуская табачный дым – сам он не курил, – и штору сквозняком сразу же вытянуло на улицу.
Про чеченский период Сергея Борис помнил всегда и даже немного завидовал – оттуда десантник Сергей Кананыхин вернулся с медалью «За отвагу», был ранен, а Бориса с его плоскостопием даже в стройбат не взяли.
– «Нормальный был мужик», – как эхо повторил Сергей. Потом тряхнул головой и жёстко выдал:
– Да зверь он был, мой папашка!
Борис молча и непонимающе смотрел на Сергея.
– Ну, чё ты уставился? – неприязненно спросил Сергей. – Да, зверюга, каких ещё поискать!
– Дядя Витя? Не может быть! – недоверчиво пробормотал Борис.
– А вот может, – немного успокаиваясь, заявил Сергей и сам потянулся за бутылкой, плеснул водки себе и Борису и выпил, не дожидаясь, пока приятель возьмёт стопку. Не закусывая, он прикурил погасшую сигарету.
– Спроси меня, почему я не могу смотреть на малосольные огурцы?
– Почему? – спросил Борис, выпив свою стопку и привычно захрустев огурцом.
– Он меня однажды чуть не убил из-за них…
– Да ну! – не поверил Борис, и даже перестал жевать. – Как, из-за чего?
И Сергей рассказал.

Автор Марат_Валеев,

Брательник мой ушёл из жизни, когда ему не было ещё и полтинника. Вот та вот взял однажды и не проснулся. И это был его последний фортель, которые он время от времени выкидывал, подвергая испытаниям нервные системы родных и близких.

Любили мы этого охламона, Ринатку нашего, потому и боялись за него. Характером он пошёл в батю — тот принадлежал к породе безбашенных людей. Вот таким же оторвой был и мой брательник.
Когда был ещё совсем мальцом, его за всякие шкоды окрестили Котовским (всегда наголо остриженный, шустрый). А когда подрос и мамка наконец перестала его стричь налысо, Ринат неожиданно обзавёлся роскошной кудрявой шевелюрой. Тогда во всех советских газетах писали об американке Анжеле Дэвис, преследуемой властями, которая за что-то там или против чего-то там с ними боролась. У братца моего причёска была точно такая же. А с учётом приплюснутого носа — был он вылитая Анжела Дэвис. Так его и называли какое-то время.

А когда Ринат из шкодливого пацана перерос ещё и в записного драчуна, который любил супротивников «брать на калган», его стали называть Бараном. Ну, баран — не овца, и братан со временем привык к своей кликухе и никого уже не «брал на калган», когда его так называли. Ему и шапка-то была не нужна, и он до самых крепких морозов ходил с непокрытой, часто заснеженной головой, которой тряс по-собачьи, когда заходил куда-либо с улицы.

Когда с ним в своей деревне перестали драться, он стал ездить за приключениями на своём «Иж-Юпитере» в соседнюю деревню Моисеевку, за девять километров. Обитателей этой деревни называли «союзниками», потому что здесь жило много немцев. У них был хороший завклубом, и танцы здесь проходили почти ежедневно. Вот там-то брательник и отводил свою драчливую душу.
Я, как ни приеду из райцентра, где к тому времени жил и работал, к родителям на выходные, обязательно находил братца дома или с расцарапанной физиономией, или с новым фингалом.
Однажды в него даже стреляли в той же самой Моисеевке. Видимо, навсегда хотели напугать и отвадить этого незваного лохматого татарина от своей деревни и от своих девок. Правда, патрон был холостой. Но Ринатка-то этого не знал — и всё равно буром пёр на местного моисеевского «авторитета», целившегося в него из двустволки.

Автор Марат_Валеев,



А хочу я вам, ребята, на самом деле рассказать маленькую историю со счастливым концом, которая приключилась с одним сельским жителем в период недоразвитого социализма. Это передовой механизатор Иван Булыгин, с большим стажем пахотных и посевных работ и с сознанием, ясным и незамутненным, как слеза младенца.

Случилось так, что он рано овдовел. Многие труженицы сельского хозяйства, в том числе незамужние и разведенные доярки и птичницы, телятницы и свинарки и даже одна ветеринарная санитарка, не прочь были вновь изменить семейное положение трезвого и домовитого Ивана и взять его хозяйство в свои руки, включая доращивание и откорм несчастного осиротевшего ребенка, не то сына, не то дочери.

Но все они, после его супруги, незабвенной учительницы младших классов Екатерины Семеновны, женщины строгих нравов и чистюли, каких еще поискать, казались Ивану существами грубыми и несовершенными. Особенно не нравились ему их натруженные руки, шершавые и красные, а также то, как они ужасно ругаются.

Самого Ивана его покойная ныне супруга, первая интеллигентка на селе, хотя и не отучила от особенностей местного говора, и ей страшно резали слух его оканье и упорное выговаривание слова «пельмени» как «пилимени» и «исть» вместо «есть», ну и еще чего-то там глубоко деревенское, вековое. Но зато она его отучила от сквернословия. А все подкатывающиеся к Ивану деревенские застоявшиеся красавицы матюкались так, что оскорбленные коровы и прочие общественные животные, за которыми они ухаживали, отвечали на это снижением продуктивности.

В общем, так Иван Булыгин и продолжал пахать и сеять и в одиночку растить чадо от любимой покойной жены. А как же здоровый мужик обходился без женской ласки, спросите вы? Конечно же, Иван тосковал по тесному общению с противоположным полом. Но он оставался однолюбом и всю свою нерастраченную сексуальную энергию сжигал на тяжелых полевых работах.

Автор Марат_Валеев,

Житель Крайнего Севера Петр Тимофеевич купил двухнедельную путевку в один из хакасских санаториев. И хотя он заранее забронировал путевку, проживание ему досталось не в основном корпусе, а в особняке на четыре номера. Несколько таких особняков выстроились в ряд метрах в 50-75 от основного корпуса и несколько ниже. То есть это каждый раз надо было топать пешком в горку или вниз - на процедуры, в столовую там, в клуб - на танцы или какой концерт, и обратно, по несколько раз в день, в любую погоду. А погода в августе здесь задалась неважная, все время шли дожди, тропинка была мокрая и скользкая. Петр Тимофеевич в первый же день поскользнулся и так шарахнулся коленкой с больным суставом об эту самую тропинку, что у него полетели искры из глаз.

Петр Тимофеевич прихромал в отдел реализации и проникновенно спросил у давешнего менеджера, что вчера втюхал ему этот чертов особняк: можно ли что-то сделать для него в порядке исключения, как для жителя Крайнего Севера. Менеджер близоруко сунул свой мясистый пористый нос в монитор компьютера, пощелкал клавиатурой и с сожалением ответил, что нет, все номера в основном корпусе заняты. Правда, есть вот один свободный, но люксовый, и за него надо доплатить.

- Пойдет! – обрадованно сказал Петр Тимофеевич (деньжата у него были – отпуск-то у него был северный, трехмесячный, соответственно, и отпускные немалые), отслюнил требуемую сумму, забрал ключ и пошел обживать свои апартаменты. Открыл дверь и офигел. Это действительно были апартаменты. Во всяком случае, не меньше однокомнатной квартиры: с прихожей, ванно-туалетной комнатой, гостиной, спальней с шикарной двуспальной кроватью, с балконом! А еще в номере были холодильник, телевизор, телефон, мягкие диван и два кресла, буфет, весь заставленный посудой. Петр Тимофеевич снял туфли и по мягкому ковру прошел в спальню, присел на кровать, попрыгал. Кровать была упругая, и будила в нем смутные желания. Он подумал: вот бы сейчас сюда его жену Лизавету Григорьевну, уж они бы тряхнули стариной на этой пружинистой и совершенно не скрипучей кровати! Но где Лизавета Григорьевна, и где он?