Андрэ Моруа. Письма незнакомке


Об оптимизме

    Вы порицаете меня, querida, за мой оптимизм. Да, я оптимист. Я склонен
думать, что все уладится. "Если бы ты летел в пропасть, -- говорил мне на войне один из моих товарищей, -- то, наверное, считал бы, что дно ее устлано стегаными одеялами, и был бы относительно спокоен до тех пор, пока не ударился".

    Преувеличение! Я не считаю, как Панглос у Вольтера', что все к лучшему
в нашем лучшем из миров. Мне ведомы страшные стороны и тяготы жизни, я не был ими обделен.

    Однако, во-первых, я не думаю, что жизнь совершенно дурна. Это далеко
не так. Я отказываюсь считать условия человеческого существования "ужасными". Правда, они весьма необычны; правда, что мы вращаемся на комочке грязи в бесконечном пространстве, не слишком понимая для чего; правда, что мы непременно умрем. Таково действительное положение вещей, и его нужно принимать с мужеством. Да, мы вращаемся на комочке грязи. Проблема в ином: что мы можем и что должны сделать, обретаясь на нем?

    Во-вторых, я оптимист, ибо считаю возможным что-то совершить на земле,
улучшить свою собственную жизнь и -- в более широком смысле -- жизнь рода людского. Я считаю, что огромный прогресс уже достигнут. Человек в большой мере покорил природу. Его власть над миром вещей несравненно возросла. Пессимист возразит: "Да, но все эти замечательные открытия используются исключительно для военных целей, и человечество находится на грани самоуничтожения". Не думаю, что это неизбежно. В какой-то степени это зависит от нас самих, и в конечном счете мой оптимизм покоится на вере в человеческую природу. Я знаю, что человеку присуще величие, что можно
взывать к тому лучшему, что есть в каждом из нас. Словом, лучше говорить с
человеком о его свободе, чем о его рабстве.

    В-третьих, я признаю, что мое первое побуждение перед лицом какого-либо события -- это стремление понять то хорошее, что оно несет с собой, а не
плохое. Пример: по воле обстоятельств я поссорился с влиятельным человеком. Пессимист подумал бы: "Какая незадача! Это повредит моей карьере". Я же говорю себе: "Какая удача! Я избавился от этого болвана". Такова суть моего относительного оптимизма. Мы оба -- Ален, а вслед за ним и я -- поклялись оставаться оптимистами, ибо, если не поставить себе за правило во что бы то ни стало быть оптимистом, тотчас же будет оправдан самый мрачный пессимизм. Ибо если человек впадает в отчаяние или предается плохому настроению, то это неминуемо ведет его к невзгодам и неудачам. Если я боюсь упасть, то непременно упаду;

    это именуется головокружением, и оно присуще как целым народам, так и
отдельным людям. Если я считаю, что ничего не могу изменить в делах моей страны, я и впрямь ничего не смогу. Порядок, вещей таков, что я сам создаю и ясную погоду, и грозу -- прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже. Пессимизм заразен. Если я полагаю, что мой сосед непорядочен, и отношусь к нему с недоверием, он и будет таким по моей вине. Вселять в людей надежду, а не страх -- вот в чем секрет античных мудрецов. Наши нынешние мудрецы, напротив, вселяют в людей отчаяние, но я не думаю, что они так уж мудры.

    -- Вот как! -- возражает пессимист. -- Вы считаете, что вера в людей, в
жизнь и есть мудрость? А не стала ли она для вас причиной ужасных
разочарований? Не сделалась ли она для вас источником слабости в
непрекращающейся битве, чье имя -- жизнь? Не становились ли вы жертвой людей злых, так долго отказываясь считать их злыми?

    Да, признаю, я испытал немало жестоких разочарований. В особенности за
последние десять лет, отмеченных ужасами нацизма, кровавой пропастью, разделившей надвое мою страну, изгнанием, арестом близких, разграблением моего дома, предательством -- в тяжелые минуты -- со стороны некоторых друзей; все это дало мне немало веских оснований для того, чтобы усомниться в совершенстве этого мира.

    Но ведь я никогда и не верил в его совершенство. Я всегда знал, что
есть скверные люди (кстати, как правило, это глупцы или неудачники); я всегда знал, что в годину бедствий толпа может сделаться свирепой и тупой. Мой оптимизм заключался и поныне заключается только вот в чем: я верю, что мы способны в известной мере влиять на события и что, если даже, несмотря на все наши усилия, нам придется пережить беду, мы можем восторжествовать над нею, если достойно ее перенесем. Декарт сказал об этом лучше, нежели я:

"Я взял себе за правило стараться одолевать не столько судьбу, сколько самого себя, и изменять не столько мировой порядок, сколько свои собственные устремления".

Любить окружающих меня хороших людей, избегать дурных, радоваться добру, достойно сносить зло, уметь забывать -- вот в чем мой
оптимизм. Он помог мне в жизни. Да поможет он также и вам. Прощайте.




,