Её звaли нежным иностранным именем Фанни. Каждую субботу она приходила на обед к плeмяннику и его семье. Снимaла в коридоре крошeчные ботики, вынимала из манжеты кружевной батистовый плaточек, на минуту обнажая уродливо распухшую косточку на тонком стaрческом запястье, промокала сухой нос с аристократической горбинкой и проходила на кухню.

 

Там отдaвала неизменный пирог «Мечта» и шла долго и тщaтельно мыть руки. За собой остaвляла нить запaха сухих листьев, пропитанных солнцем – любимые духи из старых зaпасов. Она вообще нaпоминала осеннюю листву – лёгкую, шуршащую, волнующуюся от любого вeтерка.

 

Она была одинока – без детей, без мужа, существовавшего в её жизни очень рано и недолго. Всю её семью составляла жена давно умершего младшего брата, племянник, его жена и дети. Дети её слегка пугали, она не очень умела с ними разговаривать, да и не видела в этом смысла. Они подтрунивали над ней и насмешливо называли «тётенька».

 

Фанни приходила ради общения с женой брата. Они обе были большие интеллектуалки, запоем читавшие французские и немецкие романы в подлиннике, имевшие одинаковый вкус в литературе, политике и в составлении своего мнения. Обе тонко и со вкусом подшучивали над общими знакомыми. Фанни рассказывала какие-то невероятные для Советского Союза истории про французскую оперу, про Париж, про необыкновенные наряды. Иногда брала с собой несколько тяжёлых альбомов в бархатном переплёте с пряжками, пахнущих духами и полные тонких дам в огромных шляпах и роскошных платьях, кокетливо позирующих рядом с игральными столиками и белогрудых, напомаженных господ во фраках.

 

Потом жена брата умерла и маленькая, неизменная Фанни, которая была старше всех, понемногу начала сдавать. Племянник посоветовался с женой и перевез её к себе.

 

Она тихонько жила в своей комнате, по давно заведённому расписанию. Перед обедом обязательно обжигала хлеб над газовой конфоркой, чтобы убить микробов, суповую ложку держала в своей комнате под кружевной салфеткой, а в ящике стола долго берегла хороший бельгийский шоколад, отламывая изредка крошечные кусочки. Тихо жила и так же тихо, понемногу уходила…

 

Перед смертью слегла и перестала узнавать окружающих. Проживала какую-то свою жизнь, медленно протягивая тонкую руку к потолку и слегка улыбаясь краями губ кому-то хорошо знакомому, видимому только ей… Умерла легко, во сне. Просто не проснулась. Такой хрупкий, душистый осенний листок, случайно залетевший из прошлой жизни…

 

Она не любила рассказывать о себе, сверстники давно умерли и всем казалось, что она всегда была маленькой, аккуратной старушкой, с батистовым платочком в манжете. Только родные знали, что она была блестящим хирургом, прошла две войны – Финскую и Отечественную. Что проявляла чудеса героизма, вытаскивая на себе раненых прямо под обстрелом. Что самые безнадёжные случаи – это её работа. Что награды не помещаются на одной стороне жакета.

 

Генерал, которому она спасла ноги от ампутации, искал её по всему Союзу, чтобы на коленях сделать ей предложение. А она отказалась, потому что её сердце принадлежало многим людям и своей профессии…

 

Как причудливо жизнь тасует людей в своей колоде. Как часто мы не знаем, с кем рядом находимся. И какие нежные, тепличные цветы своими хрупкими корнями держат эту огромную, тяжёлую Землю.

 

Мила Миллер