Эта лингвистическо-кулинарная феерия  меня покорила. Желаю чтобы все! 

Картинка - просто картинка, из интернета. Автор не удосужился

Джон Шемякин

Надвигающиеся семейные торжества - они как Новый год, только радостные. Надо готовиться загодя. Когда веселье отрепетировано, оно получается искреннее. 
Взял мандаринов. Сделал в них надрезы. Туда соль. Крупную. Сложил недоумевающие мандарины в банку. Утрамбовал рукой. Банку закрыл. Посмотрел на заточенные взрезанные мандарины. Ну просто переворот в Неополитанском королевстве. Мятеж Чиполлино. Одно время будущий премьер Англии Гладстон описывал ужасы неаполитанских тюрем. Впервые описал, как в одной подземной камере томятся маркизы и члены каморры. Их всех туда король Неаполя молоденький запихнул, дурашка эдакий. Порядок навести хотел, бурбон-романтик. В Англии все плакали, читая корреспонденции Гладстона. Потом маркизы, каморра и тому подобная гоморра вырвались из темниц и тут уж заплакал молоденький король. Рождение итальянского национального государства, ничего не поделаешь.

Поставил засолённые мандарины в темницу. Надо к ним подходить иногда и в ритме тарантеллы потряхивать. Это на сутки. 
Потом я туда волью лимонный сок. Лимоны жму торопливо, вилка, ошметки, семена во все стороны. Залью соком мандарины соленые и ещё на два дня оставлю. Но не в темнице. А просто на кухне. Она тоже не особо веселая у меня. Вид пытаемых аристократов, которые раскисли немного, но цвета не утратили, оживляет серую сталь кухонной обстановки. Человек свежий заходит, видит яркое пятно, радуется, что, может, всё и обойдётся, что померещилось всё в прихожей. А потом рассмотрит мандариновое отчаяние в банке и поймет все навсегда. 
Возьму я на праздник филе трески. Треска рыба хорошая. В ней нет изнеженности. Она проста, согласна и лежит. Мужчинам такую рыбу есть можно.

Сбрызну филе маринадом из аристократической мандариновой тюрьмы. Разложу каждый кусок трески на пергамент. Если в доме нет рукописей 15 века, то можно уложить просто на оберточный пергамент, избегая листов в ружейном масле. Когда рыба на бумаге, сверху укладываю греческие маслины. Маслины давлю ножом и укладываю. Давлю и укладываю. Искусство властного управления простое. Дави и укладывай. 
И чеснок я тоже давлю ножом. Раздавленные чесночины в горячее оливковое масло, что в сотейнике. Вылавливаю чесночные дольки, когда станет пора. Это чувствуется, когда пора уже.

Выловленный чеснок тоже раскладываю по ожидающим кускам трески. Сверху не очень щедро лью масло, что от чеснока в сотейнике осталось.

Мандарины своей участи дождались. Вытаскиваешь и режешь их. Смотришь по сторонам. Вздыхаешь равнодушно и режешь. Губы поджаты. На каждый кусок трески по две-три дольки просолённых арестантских мандарина. Прокручиваешь перечной мельницей несколько раз. Черный перец падает чешуйками. А белый с розовым перцы просто сыпятся порохом мелким. Листик-другой измочаленного в пальцах базилика.

Заворачиваешь треску в пергамент окончательно. Длинные концы пергамента закручиваешь. И всю эту Великую хартию вольностей в пяти-шести частях на противень. Духовка ждёт. 180 градусов. Свертки в ней должны пробыть минут двадцать.

Достаешь. Пергамент взрезаешь. Депеша из охваченного паникой Парижа. Пар. Ноздри. Чесночное масло. Нежность безвольного филе. Запах соленых мандаринов. 
Туда сухого розмарина немного. Я настаиваю и на сухой мяте ещё.

К такому диктаторскому филе трески хорошо давать картофельное пюре на теплых сливках, желтке, белых грибах и зеленом горошке. Ну морковь, крошечную и отварную, наособицу. Типа, тоже депутаты Конвента. Пусть валяются. Зерна граната.

Вносишь на блюде к столу. Смотришь на всех. Все видят. Защитник угнетённых, истребитель несогласных перед ними.