Свою книгу, посвященную Одри Хепберн, ее сын Шон Феррер начинает неожиданным признанием: "Мама была грустным человеком".
В прекрасных глазах Одри читалась возвышенная грусть; грусть человека, принявшего на себя бедствие вселенского обожания, но и сполна разделившего бремя человеческой боли.
Об этом Шон вспоминает в трогательном отрывке "Последнее Рождество с мамой"...

"...Мама редко возвращалась в своих воспоминаниях во времена детства и юности. 50 лет назад на ее глазах на улицах Арнема ловили и расстреливали людей, обвиненных в сопротивлении нацистам. И вот спустя столько лет, работая в ЮНИСЕФ, мама сталкивалась с теми же ужасами, которые мир поклялся никогда больше не допустить.
«Наверное, я просто уже не в состоянии приказать душе вылечить тело. Что-то во мне разладилось».

Сколько лет мама несла в себе эту страшную разъединенность? И не была ли ее болезнь лишь физическим выражением медленного отделения души от тела, приговоренного к реальности, смириться с которой мама не могла?..."

"12 декабря 1992 года. Мы уже готовились к отлёту домой, когда врачи сообщили, что мама может не перенести долгой дороги. Оказалось, скачки давления в салоне при взлете и посадке чреваты перитонитом. Если это случится, проникновение токсинов в кровь убьет маму меньше, чем за час. И все же, мы отправились в аэропорт, проводив последних гостей...

...Когда шасси наконец коснулись полосы аэропорта Женевы, мамины глаза сияли счастьем. «Ну вот мы и дома»,-выдохнула она. Я знал, как много это для нее значит. Личный самолет был, пожалуй, самым нужным из всех предметов роскоши, каким нам когда-либо приходилось обладать:он мог доставить нас домой..."

"...На Рождество мы всегда собирались всей семьей.
А в этот раз нельзя было и представить ничего другого: Рождество могло стать для мамы последним.
Ей никогда не нравились дорогие подарки. Иногда мама просила подарить ей карандаши, ластики и прочую канцелярскую мелочь, которой пользовалась потом весь год. В другой раз могла захотеть ароматизированную свечу или какой-нибудь шампунь, продающийся только в Америке. Мама всегда предпочитала практичные подарки тем бессмысленным, по ее мнению, сувенирам, которые наводняют прилавки в это время года..."


"...Подготовка к Рождеству далась нам нелегко.
Никто не хотел уходить из дому – даже за подарками или продуктами, но и спугнуть сам дух Рождества, нарушить традицию семейного праздника мы тоже боялись.
А каково вообще праздновать что-то в такой момент?
И все же рождественским вечером мы собрались за тихим праздничным столом. Мама отдыхала в комнате наверху – разделить с нами ужин она уже не могла. Она говорила,что больше всего боится, как бы ее состояние не превратилось в тяжкое бремя для всех нас..."

"...Мама спустилась к нам после ужина, и мы обменялись подарками. Поскольку она не могла выбраться в магазин, дла каждого из нас она приготовила что-то из своих вещей:шарф, свитер, свечу. И оттого все ее подарки были трогательны до слёз и бесконечно ценны. Потом она прочла нам короткое шутливое приветствие – текст, который часто включала в свои выступления для ЮНИСЕФ..."

"Одну из последних ночей я провел у ее постели.
Ближе к утру она вдруг проснулась и тихо лежала, глядя в пустоту. Я спросил, не жалеет ли она о чем-нибудь.
И мама произнесла: «Нет, я просто...не могу понять, почему детям...приходится так много страдать».
Потом она добавила: «Да, я кое о чем жалею. Жалею, что не смогла встретиться с далай-ламой. Он, наверное, ближе всех к Богу. И столько в нем юмора...сострадания...человечности».

С этими словами она вновь заснула.
Я стоял у ее кровати, когда мной вдруг безраздельно овладело одно желание. Я опустился на стул, взял маму за руку и сказал, как сильно я люблю ее. Это была та кровать, куда меня, маленького мальчика, иногда брали на ночь. Самое спокойное и безопасное место на земле. Теперь она казалась такой маленькой. А какой бесполезной и пустой покажется, когда мамы не станет...

Я сказал ей, что знаю, как она любит нас, и знаю, как не хочет, чтобы все тянулось слишком долго. И мы не хотим. Я прошептал ей, что на должна идти, если чувствует, что уже готова. Не знаю почему, но я верил, что она может меня слышать. Я поцеловал ее руку и сказал,что маленький мальчик, живущий во мне, уйдет вместе с ней..."

Одри с 1 супругом Мелом Феррером и сыном Шоном Феррером.

Одри с сыном Шоном Феррером

Одри с сыном Шоном и возлюбленным Робертом Уолдерсом

"Сильнее всего мама верила в любовь.
Она верила,что любовь способна исцелять больных, восстанавливать разрушенное и делать всех нас лучше. И она была права.
Она ушла тихо и светло, почти не испытывая боли и почти не причинив ее другим. В эти последние недели она успела сказать нам так много очень простых и важных вещей, которые мы никогда не забудем.
Но одна фраза, такая пронзительная и точная...
«Я буду вам помогать. Только уже не так, как раньше».

"...Она успела рассказать нам о «других».
Мы не знали, что это значит. Она описала людей, «одетых,как амиши, которые стоят посреди поля и тихо ждут, тут, слева от кровати».
Мы были рады узнать,что она видит мир по ту сторону черты, и этот мир ее не пугает. Успели мы поговорить и о самом ее уходе:об отчаянном неприятии, о страхах и надеждах, которые он рождает в нас. Мама сказала, что мы не должны противиться неизбежному: смерть – лишь естественная часть самой жизни.

"...20 января началось как самый обычный день.
По мере того, как прогрессировала болезнь, мама все больше спала. В последние дни она постоянно проваливалась в забытье: врач перевел ее на морфин. Он объяснил, что состояние ухудшается и можно ожидать,что ближайшие 24 часа окажутся последними.

Я вошел к маме в спальню. Мы оба знали,что конец уже близок.
Было очень тихо, желтый свет струился в окно.
Мама лежала такая спокойная и почти умиротворенная, что на миг я забыл о ее страшной болезни..."


"...Мама говорила, что хочет быть погребенной на кладбище.
А еще маме нравился вид на невысокую горную гряду позади нашего дома...
Я вышел на улицу и через поселок дошел до кладбища.
Ближайший свободный участок был у стены, прямо над ним склонялось грациозное молодое вишневое деревце. Я представил, как красиво будут усыпаны его ветви цветами по весне..."


"...Мама говорила, что хочет быть погребенной на кладбище.
А еще маме нравился вид на невысокую горную гряду позади нашего дома...
Я вышел на улицу и через поселок дошел до кладбища.
Ближайший свободный участок был у стены, прямо над ним склонялось грациозное молодое вишневое деревце. Я представил, как красиво будут усыпаны его ветви цветами по весне..."

С кладбища я дошел до крошечной ратуши, в которой располагался кабинет мэра, нашего давнего друга. Вместе мы склонились над планом кладбища, я указал на тот самый участок, помеченный номером 63. .. Мы обменялись рукопожатиями, и я вернулся домой.

...Пришел священник, в молчании мы поднялись к маме. Он встал у кровати, остальные опустились на колени. Мы с женой плакали, сложив руки и беззвучно повторяя слова молитвы. Когда молитва была окончена, мы, держась за руки, подошли к маме, осторожно поцеловали ее и вышли из спальни.

"...Мы спустились и какое-то время говорили об участке на кладбище. Все были согласны . И мамин возлюбленный Робби ответил «да».
В ту же секунду раздался звонок по внутреннему телефону.
Это была Джованна, мамина горничная и подруга на протяжении последних 35 лет. «Скорее» - вот все,что она смогла сказать. Мы бросились наверх.
Мама умерла. Я часто слышал рассказы о том, что люди покидают мир, выбрав момент, когда близких нет рядом. Мама ушла в одиночестве. Она улыбалась, в уголке глаза застыла слеза..."


"Не в грусти ли была причина ее смертельной болезни? Не отсюда ли внутренняя отстраненность от окружающей жизни в привычном для нас понимании? Почему исполнительный директор ЮНИСЕФ умер всего через несколько месяцев после мамы – и от того же страшного заболевания? И неужели сострадание рождает в человеческой душе стремление к смерти, которое оказывается сильнее воли к жизни."

...Один месяц. Она уже знала? Предчувствовала? Каждому ли дается это понимание – когда приходит его черед? Или эта мудрость сопровождает нас всю жизнь, а мы прячемся от нее, пока одной ногой не коснемся смертной черты?...

"Я позвонил отцу (Мел Феррер-киноактер, режиссер, первый муж Одри), и он приехал в Швейцарию:он хотел быть вместе со мной.
Отец появился ночью, проделав долгий путь за рулем, чтобы обнять меня и проститься с мамой.
В последний раз они виделись на моей первой свадьбе-почти 10 лет назад. Никогда не забуду его лица, когда он вошел в комнату и увидел лежащую на кровати маму. Он коснулся ее руки, потом наклонился и поцеловал в лоб. В жизни отца закончилась очень важная глава..."

"...Мама оставалась дома 3 дня. А утром 24 января мы вынесли гроб и тронулись по улице к нашей маленькой церкви. Мне рассказывали,что в наш крошечный поселок с населением в 1200 жителей съехалось больше 25.000 человек, которые хотели проститься с мамой. Но повсюду стояла полная тишина..."

"Мы ступали медленно, и с каждым шагом острые углы гроба все больнее впивались в наши плечи. Похоронная служба была красивой и недолгой..."

"...Мама сказала,что это было лучшее Рождество в ее жизни.
Позже я спросил почему. Она ответила очень просто. Потому что в этот раз она точно знала. Знала,что мы ее любим..."

Шон Хепбэрн Феррер, 2003г.
Перевод с английского Марии Мокшиной

Источник фотографий: http://inlovewithaudreyhepburn.tumblr.com/