Цитата сообщения AWL-PANTERA
Никита Кирсанов. "Декабрист Иван Анненков" (часть 1).
Отец декабриста, Александр Никанорович Анненков, крупный помещик, служил в лейб-гвардии Преображенском полку, вышел в отставку в чине капитана и потом занимал должность советника Симбирской гражданской судебной палаты. Оставив эту службу в 1796 году, он жил в Москве и в своих деревнях (умер в 1803 г.). Мать декабриста Анна Ивановна Анненкова (ок. 1760-1842) была единственной дочерью иркутского генерал-губернатора Ивана Варфоломеевича Якобия, чрезвычайно разбогатевшего за время службы в Сибири, ставшего обладателем больших земельных владений и денежных сумм.
После смерти отца и мужа Анна Ивановна объединила в своих руках огромное состояние, половина которого перешла к ней от И.В. Якобия, остальное было передано по духовному завещанию покойного мужа. В её имениях в Нижегородской, Пензенской, Симбирской, Оренбургской и Московской губерниях числилось около пяти тысяч крепостных крестьян мужского пола. Только в Мокшанском уезде Пензенской губернии в селе Скачки и пяти деревнях (Ломовке, Александровке, Алексеевке, Чурдимовке и Брюхатовке), по данным 1807 года, имелось 1360 душ. Кроме того, в Городищенском уезде в селе Богородском ей принадлежало дворовых и крестьян 400 душ, а всего в Пензенской губернии - 1860 крепостных душ мужского пола.
Однако в обстановке кризиса крепостного хозяйства в первой половине XIX века имения Анненковой, как и многих других помещиков, постоянно разрушались и приходили в упадок. Беспорядочное хозяйничание и расточительство владелицы усиливали это состояние упадка. По словам её невестки, жены декабриста, Полины Анненковой, "старуха жила невозможной жизнью". В её громадном доме в Москве постоянно находилось до 150 человек, составлявших её свиту. При барыне всегда было до 40 избранных девушек и женщин разного возраста, которые поочерёдно должны были находиться в её комнате. Одних платьев у неё насчитывалось до пяти тысяч. "Анна Ивановна совершала свой туалет... - вспоминала Полина Анненкова, - необыкновенным способом. Перед нею стояло 6 девушек, кроме той, которая её причёсывала. На всех девушках были надеты разные принадлежности туалета Анны Ивановны: она ничего не надевала без того, чтобы не было согрето предварительно животной теплотой... Даже место в карете, перед тем как ей выехать, согревалось тем же способом..."
Многочисленными имениями А.И. Анненковой управлял некий Чернобой, наживший себе за счёт ограбления крестьян несколько домов в Москве, а всем хозяйством заправляла дальняя родственница Мария Тихоновна Перская. "Все доходы с имений, - пишет Полина Анненкова, - привозились и сдавались Марии Тихоновне, в комнате которой стоял комод, куда ссыпались деньги по ящикам, по качеству монеты, и, наверное, Мария Тихоновна сама не знала хорошенько, сколько ссыпалось в коиод и сколько из него расходовалось".
Роскошь, причуды старухи, бесконтрольное расходование средств вели к тому, что имения закладывались и перезакладывались, росли долги. К 1835 году опекунский долг (долг по залогу имений) Анны Ивановны составлял 500 тысяч рублей. Сильно разорив имения, она всё же оставила после себя 2500 ревизских душ.
У неё был другой сын - Григорий, который в 1824 году был убит на дуэли. За смертью брата Иван Александрович Анненков стал единственным наследником всего состояния матери. Однако в силу сложившихся обстоятельств оно не досталось ему.
О додекабристском периоде жизни Ивана Александровича сведений сохранилось немного. Об этом узнаётся главным образом из его показаний во время следствия и воспоминаниях родных.
Родился И.А. Анненков в Москве 5 марта 1802 года. Там же прошли его детские и юношеские годы. Первые впечатления о крепостном праве он получил, живя в доме матери и наблюдая её образ жизни, её быт, её произвол и деспотизм в отношении крепостной прислуги. Кроме того, ему не раз приходилось бывать в имениях матери, а также в имениях других помещиков, где он мог непосредственно наблюдать жизнь крепостной деревни. Уже в это время у него сложилось твёрдое убеждение в несправедливости существующего порядка. Он становится врагом крепостного права и всякого угнетения. Впоследствии он не раз говорил о своей "старой ненависти к рабству".
Приобретение жизненных наблюдений продолжалось в годы учения и службы, когда общение с передовой молодёжью дало ему много новых сведений о положении в России, приобщило к передовым идеям, наставило на путь активной борьбы.
И.А. Анненков получил первоначальное домашнее образование. Преподавателями его были швейцарец Дюбуа и француз Берже. В 1817-1819 годах он слушал лекции в Московском университете, но курса не окончил. Сдав экзамен при Главном штабе в 1819 году, Анненков был зачислен юнкером в лейб-гвардии Кавалергардский полк и вскоре произведён в корнеты, а в 1823 году - в поручики.
Первые семена "вольнодумия" были посеяны в нём, по его собственному свидетельству, преподавателем Дюбуа. На следствии он показывал: "Первые свободные мысли внушил мне мой наставник, ибо он всегда выставлял своё правительство (швейцарское) как единственное, не унижающее человечества, а про прочие говорил с презрением, наше же особенно было предметом его шуток". Через Дюбуа Анненков познакомился с сочинениями прогрессивных французских мыслителей.
В 1823 году Иван Александрович сблизился с однополчанином корнетом П.Н. Свистуновым, оказавшим на него большое влияние. Последний прочёл с ним отдельные главы "Общественного договора" Руссо и давал ему читать другие книги передовых писателей.
Всё это, по словам Анненкова, склонило его к решению вступить в тайное общество. Однако путь развития вольнодумства у него шёл, как было указано выше, не только через чтение книг, но и личные наблюдения над окружающей действительностью и общение с лучшей частью дворянской молодёжи. Ещё до того как он формально стал членом тайной организации, у него были встречи с некоторыми видными деятелями декабристского движения. Так, в 1823 году, по показанию Е.П. Оболенского, на квартире Анненкова в Петербурге происходили совещания декабристов, на которых присутствовали Нарышкин, Оболенский, Никита Муравьёв и некоторые другие.
В 1824 году Анненков уже являлся членом Северного общества декабристов. Из показания Матвея Муравьёва-Апостола известно, что Иван Александрович бывал на собраниях у Рылеева, где "читали план Конституции Никиты Муравьёва".
Но вскоре И.А. Анненков перешёл в петербургскую ячейку (филиал) Южного общества. Как показывают материалы следствия, участники этой группы, организованной Пестелем во время его приезда в Петербург в 1824 году, стояли на республиканских позициях. Так, П.И. Пестель говорил на одном из допросов: "Вадковский, Поливанов, Свистунов, Анненков (все четыре кавалергардские офицеры) и артиллерийский Кривцов были со мною ознакомлены через Матвея Муравьёва и находились в полном революционном и республиканском духе".
Сказанное Пестелем о петербургском филиале подтвердили во время допросов Матвей Муравьёв-Апостол и М.П. Бестужев-Рюмин. Первый из них показал: "Никита Муравьёв и князь Сергей Трубецкой не были согласны на счёт предложения Южного общества республики и истребления (царской семьи). Н. Тургенев, князь Оболенский, Рылеев, Бестужев (адъютант), князь Валериан Голицын, Митьков, Поливанов, Фёдор Вадковский, Свистунов, Анненков, Депрерадович разделяли сие мнение". М.П. Бестужев-Рюмин также показал, что из числа северян "республику... приняли только члены, присовокупленные обществу Пестелем, - кои суть: Свистунов, Фёдор Вадковский, Поливанов, Анненков, Депрерадович и принятые ими, из числа коих известен мне один полковник Кологривов". Бестужев-Рюмин особо выделяет Анненкова как "решительного человека, нам известного".
Итак, Иван Александрович Анненков принадлежал к той группе северных декабристов, которая разделяла мнение руководителей Южного общества о необходимости введения в России республиканского устройства и уничтожения императорской фамилии.
За несколько месяцев до событий 14 декабря И.А. Анненков познакомился со своей будущей женой Жанеттой Поль. Родилась она 9 июня 1800 года во Франции близ города Нанси в семье военнослужащего. После смерти отца, убитого в Испании во время наполеоновских войн, мать её осталась с четырьмя детьми без всяких средств существования. Семья стала испытывать острую нужду, и Жанетте, старшей дочери, рано пришлось работать. Продавая своё рукоделие - шитьё и вышивание, она всё же не могла зарабатывать столько, чтобы содержать себя и родных. Жизнь становилась всё труднее. Семнадцатилетней девушкой Жанетта переехала в Париж, где стала работать в торговом доме Моно. "Тут только я почувствовала, - писала она в своих воспоминаниях, - всю горечь моего нового положения, очутившись между людьми мне незнакомыми, совершенно чужими, к тому же мало образованными... Много стоило мне слёз и усилий, чтобы сломить себя и привыкнуть к ним... а потом привыкнуть к моим новым обязанностям, которые были совсем не легки".
В Париже она прожила шесть лет. Необходимость зарабатывать себе на хлеб, тяжёлые условия работы воспитали в ней привычку к труду, умение жить, полагаясь только на себя. Эти качества, весьма пригодились ей впоследствии в Сибири.
В 1823 году Жанетта приехала в Москву, где под псевдонимом Паулина (Полина) Гёбль устроилась в качестве продавщицы модного магазина Дюманси. Здесь она прожила два года. Встреча с Анненковым произвела в её судьбе внезапный и резкий перелом. "Он начал неотступно за мной ухаживать, предлагая жениться на мне, - указывала она позже в своих мемуарах. - Но целая бездна разделяла нас. Он был знатен и богат, я - бедная девушка, существовавшая своим трудом. Разница положений заставляла меня держаться осторожно".
В конце июня 1825 года они встретились в Пензе на ярмарке, куда Полина Гёбль приехала с торговым домом Дюманси, а Анненков прибыл за ремонтом (покупкой) лошадей для Кавалергардского полка. Эта встреча была решающей: Полина стала невестой Анненкова. 3 июля они вместе выехали из Пензы в имение Анненковых село Скачки Мокшанского уезда, а оттуда ездили в другие их имения, находившиеся в Симбирской и Нижегородской губерниях. В Москву вернулись только в ноябре, а 2 декабря Анненков уехал в Петербург.
За два дня до восстания, 12 декабря, он присутствовал на совещании у Е.П. Оболенского, где обсуждался план действий в день присяги Николаю. 14 декабря Анненков был на Сенатской площади со своим полком, высланным против мятежных войск. Но не сомнения в успехе предприятия были причиной тому, что он в этот день находился не в рядах восставших. Он понимал, конечно, что отказ выступить с полком на площадь мог вызвать его немедленный и преждевременный арест, за которым могли последовать аресты его товарищей-декабристов. После событий 14 декабря И.А. Анненков находился на свободе ещё четыре дня. 19 числа в 11 часов ночи его арестовали.
Как и других видных участников декабристского движения, Анненкова сначала допрашивал сам Николай I у себя в Зимнем дворце. Полина Анненкова в своих воспоминаниях со слов Ивана Александровича подробно рассказывает, как производился этот первый допрос, а также последующие допросы её мужа. На вопрос царя, чего хотело тайное общество, Анненков смело отвечал, что "хотели пресечь зло", что "желали лучшего порядка в управлении, освобождении крестьян и проч." Затем Николай спросил, почему он, зная обо всём этом, не донёс правительству? Когда же допрашиваемый ответил, что он считает нечестным доносить на своих товарищей, царь грозно крикнул: "Вы не имеете понятия о чести! Знаете, чего заслуживаете?.. Вы думаете, что я вас расстреляю, что вы будете этим интересны? Нет, я вас в крепости сгною!"
Затем его допрашивал генерал Левашов, требуя, чтобы он назвал членов тайного общества, но Анненков не выдал своих товарищей. После допроса его отправили в Выборгскую тюрьму, где он находился до февраля 1826 года.
К этому времени следственная комиссия уже располагала сведениями о плане цареубийства и о том, что Анненков присутствовал при обсуждении этого плана. 1 февраля его снова привезли в Петербург, и Левашов вторично его допрашивал. Анненков отрицал свою причастность к "умыслу" на истребление императорской фамилии.
"Государственного преступника" отвезли в Петропавловскую крепость и посадили в камеру № 19 Невской куртины. "Меня ввели в небольшую комнату со сводом, - рассказывает Анненков. - Посредине ещё можно было стоять во весь рост, но к бокам камеры надо было сгибаться. Стояла кровать, на которой лежал матрац из соломы... на меня надели халат, туфли и заперли дверь. Первое чувство было такое, что положили живого в могилу".
Вскоре Анненкова опять доставили в следственную комиссию. Граф Бенкендорф и князь Голицын долго его допрашивали, добиваясь "признания во всём", угрожали расправой. И он стал сдаваться. "Понятно, что в эту минуту нервы у меня были сильно расшатаны всем пережитым, крепость стояла перед глазами, как фантом. Несмотря на всю твёрдость моего характера, я настолько был потрясён, что, наконец, почти машинально выговорил, что действительно слышал о цареубийстве. Тогда Бенкендорф тотчас же велел подать мне бумагу, и я так же машинально подписал её. Меня снова отвезли в крепость".
Признания в замысле истребления царствующего дома и введения республиканского правления было достаточно, чтобы отнести допрашиваемого к числу наиболее опасных политических врагов самодержавия и вынести ему жестокий приговор. Больше Анненкова в комиссию не вызывали. Он содержался в Петропавловской крепости до отправления на каторгу.
Следует отметить, что на допросах Анненков проявил большую выдержку и самообладание, и лишь крепость, одиночное заключение, неведомое и страшное будущее сломили его, заставили дать некоторые нужные комиссии показания.
В "Алфавите" декабристов, где указаны вина и степень наказания осуждённых, об И.А. Анненкове сказано: "Вступил в Северное общество в 1824 году; ему была открыта цель оного - введение республиканского правления, а потом слышал о намерении истребить императорскую фамилию". Анненков был осуждён по II разряду - положение головы на плаху и ссылка в каторжную работу навечно. 10 июля 1826 года последовал указ царя о конфирмации (утверждении приговора), по которому наказания осуждённых были "смягчены". Так, для II разряда (их было 17 человек) вместо положения головы на плаху и вечной каторги последовало осуждение в каторгу на 20 лет.
Объявление приговора произошло 12 июля в помещении коменданта Петропавловской крепости, куда были сведены все заключённые. Они мужественно встретили приговор царского суда. Через несколько часов их снова вывели из казематов: с них сорвали погоны, мундиры и переломили шпаги над головами, а затем развели по камерам, откуда предстояла их отправка в назначенные места. Во время переломления шпаги, по неловкости палача, Анненков получил сильный удар в голову и долго находился в бессознательном состоянии. Это обстоятельство, пишет внучка декабриста М.В. Брызгалова, отчасти способствовало развитию душевного недуга, которым он страдал впоследствии.
Полина Гёбль, жившая в Москве, долгое время не имела никаких сведений об Анненкове и делала напрасные попытки узнать что-либо о постигшей его участи. Выехать в Петербург она не могла в это время из-за отсутствия средств. Деньги, которые ей оставил Иван Александрович, уезжая в Петербург, все были израсходованы. "Я стремилась к любимому мною человеку, - пишет она, - и не могла выехать из Москвы, где приковала меня страшная нужда. Мне положительно нечем было существовать, и я должна была усиленно работать, чтобы не умереть с голоду". Анна Ивановна Анненкова, равнодушная к судьбе своего сына, ничего не сделала для того, чтобы облегчить его положение. Более того, она всячески старалась отклонить Полину от поездки в Петербург. 11 апреля 1826 года Полина Гёбль родила дочь Александру, после чего опасно заболела и слегла на три месяца в постель. Естественно, что она не могла работать и впадала с каждым днём всё более в нужду, закладывала и продавала последние вещи. Только летом (вероятно, в июле), оправившись от болезни, раздобыв средства и добившись паспорта, Полина Гёбль уехала в Петербург.
Родственники имели право видеть узников только раз в неделю, каждый имел свой день. Их приводил на свидание плац-адъютант к коменданту, встреча продолжалась не более часа и на глазах у посторонних. И.А. Анненкову разрешалось свидание в среду. Но Полина Гёбль не была официально его женой, не имела даже права родственницы и должна была придумывать, по её словам, "разные разности, чтобы добраться до него". Преодолевая трудности, она несколько раз пробиралась в крепость, где ей удавалось увидеть Ивана Александровича. Встречи их были тайные, во время прогулок заключённых во дворе, и продолжались не более пяти минут.
В начале декабря Полина возвратилась в Москву, чтобы добиться от матери Анненкова какой-либо материальной помощи её сыну, который подвергался разным лишениям, не имел белья, голодал. Анна Ивановна ответила отказом. 9 декабря Полина снова вернулась в Петербург. Здесь она узнала о покушении Анненкова на самоубийство: он хотел повеситься на полотенце, но оно оборвалось, и его нашли на полу без чувств. Того же числа в 11 часов вечера ей удалось проникнуть в Петропавловскую крепость и через подкупленного офицера добиться свидания с Анненковым. Он сказал ей, что "зима устанавливается и их, наверное, отправят в Сибирь". Это было последнее их свидание в Петербурге. "Мы расстались, и надолго на этот раз", - указывала в своих воспоминаниях Полина Анненкова.
Для отправки осуждённых в Сибирь на каторгу была выработана особая инструкция. Первые две группы, каждая по четыре человека, были увезены в июле 1826 года, вскоре после объявления приговора (Трубецкой, Волконский, братья Борисовы, Артамон Муравьёв, Оболенский, Якубович и Давыдов). Потом одних за другими отправляли и остальных. Перед отправкой ссыльных заковали в ножные кандалы с замками.
К каждому ссыльному было приставлено по одному жандарму, а общее руководство перевозкой группы возлагалось на специального фельдъегеря. Везли осуждённых порознь на тройках. Самый вывоз из крепости должен был происходить по ночам. Путь был избран, минуя Москву, ярославским трактом и до Иркутска. Совершался он очень быстро - в один месяц.
