Цитата сообщения ЛИЧНЫЕ_ОТНОШЕНИЯ Почему семья является основой государства

Разруха в головах, о которой мы часто говорим и сегодня, прежде всего ударяет по основе основ государства — семье. Именно через семью осуществляется преемственность поколений и передача мудрости, традиций и заветов предков. Развалить семью, сбить родителей с курса задачи достойного воспитания детей, разлучить детей и родителей — вот главные задачи, которых пытаются добиться те, кто мечтает сломить государство.

Хочу обратить ваше внимание на посвящённый важным и животрепещущим вопросам труд, написанный около 80 лет тому назад. Называется он «Путь духовного обновления». И, несмотря на четыре пятых века давности его написания, заключенный в его строках смысл остаётся актуальным и по сей день. Можно даже сказать, что сегодня востребованность осознания заложенных в данный текст непреложных истин крайне велика.

Из работы И.А.Ильина «Путь духовного обновления»:

1. ЗНАЧЕНИЕ СЕМЬИ

«Семья есть первый, естественный и в то же время свя­щенный союз, в который человек вступает в силу необходи­мости. Он призван строить этот союз на любви, на вере и на свободе, научиться в нем первым совестным дви­жениям сердца и подняться от него к дальнейшим фор­мам человеческого духовного единения – родине и го­сударству.

Семья начинается с брака и в нем завязывается. Но человек начинает свою жизнь в такой семье, которую он сам не создавал: это семья, учрежденная его отцом и матерью, в которую он входит одним рождением, задол­го до того, как ему удается осознать самого себя и окружающий его мир. Он получает эту семью как некий дар судьбы. Брак по самому существу своему возникает из выбора и решения, а ребенку не приходится выбирать и решать: отец и мать как бы образуют ту предустановлен­ную для него судьбу, которая выпадает ему на его жизненную долю, и эту судьбу он не может ни отклонить, ни изменить — ему остается только принять ее и нести всю жизнь. То, что выйдет из человека в его дальнейшей жизни, определяется в его детстве и притом самим этим детством; существуют, конечно, врожденные склонности и дары, но судьба этих склонностей и талантов — разовьются ли они в дальнейшем или погибнут, и если расцветут, то как именно, — определяется в раннем дет­стве.

Вот почему семья является первичным лоном чело­веческой культуры. Мы все слагаемся в этом лоне, со все­ми нашими возможностями, чувствами и хотениями; и каждый из нас остается в течение всей своей жизни ду­ховным представителем своей отечески материнской семьи или как бы живым символом ее семейственного духа. Здесь пробуждаются и начинают развертываться дрем­лющие силы личной души; здесь ребенок научается лю­бить (кого и как?), верить (во что?) и жертвовать (чему и чем?)*; здесь слагаются первые основы его характера; здесь открываются в душе ребенка главные источники его будущего счастья и несчастья; здесь ребенок становится маленьким человеком, из которого впоследствии раз­вивается великая личность или, может быть, низкий проходимец. Не прав ли Макс Мюллер, когда он пишет: “Я думаю, что там, где речь идет о воспитании детей, к жизни надо подходить, как к чему-то в высшей степени серьезному, ответственному и высокому”; и не прав ли немецкий богослов Толук, утверждая: “Мир управляется из детской”... Мир не только строится в детской, но и разрушается из нее; здесь прокладываются не только пути спасения, но и пути погибели. И если мы подумаем, что “следующее поколение” все время вновь нарождается и воспитывается и что все его будущие подвиги и преступ­ления, его духовная сила и его возможное духовное кру­шение — уже теперь, все время, слагаются и созревают вокруг нас и при нашем содействии или бездействии, то мы сможем отдать себе отчет в том, какая ответственность лежит на нас...

Все это означает, что семья есть как бы живая “лабо­ратория” человеческих судеб — личных и народных, и притом каждого народа в отдельности и всех народов со­обща, с тем отличием, однако, что в лаборатории обычно знают, что делают, и действуют целесообразно, а в семье обычно не знают, что делают, и действуют, как при­дется. Ибо семейная “лаборатория” возникает от при­роды, на иррациональных путях инстинкта, традиции и нужды; здесь люди не задаются никакой определенной творческой целью, а просто живут, удовлетворяют свои собственные потребности, изживают свои склонности и страсти и то удачно, то беспомощно несут последствия всего этого. Природа устроила так, что одно из самых ответственных и священных призваний человека — быть отцом и матерью — делается для человека доступным просто при минимальном телесном здоровье и половой зре­лости, так что человеку достаточно этих двух условий для того, чтобы не задумываясь наложить на себя это при­звание... “А чтоб иметь детей — кому ума недоставало?!” (Грибоедов).

Вследствие этого утонченнейшее, благород­нейшее и ответственнейшее искусство на земле — искусст­во воспитания детей — почти всегда недооценивается и продешевляется; к нему и доселе подходят так, как если бы оно было доступно всякому, кто способен физически рождать детей, как если бы существенным было именно зачатие и рождение, а остальное — именно воспита­ние — было бы совсем несущественно или могло бы де­латься как-то так, “само собой”. На самом же деле тут все обстоит совсем иначе. Окружающий нас мир людей таит в себе многое множество личных неудач, болезненных явлений и трагических судеб, о которых знают только духовники, врачи и прозорливые художники; и все эти явления сводятся в последнем счете к тому, что родители этих людей сумели их только родить и дать им жизнь, но открыть им путь к любви, к внутренней свободе, вере и со­вести, т. е. ко всему тому, что составляет источник духов­ного характера и истинного счастья, не сумели; родители по плоти сумели дать своим детям, кроме плотского су­ществования, только одни душевные раны*, иногда даже сами не замечая того, как они возникали у детей и въеда­лись в душу, но не сумели дать им духовного опыта**, этого целительного источника для всех страданий души...

Бывают эпохи, когда эта небрежность, эта беспомощ­ность, эта безответственность родителей начинают воз­растать от поколения к поколению. Это как раз в те эпо­хи, когда духовное начало начинает колебаться в душах, слабеть и как бы исчезать; это эпохи распространяющегося и крепнущего безбожия и приверженности к материаль­ному, эпохи бессовестности, бесчестия, карьеризма и ци­низма. В такие эпохи священное естество семьи не на­ходит себе больше признания и почета в человеческих сердцах; им не дорожат, его не берегут, его не строят. Тогда в отношениях между родителями и детьми возни­кает некая “пропасть”, которая, по-видимому, увеличи­вается от поколения к поколению.

Отец и мать перестают “понимать” своих детей, а дети начинают жаловаться на “абсолютную отчужденность”, водворившуюся в семью; и, не понимая, откуда это берется, и забывая свои собственные детские жалобы, выросшие дети завязывают новые семейные ячейки, в которых непонимание и отчужде­ние обнаруживаются с новою и большею силою. Непрозор­ливый наблюдатель мог бы прямо подумать, что “время” настолько “ускорило” свой бег, что между родителями и детьми установилась все возрастающая душевно-духов­ная “дистанция”, которую нельзя ни заполнить, ни преодо­леть; тут, думают они, нельзя ничего поделать: история спешит, эволюция с повышенной быстротой создает все новые уклады, вкусы и воззрения, старое стремительно старится, и каждое следующее десятилетие несет лю­дям новое и неслыханное... Где же тут “угнаться за моло­дежью”?! И все это говорится так, как если бы духовные основы жизни тоже подлежали веянию моды и техниче­ских изобретений...

В действительности это явление объясняется совсем иначе, а именно — заболеванием и оскудением человече­ской духовности и в особенности духовной традиции. Семья распадается совсем не от ускорения исторического темпа, но вследствие переживаемого человеком духовно­го кризиса. Этот кризис подрывает семью и ее духовное единение, он лишает ее главного, того единственного, что может сплотить ее, спаять и превратить в некое прочное и достойное единство, а именно — чувства взаим­ной духовной сопринадлежности. Половая потребность, инстинктивные влечения создают не брак, а всего только биологическое сочетание (спаривание); из такого соче­тания возникает не семья, а элементарное рядом-жи-тельство рождающих и рожденных (родителей и детей). Но “похоть плоти” есть нечто неустойчивое и самовольное; она тянет к безответственным изменам, к капризным новшествам и приключениям; у нее, так сказать, “корот­кое дыхание”, едва достаточное для простого деторожде­ния и совершенно не соответствующего задаче воспитания.

В действительности человеческая семья, в отличие от “семьи” у животных, есть целый остров духовной жизни. И если она этому не соответствует, то она обречена на разложение и распад. История показала и подтвердила это с достаточной наглядностью: великие крушения и исчезно­вения народов возникают из духовно-религиозных кризисов, которые выражаются прежде всего в разложении семьи. Понятно, почему это так было и бывает. Семья есть первоначальная, исходная ячейка духовности — как в том смысле, что именно в семье человек впервые научает­ся (или, увы, не научается!) быть личным духом, так и в том смысле, что духовные силы и умения (или, увы, сла­бости и неумения), полученные от семьи, человек пере­носит затем на общественную и государственную жизнь. Вот почему духовный кризис поражает прежде всего ис­ходную ячейку духовности; если духовность колеблется и слабеет, то она слабеет прежде всего в семейной тра­диции и в семейной жизни. Но, раз поколебавшись в семье, она начинает слабеть и вырождаться — и во всех че­ловеческих отношениях и организациях: больная клетка создает больные организмы.

Только дух имеет достаточно глубокое и длительное ды­хание для того, чтобы творчески создавать и поддерживать естество семьи, чтобы успешно разрешать не только “проблему половой любви”, но и проблему создания но­вого, лучшего и более свободного поколения. Поэтому формула брака звучит не так: “я жажду” или “я желаю”, или “мне хочется”, а скорее так: “в любви и через лю­бовь я создаю новую, лучшую и более свободную челове­ческую жизнь”... Она звучит не так: “желаю наслаждать­ся моим счастьем”— ибо это была бы формула, уводящая брак на уровень простого спаривания, а скорее так: “я хо­чу создать свой собственный духовный очаг и в этом найти свое счастье”...

Всякая настоящая семья возникает из любви и дает человеку счастье. Там, где заключается брак без любви, семья возникает лишь по внешней видимости; там, где брак не дает человеку счастья, он не выполняет своего первого назначения. Научить детей любви родители мо­гут лишь тогда, если они сами в браке умели любить. Дать детям счастье родители могут лишь постольку, поскольку они сами нашли счастье в браке. Семья, внутренне спаян­ная любовью и счастьем, есть школа душевного здоровья, уравновешенного характера, творческой предприимчи­вости. В просторе народной жизни она подобна прекрас­но распустившемуся цветку. Семья, лишенная этой здо­ровой центростремительности, растрачивающая свои силы на судороги взаимного отвращения, ненависти, подозрения и “семейных сцен”, есть настоящий рассадник больных характеров, психопатических тяготений, не­врастенической вялости и жизненного “неудачничества”. Она подобна тем больным растениям, которым ни один хо­роший садовник не даст места в своем саду.

Если ребенок не научится любви в семье своих роди­телей, то где же он научится ей? Если он с детства не при­выкнет искать счастья именно во взаимной любви, то в каких же злых и дурных влечениях он будет искать счастья в зрелом возрасте? Дети все перенимают и всему подражают, незаметно, но глубоко вчувствуясь в жизнь своих родителей, тонко подмечая, угадывая, иногда бессознательно следя за “старшими” наподобие “неутоми­мых следопытов”. И тот, кому приходилось слышать и регистрировать детские высказывания, точки зрения и иг­ры в несчастных и разлагающихся семьях, где жизнь есть сплошное мучительство, лицемерие и надрыв, тот знает, какое больное и гибельное наследство получает от роди­телей такая несчастная детвора.

Чтобы развиваться верно и творчески, ребенок должен иметь в своей семье очаг любви и счастья. Только тогда он сможет развернуть свои нежнейшие и духовнейшие спо­собности; только тогда его собственная инстинктивная жизнь не будет вызывать в нем ни ложного стыда, ни бо­лезненного отвращения; только тогда он сможет приль­нуть с любовью и гордостью к традиции своей семьи и своего рода с тем, чтобы принять ее и продолжить ее сво­ею жизнью. Вот почему любовная и счастливая семья есть живая школа — сразу — и творческого равновесия души, и здорового органического консерватизма. Там, где царит здоровая семья, там творчество будет всегда достаточно консервативным для того, чтобы не выродиться в беспоч­венную революционность, а консерватизм будет всегда достаточно творческим для того, чтобы не выродиться в реакционное мракобесие.

В любовной и счастливой семье воспитывается человек с неповрежденным душевным организмом, который сам способен органически любить, органически строить и ор­ганически воспитывать. Детство есть счастливейшее вре­мя жизни: время органической непосредственности; вре­мя уже начавшегося и еще предвкушаемого “большого” счастья; время, когда все прозаические “проблемы” безмолвствуют, а все поэтические проблемы зовут и обещают; время повышенной доверчивости и обостренной впечат­лительности; время душевной незасоренности и искрен­ности; время ласковой улыбки и бескорыстного доброже­лательства. Чем любовнее и счастливее была родитель­ская семья, тем больше этих свойств и способностей со­хранится в человеке, тем больше такой детскости он вне­сет в свою взрослую жизнь, а это значит — тем неповреж­деннее останется его душевный организм; тем естествен­нее, богаче и творчески продуктивнее расцветет его лич­ность в лоне его родного народа.

И вот главным условием такой семейной жизни являет­ся способность родителей ко взаимной духовной любви. Ибо счастье дается только любовью долгого и глубокого дыхания, а такая любовь возможна только в духе и че­рез дух.

2. О ДУХОВНО ЗДОРОВОЙ СЕМЬЕ

Напрасно думать, что духовность доступна только людям образованным, людям высокой культуры. История всех времен и народов показывает, что именно образован­ные слои общества, увлекаясь игрою сознания и отвлеченностями ума, гораздо легче утрачивают ту непосредствен­ную силу доверия к показаниям внутреннего опыта, ко­торая необходима для духовной жизни. Ум, порвавший с глубиною чувства и с художественною силою вообра­жения, привыкает обливать все ядом праздного, разру­шающего сомнения и поэтому оказывается в отношении духовной культуры не строящим, а разрушающим нача­лом. Напротив, у людей наивно-непосредственных эта разрушающая сила еще не начинает действовать.

Человек малой “культурности” гораздо более способен прислуши­ваться к показаниям внутреннего опыта, т.е. прежде всего сердца, совести, чувства справедливости, чем человек хотя бы и большой, но рационалистической культуры. Простая душа наивна и доверчива; может быть, именно потому она легковерна и суеверна, и верит, где не надо, но зато самый дар веры у нее не отнят, а по­тому она способна верить и там, где надо. Пусть духов­ность ее — некритическая, малоразумная, недифферен­цированная, тянет к мифу и к магии, связана со страхом и может заблудиться в колдовстве. Но духовность ее несомненна и подлинна — и в способности внимать дыханию и зову Божию, и в любви сострадательной, и в любви патриотически-жертвенной, и в совестном акте, и в чувстве справедливости, и в способности наслаждаться красотою природы и искусства, и в проявлениях собствен­ного достоинства, правосознания и деликатности. И на­прасно образованный горожанин стал бы воображать, будто все это недоступно “необразованному кресть­янину”!.. Словом, духовная любовь доступна всем людям, независимо от уровня их культурности. И всюду, где она обнаруживается, она является истинным источником проч­ности и красоты семейной жизни.

В самом деле, человек призван к тому, чтобы видеть и любить в любимой женщине (или соответственно — в лю­бимом мужчине) не только плотское начало, не только телесное явление, но и “душу” — своеобразие личности, особливость характера, сердечную глубину, для которых внешний состав человека служит лишь телесным выраже­нием или живым органом. Любовь только тогда является простым и кратковременным вожделением, непостоянным и мелким капризом плоти, когда человек, желая смертного и конечного, любит скрытую за ним бессмертность и беско­нечность; вздыхая о плотском и земном, радуется духов­ному и вечному; иными словами — когда он ставит свою любовь перед лицо Божие и Божиими лучами освещает и измеряет любимого человека... В этом — глубокий смысл христианского “венчания”, венчающего супругов венцом радости и муки, венцом духовной славы и нрав­ственной чести, венцом пожизненной и нерасторжимой духовной общности. Ибо вожделение может быстро пройти, оно бывает подслеповатым. И предчувствовав­шееся наслаждение может обмануть или надоесть. И что тогда? Взаимное отвращение прикрепленных друг к другу людей?.. Судьба человека, который в ослеплении связал себя, а прозрев — проклял свою связанность? Пожиз­ненная унизительность ежедневной лжи и лицемерия? Или развод? Прочность семьи требует иного; люди должны желать не только утех любви, но и ответственного совместного творчества, духовной общности в жизни, в страдании и в ношении бремен, по древнеримской брачной формуле: “где ты, Кай, там и я, твоя Кая”...

То, что должно возникнуть из брака, есть прежде всего новое духовное единение и единство — единство мужа и жены: они должны понимать друг друга и делить радость и горе жизни; для этого они должны однород­но воспринимать и жизнь, и мир, и людей. Здесь важно не душевное подобие, и не одинаковость характеров и тем­пераментов, а однородность духовных оценок, которая только и может создать единство и общность жизненной цели у обоих. Важно то, чему ты поклоняешься? чему молишься? что любишь? чего желаешь себе в жизни и в смерти? чем и во имя чего ты способен жертвовать?* И вот жених и невеста должны найти друг в друге это единочувствие и единолюбне, объединиться в том, что есть важнейшего в жизни и ради чего стоит жить... Ибо только тогда они сумеют, как муж и жена, всю жизнь верно воспринимать друг друга, верить друг другу и верить друг в друга. Это и есть самое драгоценное в браке: полное взаимное довериеперед Лицом Божиим, а с этим связано и взаимное уважение, и способность образовать новую, жизненно сильную духовную ячейку. Только такая ячейка может разрешить главную задачу брака и семьи — осу­ществить духовное воспитание детей.

Воспитать ребенка значит заложить в нем основы духовного характера и довести его до способности само­воспитания. Родители, которые приняли эту задачу и твор­чески разрешили ее, подарили своему народу и своей роди­не новый духовный очаг; они осуществили свое духовное призвание, оправдали свою взаимную любовь и укрепили, обогатили жизнь своего народа на земле: они сами во­шли в ту Родину, которою стоит жить и гордиться, за которую стоит бороться и умереть.

Итак, нет более верной основы для достойной и счаст­ливой семейной жизни, как взаимная духовная любовь му­жа и жены: любовь, в которой началастрасти и дружбы сливаются воедино, перерождаясь в нечто высшее — в огонь всестороннего единения. Такая любовь примет не только наслаждение и радость — и не выродится, не выветрится, не огрубеет от них, но примет и всякое страдание, и всякое несчастье, чтобы осмыслить их, освя­тить их и очиститься через них. И только такая любовь может дать человеку тот запас взаимного понимания, взаимного снисхождения к слабостям и взаимного прощения, терпения, терпимости, преданности и верности, который необходим для счастливого брака.

Поэтому можно сказать, что счастливый брак воз­никает не просто из взаимной естественной склонности (“по милу хорош”), но из духовного сродствалюдей (“по хорошу мил”)**, которое вызывает непоколебимую волю — стать живым единством и соблюсти это единство во что бы то ни стало, и соблюсти его не только напоказ людям, но на самом деле, перед Лицом Божиим. В этом глубочайший смысл религиозного освящения брака и соот­ветствующего церковного обряда. Но это составляет и первое, необходимейшее условие для верного, духовного воспитания детей.

Я уже указывал на то, что ребенок вступает в семью своих родителей как бы в доисторическую эпоху своей личности и начинает дышать воздухом этой семьи со своего первого физического вздоха. И вот в душном воздухе несогласной, неверной, несчастной семьи, в пошлой атмос­фере бездуховного, безбожного прозябания не может рас­цвести здоровая детская душа. Ребенок может приобрести чутье и вкус к духу только у духовно осмысленного семей­ного очага; он может органически почувствовать все­народное единение и единство, только испытав это един­ство в своей семье, а не почувствовав этого всенарод­ного единства, он не станет живым органом своего народа и верным сыном своей родины. Только духовное пламя здорового семейного очага может дать человеческому сердцунакаленный угль духовности, который будет и греть его, и светить ему в течение всей его дальнейшей жизни.

1. Так, семья имеет призвание дать ребенку самое глав­ное и существенное в его жизни.

Блаженный Августин сказал однажды, что “человечес­кая душа — христианка от природы”. Это слово особенно верно в применении к семье. Ибо в браке и в семье человек учится от природы — любить, из любви и от любви стра­дать, терпеть и жертвовать, забывать о себе и служить тем, кто ему ближе всего и милее всего. Все это есть не что иное, как христианская любовь. Поэтому семья оказывается как бы естественною школою христиан­ской любви, школою творческого самопожертвования, со­циальных чувств и альтруистического образа мыслей. В здоровой семейной жизни душа человека с раннего дет­ства обуздывается, смягчается, приучается относиться к ближним с почтительным и любовным вниманием. В этом умягченном, любовном настроении она предварительноприкрепляется к тесному, домашнему кругу с тем, чтобы дальнейшая жизнь вывела ее в этой самой внутренней “установке” к широким кругам общества и народа.

2. Далее, семья призвана воспринимать, поддерживать и передавать из поколения в поколение некую духовно-религиозную, национальную и отечественную традицию. Из этой семейной традиции и благодаря ей возникла вся наша индо-европейская и христианская культура — культура священного очага семьи*: с ее благоговейным почитанием предков, с ее идеей священной межи, огора­живающей родовые могилы; с ее исторически слагающими­ся национальными обычаями и нарядами. Это семья создала и выносила культуру национального чувства и патриотической верности. И сама идея “родины” — лона моего рождения, и “отечества”, земного гнезда моих отцов и предков — возникла из недр семьи как телес­ного и духовного единства. Семья есть для ребенка первое родное место на земле; сначала — место-жилище, источ­ник тепла и питания, потом — место осознанной любви и духовного понимания. Семья есть для ребенка первое “мы”,возникшее из любви и добровольного служения, где один стоит за всех и все за одного. Она есть для него лоно естественной солидарности, где взаимная любовь превращает долг в радость и держит всегда открытыми священные врата совести*. Она есть для него школа взаимного доверия и совместного, организованного действования. Не ясно ли, что истинный гражданин и сын своей родины воспитывается именно в здоровой семье?

3. Далее, ребенок учится в семье верному восприятию авторитета. В лице естественного авторитета отца и матери он впервые встречается с идеею ранга и научается воспринимать высший ранг другого лица, преклоняясь, но не унижаясь, и научается мириться с присущим ему самому низшим рангом, не впадая ни в зависть, ни в ненависть, ни в озлобление. Он научается извлекать из начала ранга и из начала авторитета всю их творческую и органи­зационную силу, в то же время освобождая себя духовно от их возможного “гнета” посредством любви и уваже­ния**. Ибо только свободное признание чужого высшего ранга научает переносить свой низший ранг без унижения, и только любимый и уважаемый авторитет не гнетет душу человека.

В здоровой христианской семье есть один-единствен­ный отец и одна-единственная мать, которые совместно представляют единый — властвующий и организующий авторитет в семейной жизни. В этой естественной и перво­бытной форме авторитетной власти ребенок впервые убеж­дается в том, что власть,насыщенная любовью, являет­ся благостною силою и что порядок в общественной жизни предполагает наличность такой единой, органи­зующей и повелевающей власти: он научается тому, что принцип патриархального единодержавия содержит в себе нечто целесообразное и оздоровляющее; и, наконец, он начинает понимать, что авторитет духовно старшего человека совсем не призван подавлять или порабощать подчиненного, пренебрегать его внутренней свободой и ломать его характер, но что, наоборот, он призван воспитывать человека к внутренней свободе***.

Так, семья есть первая, естественная школа свободы: в ней ребенок должен в первый, но не в последний раз в жизни найти верный путь к внутренней свободе; принять из любви и уважения к родителям все их приказы и запреты во всей их кажущейся строгости, вменить себе в обязанность их соблюдение, добровольно подчиниться им и предоставить своим собственным воззрениям и убеждениям свободно и спокойно созревать в глубине души. Благодаря этому семья становится как бы начальной школой для воспитания свободного и здорового право­сознания.

4. Пока семья будет существовать (а она будет су­ществовать, как все природное, вечно), она будет школой здорового чувства частной собственности.Нетрудно убе­диться, почему это так обстоит.

Семья есть данное от природы общественное един­ство — в жизни, в любви, в труде, в заработке и в имущест­ве. Чем прочнее, чем сплоченнее семья, тем обоснованнее является ее притязание на то, что творчески создали и приобрели ее родители и родители ее родителей. Это есть притязание на их хозяйственно-овеществленный труд, всегда сопряженный с лишениями, страданиями, с напряжением ума, воли и воображения; притязание — на наследственно передающееся имущество, на семейно приобретенную частную собственность, которая является сущим источником не только семейного, но и всенарод­ного довольства.

Здоровая семья всегда была и всегда будет органи­ческим единством — по крови, по духу и по имуществу. И это единое имущество является живым знакомкровного и духовного единства, ибо это имущество в том виде, как оно есть, возникло именно из этого кровного и духовного единения и на пути труда, дисциплины и жертв. Вот почему здоровая семья учит ребенка сразу целому ряду драгоценных умений. Ребенок научается пробивать себе в жизни дорогу при помощисобственной инициа­тивы и в то же время высоко ценить и соблюдать принцип социальной взаимопомощи; ибо семья, как целое, устраи­вает свою жизнь именно по частной, собственной ини­циативе — она есть самостоятельное творческое единство, а в своих собственных пределах семья есть настоящее воплощение взаимопомощи и так называемой “социаль­ности”.

Ребенок научается постепенно быть “частным” лицом, самостоятельной индивидуальностью и в то же время ценить и беречь лоно семейной любви и семейст­венной солидарности; он научается самостоятельности и верности — этим двум основным проявлениям духовного характера. Он научается творчески обходиться с иму­ществом, вырабатывать, создавать и приобретать хозяй­ственные блага и в то же время — подчинять начала частной собственности некоторой высшей, социальной (в данном случае — семейной) целесообразности... А это и есть то самое умение или, лучше сказать,искусство, вне которого не может быть разрешен социальный вопрос нашей эпохи.

Само собой разумеется, что только здоровая семья может верно разрешить все эти задачи. Семья, лишен­ная любви и духовности, где родители не имеют авто­ритета в глазах детей, где нет единства ни в жизни, ни в труде, где нет наследственной традиции, — может дать ребенку очень мало или же не может дать ему ничего. Ко­нечно, и в здоровой семье могут совершаться ошибки, могут слагаться в том или ином отношении “пробелы”, которые способны повести к общей или частичной неудаче. Идеала нет на земле... Однако с уверенностью можно сказать, что родители, которые сумели приобщить своих детей к духовному опыту* и вызвать в них процесс внутреннего самоосвобождения**, будут всегда благосло­венны в сердцах детей... Ибо из этих двух основ вырастает и личный характер, и прочное счастье человека, и общест­венное благополучие.