Роскошные костюмы, изящные движения, сияющие улыбки – таким видели зрители балет XIX века. Но что скрывалось за кулисами?

В каких условиях росли будущие примы? Скудное питание, старомодные платья и побои хореографов – жизнь воспитанниц Петербургского театрального училища в материале diletant.media.

Жидкий суп и селедка в масле

Воспитанницы Петербургского театрального училища жили на полном обеспечении. Но это далеко не всегда гарантировало привольное житье. Питание петербургских воспитанниц на протяжении XIX века менялось, но в целом оставляло желать лучшего.

По утрам ученицы пили чай с молоком, сахаром и четвертью копеечной французской булки. После занятий в 12 часов подавали второй завтрак — кусок черного хлеба и булку. Лучшие выпускницы для поддержания сил получали рюмку хереса и бифштекс с картофелем.

Лучшие воспитанницы получали рюмку хереса и бифштекс с картофелем

В пять часов наступало время скудного обеда. Суп с вермишелью, жаркое с картофелем и пирог с рисом — и все это далеко не лучшего качества. Но воспитанницы придумывали разные ухищрения.

Например, полоскали говядину в одной тарелке супа, освобождая от противного мучного соуса, а затем перекладывали в другую и съедали порцию получившегося супа с мясом на двоих.

Ужин состоял из трех блюд. Настоящим праздником становились воскресные трапезы: многих учениц забирали домой, так что оставшиеся получали по четыре порции сладкого.

Ученица балетной школы

Однажды летом в макаронах обнаружили зеленого червя, и разразился настоящий скандал. Эконома уволили, но кормить лучше не стали.

Воспитанницы тайком от классных дам восполняли нехватку калорий в своем рационе: покупали вскладчину на уличных лотках пряники, сушили в печной трубе хлеб.

Тайком от классных дам воспитанницы покупали пряники и селедку в масле
Главным лакомством считалась селедка с икрой, которую покупали за три копейки. Балерина Анна Петровна Натарова вспоминала:

«Собирались в умывальной и прежде всего в умывальнике мыли селедку. Затем переходили в спальню, где и усаживались. Селедку разрезали на куски по числу участников, обливали ее уксусом и маслом, также резали и пеклеванник (хлеб) по длине, намазывая чухонским маслом, укладывали колбасой и тоже разрезали на части. А селедку брали с тарелки не вилками, а головными шпильками. …масло сильно отдавало фонарем».

За здоровьем и гигиеной воспитанниц следили пристально. Стоило только ученице потерять в весе, ей тут же выдавали увеличенные порции молока, масла и яиц и заставляли глотать рыбий жир.

А вот с баней дела обстояли сложнее. До середины XIX века собственной бани у Театрального училища не было, так что парили будущих артисток раз в два месяца. Затем воспитанниц водили мыться каждую пятницу.

Изношенные платья для юных нимф

Одежду будущие танцовщицы получали казенную. Для школьных спектаклей выдавали старые изношенные костюмы — в хороших выступали настоящие артисты. Подгоняли по размеру и росту тут же на себе: приходилось подшивать юбки и подгибать трико.

Повседневная одежда также была не лучшей: платья выдавали из дешевой ткани и старомодные, на протяжении многих лет форма не менялась. Летом воспитанницы перелицовывали и перешивали старые платья. По окончанию школы выпускница получала полдюжины белья и старый салоп, который та красила и носила.

В конце XIX века стали выдавать по 100 рублей на экипировку — приличную по тем временам сумму.

Воспитанницы театрального училища

Пинки и тумаки от хореографов

Хореографы воспитанниц не баловали. В 1801 в Петербург приехал именитый танцор и хореограф Шарль Дидло. Он возглавил балетную труппу Российский императорских театров, а после принял руководство Петербургской театральной школой. Воспитанницам от него житья не было.

Балетмейстер то и дело пускал в ход свою палку, если ему не нравилось, как танцуют воспитанницы училища. Девочки плакали и жаловались на синяки и ссадины.

Для школьных спектаклей ученицам выдавали изношенные костюмы

Но жесткая муштра Дидло ковала характер будущих танцовщиц. Авдотья Яковлевна Панаева, дочь артиста Александринского театра, писала в мемуарах:

«Он (Дидло) набрасывался на них (танцоров), как коршун: кого схватит за волосы и теребит, кого за ухо, а если кто увертывался от него, то давал ногой пинки, так что девочка или мальчик отлетали далеко.

И солисткам доставалось по окончании танца. При шуме рукоплесканий счастливая танцовщица убегала за кулисы, а тут Дидло хватал ее за плечи, тряс из всей силы, осыпал бранью и, дав ей тумака в спину, выталкивал опять на сцену, если ее вызывали».

Балерина Марфа Муравьева

В середине XIX века обучать русских девочек балетному искусству пригласили знаменитого французского балетмейстера Мариуса Петипу. Солистка балета Александра Кеммерер вспоминала о нем:

«Oтличный балетмейстер и большой знаток своего дела, он не стеснялся быть вспыльчивым, дерзким, а иногда и до невозможности грубым. Малейшая ошибка или непонимание ученика выводили его из себя.

Мы все боялись его как огня, хотя за спиной у него и потешались, потому что он плохо говорил по-русски и выходило это у него очень смешно: «Ну, што ти сталь, как чюрпан. Больтай руками, больтай ногами, это будет лютши, чем стоишь, как одна дубина, дурак ти этакий!»

Мариус Петипа в балете «Дочь фараона»

Девицы и кукушки

Воспитанницы училища составляли особое замкнутое общество, в котором непременно должен был появиться собственный жаргон.

За глаза воспитанницы называли друг друга «кукушками"

В глаза друг друга называли «девицами», за глаза — «кукушками». В конце века балетоман Константин Скальковский писал:

«Если вам встретится девица, которая будет беспрестанно употреблять слово «сжальтесь», сообщит вам, что будет вас «язвить», потому что подруга ее в вас «стреляет», и что вы вообще «отврат» и «тошный», то это наверное танцовщица».

«Спящая красавица», Мариинский театр, 1890 год

Для каждого зрителя у балерин было свое обозначение: «куртизаном» называли любителя пожить за счет балерины, «эффектщиком» — поклонником, который явно преувеличивал свое состояние и положение в обществе.

Уже в училище воспитанницы учились страстям. Они всех и вся либо обожали «до страсти», либо презирали до «отврата». Худшим оскорблением для танцовщицы считалось «кривые ноги», которое употребляли в отношении любой некрасивой фигуры.


.