солнце подобно ветвям
извивается в твоих волосах
яркой кистью рисует узор
на обоях сквозь тюль
ветви сирени в стакан
намокают у солнечных ванн.
знаешь, а хорошо,
если завтра наступит июль.

я сейчас в москве, а как-будто вошел в черное море. потому что лето. и мне не хочется на море, потому что я в москве. начинаю плыть. ежегодный трехмесячный заплыв.
очень спокойно. хочется перестать думать и начать чувствовать. начинаешь чувствовать – хочется по-скорее прекратить, и начать думать. у нас все-таки одновременно эти функции не включаются.
кругом ходят очень красивые люди. добрые, милые люди. хочется подходить к этим людям, брать их за руку, обнимать и приглашать в гости, в парк или в кино. но в кино я не хожу, обнимать не прилично. смотрю.
плотный воздух и шум волн. это радиопомехи. кто-то говорит мне про войну, я говорю – посмотри в окно: там лиман, пирс, пляж, баркасы, медузы, акваланги, разливной квас, бьется о борт твоего корабля, шелестят панамы на ветру, бриз, ракушки, сочи, одесса.
дворы полны, как безымянные бутылки в море. по ночам кому-то весело, а кому-то хочется тихо-тихо рано-рано засыпать, встречая сумерки, как тончайшую средиземноморскую пену. выключая компьютер раньше 8. или лежать часами, наигрывая на нейлоновой мандолине средиземноморские мелодии московского лета.
разбирать антресоли и не выкидывать хлам. рамы от велосипедов, сдутые мячи, книги советских авторов, vhs-кассеты с любыми выпускными, дырявые кроссы и бэйсы «лос-анджелес лейкерс». этой комнате почти 100 лет. антресолям не менее 60. морю уже 30. дню осталось не долго, но он только начался.
я смотрю в окно, а как-будто вошел в зелень дерева. потому что лето. и не хочется в лес, потому что я в москве, наконец, как дома. начинаю жить. ежегодным трехмесячным полуденным сном.