АНОНИМНО ТВОЙ

Жил да был человек, который не различал цвета. Он приносил цветы домой, расставлял их по вазам и банкам, выключал свет. Это был одинокий человек, одинаково одинокий ночью и днём. По дороге с работы домой он покупал целую охапку цветов, цветы были в бутылках, цветы торчали из чайника, если бы у него был аквариум, цветы стояли бы и там. Человек был одинок, у него не было даже рыбки. Улитки. Кузнечика. Он любил смотреть на цветы в темноте. Если посмотреть с улицы на его окно, где резко гаснет свет, из белого оно становится чёрным так резко, как будто опрокидывают стакан с водой или выключают свет в комнате для допросов, можно увидеть лицо другого человека, до этого глядящего с улицы на это окно, но не видящего ничего. Можно увидеть, как человек пьёт и отбрасывает от себя бутылку с вином. И идёт, шатаясь, и спотыкается о человека, который просто лежит и смотрит на звёзды.



ПАРЕНЬ С ДВУМЯ ХУЯМИ В ПРОКЛЯТОМ 2011

Я начну сначала, мне негде развернуться нет места в котором я мог бы, а ты могла бы предоставить мне место где я мог бы остановиться – именно поэтому я остановиться не могу, проводник завершил свой утренний туалет и раз уж мы заговорили о нём, две девчонки севшие в последний вагон радостно протрахались друг с другом выходя разве что напокурить в тамбур. Мерзкий кофе я думаю дело в воде вагон-то новенький, подвинься, Джакомо Джойс меня зовут и приключения меня уже ждут, да, сложно поверить что этот текст написал сам но тем не менее похоже на газетную передовицу в стремлении раствориться, исчезнуть – творцу нет равных, я хотел бы остаться – с тобой где-нибудь на платформе, а поезд продолжил бы движение сквозь пар дыхания спящих пар, призраки и сны мама я покакал вот молодец, ты оставляешь окурки, измазанные губной помадой, среди них нет ни одного одинакового, я уверен что где-то должна существовать коллекция – семь тысяч пятьсот раз, семь тысяч пятьсот два – продана за семь тысяч пятьсот окурков незнакомцу в гулком тамбуре. Не выпуская изо рта сигарету, я прикусила фильтр, как агент которого раскрыли прикусывает ампулу и звучит музыка а в воздухе распускаются цветы ещё будешь нет идём спать спать спать друг с другом скорее скелетик курицы качается в пролетающих прозрачных огнях, ты знаешь что я думаю что ты знаешь что ну скажи – ангелы спят на животе а дьявол на спине у ангелов, крыло подвинь ой а это не крыло здорово у тебя ещё одного такого нет, чувствуешь себя обделённой, да я чувствую что ты чувствуешь сочувствую да.



АЛИСА В ПОЕЗДАХ

Ты знаешь я сейчас не готова к подобному путешествию. Давай покрасим эти розы в красный цвет королева предпочитает красные, иначе не сносить нам головы моя так уже отрывается нежно отстёгивается по сгибу в том месте где ты целуешь шею по пунктиру по ключицам по молнии это цветы вместо моей головы распускаются глаза вьются волосы. Давай поставим твою голову в вазу, где она сможет в полной мере насладиться происходящим, увидеть что мы делаем друг с другом. Когда я была маленькой девочкой девочка моя когда я была в вашем возрасте юная леди я ни о чём подобном и помыслить не могла зато теперь и раз уж мы ведём светскую беседу. Сначала ты маленькая потом большая затем снова маленькая, маленькие семидесятилетние девочки за которыми некому присмотреть, маленькая большая маленькая твоя маленькая уже совсем большая да но ей всё равно хочется почувствовать что о ней заботятся и она плачет, просто купается в слезах, особенно когда ты гладишь её так нежно неужели мы умрём я так просто растаю только голова в вазе и останется, голова и улыбка от уха до уха там где всё заканчивается. Я не готова сейчас у меня не те дни да но сейчас ночь почему я вообще поехала с тобой дай угадаю тебе было скучно в книжке не было картинок и даже стихов, так что когда ты о чёрт мои ушки мои усики я опять опять опаздываю ты всегда так? Я никогда сейчас. Подожди купе качаться перестанет мы в поезде это безобразие надолго...

Хочешь остаться одна я покурю пойду ну уж нет давай разберёмся до конца ты хотела сказать без конца ты что своему щеночку сказала, как всегда: откусишь с одного края - подрастёшь, с другого - уменьшишься, вот и вся нехитрая философия. С одного и другого края чего? Вот именно а то тянут в рот всё подряд, вещи которые начинаются на эм нет он у меня крепко привязан к своей Мери Эн, лапу подаёт палочку приносит просто здоровый как конь а так вполне себе миленький. Они тоже миленькие эти твои Мери Эн, а мои да разве это холмы видала я такие холмы по сравнению с которыми всё равно кусая целуя их увеличиваясь и уменьшаясь.



ВРЕМЯ МЕНЯ НИЧЕМУ НЕ УЧИТ

Аттракцион, в который я обычно спускаю все свои деньги - волшебная гильотина с тяжёлым ножом. Ты просовываешь голову в специальное отверстие, вырезанное в общем фотопортрете, где ты и твои друзья стоите и улыбаетесь. Человек в колпаке палача рубит верёвку, со свистом лезвие проносится мимо, ты чувствуешь прохладный ветерок у себя на шее, прикрываешь глаза и улыбаешься совсем как тогда, на снимке: море, чайки, корабли, отплывающие вдаль на стенках железного ящика с отрубленными головами... В трамвае по дороге домой школьники смеются над тобой, один из них пытается уступить тебе место.

Прямо сейчас снять колпак ты просто не в силах. Остаётся только сделать вид, что так быть и должно, - и надеяться, что все остальные последуют твоему примеру.



ПЛАЦКАРТ

Нечто тонкое, неподдающееся описанию, то есть слова - всего лишь клетка, из которой истекает жизнь, из-под пальцев, зажавших ручку над кроссвордом в пыльном утреннем свете, в лучах утреннего света, прошивших плацкарт сквозь залапанные окна, утренний холод, хлопает металлом дверь, но все звуки приглушены, разговоры, звон ложечки в стакане с чаем; мы остановились, однако продолжаем движение, похожее на движение реки подо льдом, видное глазу, мысли и кровь сплетаются под кожей, как если бы между нами не существовало границ, единое целое; рыбка, блеснувшая в чужих глазах, выныривает в следующий раз у твоих берегов, и надо набраться храбрости и отодвинуть газету, разделяющую тебя и это невозможное предложение без конца, просто описывая сцену в плацкартном вагоне, не пытаясь сдержать, тут и начинается настоящее повествование, ну да, верь мне, с газетного листка и ответами на следующей странице, было бы о чём написать, так я обязательно написал бы, о морском песке, начинающем сыпаться с верхней полки над моей головой, сухая веточка водорослей запутывается в кучерявых почти седых волосах на груди, надо быть последовательным, я же не могу написать "у меня на груди", у человека, заснувшего над кроссвордом с ручкой в руке в это яркое сентябрьское утро, и чья-то голая пятка опускается сверху и начинает шарить в пустоте в поисках опоры. Некоторое время можно просто понаблюдать за ней, не пытаясь схватить, у меня вообще нет желания развивать действие дальше, может быть, она так и будет спускаться сверху время от времени, эта милая пяточка, безмятежно исследующая нижний мир и исчезающая, унося с собою важные для своей хозяйки знания о нём, коснулась газетного листа, погладила его, пошевелила пальцами, нет, слишком ненадёжно, замерла на мгновение и вознеслась обратно, сейчас там, наверное, пересчитывают пальцы, кстати, сколько их там было-то, я почему-то не запомнил, вот так вот, нежность и красоту запомнил, а количество - нет, сейчас, когда я снова и снова проигрываю этот момент перед закрытыми глазами, отчётливо могу вспомнить только три, большой, указательный и средний, хотя, конечно же их было больше, полусредний, показательный, объяснительный и синий, на нём обычно ставят крестик, чтобы не перепутать ни с каким другим, а на моём крестик был, интересно? Я посмотрел на руку, сжимающую ручку, рука как рука, ничего примечательного, вернёмся к кроссворду, нога из семи букв по вертикали и пальцы из восьми врастопырку, жулик, заглядывающий на оборотную сторону газетного листа (амер. жарг.), для того, чтобы узнать правильный ответ из пяти букв, кутающийся в него, пытаясь согреться у мусорного бака своей головы, подожжённого этим неосторожным касанием, посматривающий вверх, в небо, пытающийся представить хозяйку ноги, интересно, много ли их ещё у неё, хорошо, если одна, а ну как много, и тогда - выбирает ли она ногу, прежде чем её спустить или суёт первую попавшуюся, наверху зашебуршало, а затем одна нога, вторая, ну ладно две, не так уж и страшно, в джинсах, а вслед за ними и живот и задравшийся в процессе нисползания хозяйки под самое невероятное свитер, больше на голове чем на груди, огромный, тут же закрывший девушку чуть ли не до колен, завязывай, слышишь, я этот бред слушать не намерен, привет, сказало мне очаровательное дитя и начало пинать пол в поисках шлёпок, когда шебуршание на верхней полке продолжилось - в её свитере явно кого-то не хватало, и будут жить они во грехе и во свитере, как твои дела? За то время, пока мы не виделись, мало изменились, я показал ей незаполненные клеточки, стряхнув остатки песка на пол, и будут странствовать они по дорогам железным и каменным от моря и до моря, поезд наконец-то тронулся с места, мне надо срочно выйти, а потом я вернусь, стоять в очереди в туалет, смотреть на своё отражение в зеркале, чистить зубы, зеркала в туалетах поездов глубже и ясней обычных, чище, если забыть о запахе, дёргается нетерпеливо дверная ручка, стучат колёса, чего нам не хватает в нашей сухопутной жизни, так это волн, мучительных волн, от которых нет спасения, ты жмёшь кнопку, подставляешь ладони и смываешь своё лицо ещё и ещё раз, становясь похожей на незнакомку в зеркале, путешествуешь, проскальзывая сквозь строй полуодетых пассажиров на своё место рядом с немолодым уже кроссвордистом.





ДУЭЛЬ

Рассказ, который не имеет с дуэлью ничего общего, на самом деле. Он о девушке и о парне, которого она знала когда-то. И теперь между ними нет ничего общего, даже не вспоминают друг о друге. Скажем, смотрятся он и она в зеркало, и видят только себя, а не друг друга. Ещё бы, зеркала ведь разные. У неё это длинное зеркало от пола до потолка, зеркало, в котором отражается дверь, прихожая, ещё одна дверь, ведущая на лестничную площадку, и дверь в ванную - эта дверь всегда открыта, она живёт одна. У него это маленькое зеркальце в пудренице на прикроватной тумбочке, и это зеркало всегда отражает разное, куда не направь. Можно пускать солнечные зайчики. Отражённый мир всегда красивей, чем настоящий, маленькое круглое озерцо некоторое время пылало у открытого окна, отражая рассвет. Она не спала - удобней работать по ночам. Он поворачивает зеркальце к себе и начинает бриться.

Что в зеркале хорошо, так это рамка, не дающая растечься повествованию, превратив его, скажем, в рассказ о брате и сестре, которая вернулась домой после многолетнего отсутствия, - и ещё об одном, старшем брате, не желающем сестру видеть, потому что он очень сильно любил её; и когда она неожиданно уехала, у него возникло ощущение, что его предали. Тогда это дуэль между ними двумя, а средний брат выполняет роль секунданта. Он проведёт с сестрой день, может быть, два. Потом солжёт и тому, и другой, скажет, что они оба уехали из города.

Даже пыль, даже паутина в углах, скомканный носовой платок и пара обгоревших спичек на тумбочке - всё становится необыкновенно красивым, если зеркальце как следует протереть.

Зеркало в квартире девушки совсем иное. Когда ты приходишь к ней, когда она сама возвращается домой, первым делом она оказывается там, в зеркале, и там же, в глубине зеркала ты исчезаешь, взглянув напоследок на себя. И когда она вылезает из ванны, выходит, вытираясь. Она набирает ванну вечером на случай, если среди ночи ей захочется освежиться. Когда её партнёр засыпает, утомлённый. Когда череп раскалывается от головной боли, когда болят глаза от постоянного сидения за компьютером. Она наощупь добирается до ванны и исчезает. Пустая комната, в зеркале - вход в мир, в который нет входа.



ПРОЩАНИЕ

Пустая квартира, распахнута дверь, букет цветов брошен на пороге. Я молча киваю в ответ на любой вопрос. Я всё ещё ощущаю на губах твой долгий поцелуй и, не желая, чтобы он заканчивался, закрываю глаза и оказываюсь на морском берегу ранним утром, в светлом костюме и лакированных туфлях - хотя только что был в прожжённом в нескольких местах свитере, грязных джинсах. Всё равно, костюм только подчёркивает моё сходство с остальным мусором, там и здесь кучками украшающим собою пляж; всё равно, и я, и этот мусор лишь подчёркивают чистоту этого предрассветного часа.

Оскальзываюсь на камнях, загребаю песок. Несколько белых облачков отражаются в спокойной глади моря, плывут беззвучно, и так же как облака, сама по себе, уплывает от берега прочь лодка с одиноким силуэтом. Прерывисто вдыхаю холодный воздух. Тело моё всё ещё спит, глаза неотрывно следят за чёрной точкой, исчезающей на горизонте. Сигарета в руке останавливает время. Я закрываю глаза - и оказываюсь под водой в костюме для подводного плаванья рядом с лодкой. Вода удивительно прозрачна - издалека я вижу других аквалангистов, один из них машет мне рукой.

Закрываю глаза. Я следовал за твоим поцелуем, сколько мог. Но Земля закругляется, и мне тоже пора. Убираю квартиру, запираю дверь. Всё теперь на месте, кроме паучка, обычно сидящего у меня на груди - тот слез, и, свив себе что-то наподобие паруса, отплыл от пластикового окна, как от причала. Задёргиваю шторы. Прекрасный день.



ОРФЕЙ

Из вагона в вагон переходил музыкант, тихо и ненавязчиво играл свои песни о девушке, которую он ждал с цветами у станции метро, а потом устал ждать изо дня в день – в конце концов, может быть он ошибся станцией, подумал он, молодой человек был ужасно невнимательным и никогда не выслушивал до конца, что и, главное, как ему говорят, так ведь всю жизнь провести можно, других выслушивая, пел он, цветов слишком много и девушек тоже, чтобы тратить время на что-то ещё, он раздаривал цветы, купленные у входа в метро, у входа в метро, пел он, сочиняя песню, которую пел, переходя из вагона в вагон, зарабатывая деньги на новые букеты, и дома ждала его семья, а в другом доме – другая семья, пел человек в чистой рубашке и отутюженных брюках, чистое бельё, бритвенный станок, душ, пел человек с глазами как два чёрных туннеля, в которых проносились годы, его арестовывали, вот он, держите его, пел маньяк с розой, распустившейся на щеке, а потом он умер, пел он, почти незаметный среди пассажиров метро, глазами пробегающими рассказ, пока он стоял прямо перед ними, неслышный за музыкой в наушниках, пел он, а потом заканчивал петь, пел он, а потом заканчивал петь, пел он, собирал деньги и редкие аплодисменты, девичьи лица, обращённые к нему, к пустому месту, которым он был, месту, где в тишине распускались цветы.

На самом деле это неправда, я сочинил эту историю, когда мы с моей девушкой проходили мимо пожилого придурка, раздающего цветы на входе в метро, пел он, моя девушка узнала его, я же всегда был слишком невнимательным, я живу, не выходя на поверхность, я дарю свои песни мертвецам. Ложись спать, говорит мне моя девушка, ложись спать на эти страницы, где мы встретились, спи со мной, но просыпаюсь я всегда здесь, под землёй, в коридоре из отвернувшихся незнакомцев, и начинаю петь тихо, почти неслышно про себя, только чтобы доказать, что я не один из вас.



* * *

Я тень от тени человека и я заполняю собою всё. И я обладаю плотью, я сижу, замерев; ожидая, что меня сотрут, серое пятно осталось от моего лица, и я не знаю слов для распахивающейся двери и человека, входящего в комнату и в меня, я – девушка-тень без собственного имени в окружении игрушек. Самый страшный полуденный час, звон под замершими деревьями и в оконных рамах, час настоящих людей, одевающих, примеряющих меня на себя, я плавлюсь, я истекаю, стекленею – серая лужа под копною волос.

Я тень; дети возвращаются с первой смены и застывают на пороге спальни, где их родители имеют меня; я послушная лишённая лица прослойка; я тень, я смазка, я тема для обсуждения за ужином, постыдный секрет, который должны скрывать, и тем не менее всем известный, средство предохранения для гноящихся ран, полиэтиленовый мешок, в который запечатывают закончившийся день; старики захлёбываются мной в тишине закрытых на обед ресторанов, прозрачная пена вытекает из запрокинутого к гулкому потолку горла, и официанты выносят трупы и сваливают их на заднем дворе в куче пищевых отходов.

Я снова возвращаюсь к человеку, держащему и толкающему меня в своей маленькой комнате-ячейке среди человеческих сот. Лицо с капающими и стекающими по сторонам разинутого рта подъезда окнами, крик солнца – в каждом окне. Обезглавленная королева фей. Мир дёргается в последний раз, и я сжимаюсь вокруг каждого тела, приникаю к каждому лицу. Я влюблена. Звон заполняет всю меня и наконец становится тишиной.



УЛЫБКА ИДИОТА ОТ УХА ДО УХА

Роза цвела и пахла целый день, и сильно устала под вечер. Сегодня всё казалось ей смешным – даже то, что никто не замечает её красоты, никто не любит её,

Никто из этих цветов, давно высохших и только что срезанных, полностью распустившихся и сжавших лепестки в тугой бутон,

Забивших собой до отказа общественный транспорт, заполнивших город и голову Розы – смыкающуюся в сонный хоровод сотню алых лепестков на тоненькой шейке стебля,

Лишь иногда ей удавалось соприкоснуться с кем-нибудь, побыть с ним, но всегда очень ненадолго, и это пока что и совсем всё, Розино время истекло. Спокойной ночи…



КОСТЛЯВЫЙ КОРАБЛЬ

Старик заткнулся, захлебнувшись воспоминаниями, стальной крюк дёрнул его за шиворот, мы могли видеть о чём ты говоришь некоторое время его фигуру ты идёшь или нет его фигуру, болтающую ногами в воздухе в твоей голове сегодня на редкость пасмурный вид я пытаюсь рассказать тебе бе-бе-бе давай-ка мы «чудесным образом превратимся в прохожих», небритых и толстокожих так ты почувствовал сегодня ночью извини не бери в голову о ещё как возьму что там у тебя как обычно, серебряная лужица часов с несколькими жемчужинками, мужчинками и женщинками на поверхности, так страстно пытающимися узнать продолжение продолжение чего вот именно с этого надо и начать, сначала ребёнок, разбирающий себя на части, как город на закате у меня что-то в глаз попало обожаю вторые части, бубнит кондуктор, выплёвывая билеты в лицо пассажирам мы сядем сегодня в трамвай или нет ну хорошо, куда бы ты хотела отправиться? Иногда ты знаешь, я тоскую о том, какими прекрасными людьми мы были вот уж нет врагу не пожелаю сейчас гораздо проще стало, по-моему авария впереди на путях, что-то вроде аварии погоди у меня ещё билеты не проверили так так ниже волшебная сексуальная жизнь, которую ведёт моя девушка, иногда может сбить с толку, но ты не отчаивайся, пара изящных па, и она станет твоей ты с кем сейчас говоришь это обращение к читателю к писателю этого романа – кстати, не помню, говорил ли я тебе несколько слов по-моему произнёс а так в основном мычал нагнись повернись дай грудь пососать как насчёт того чтобы поинтересоваться чего я хочу ну хорошо, чего ты хочешь? Хочу, чтобы ты продолжал хорошо, моя девушка пытается сказать…


Я смотрела на корабль покачивающийся на волнах мы называли его Небесный Червь я не могла поверить неужели всё вернулось как старуха мать распахивающая тебе навстречу объятья хоть ты и спровадил её в могилу думать о ней забыл вёл беспечную жизнь но вот на закате она встречает тебя иди-ка сыночек сюда дай обнять тебя куда бы ты ни бежал всюду встретят тебя её сырые объятья о я чувствую мы славно повеселимся о я чувствую как ты дёргаешься ещё и ещё внутри моё солнышко золотая рыбка в моей груди мелодия и песня странствовал я по морям раздробило мне якорем горб зашибу тебя я клешнёй вспоминала меня потом чтоб


Лично я никогда не хотел ни в кого превращаться, но вы же знаете девушек, сегодня им подавай одно, завтра - другое, вот и не знаешь уже к концу ночи, кто ты такой это ты обо мне рассказываешь мама наш Денька опять в лесбиянку втрескался ну, да, если вкратце а стобой всегда одна и та же история всё твои мечты о трансгендерности говорила тебе боком выйдут а ты как же я совсем другое дело я может вообще тут ни при чём просто мимо проходила да не толкайся ты можешь рассказывать нормально корабль, приплывший в город, разбившийся о дома я почувствовала как волосы под треуголкой у меня на голове сами собой в косичку заплетаются всё наше детство мы провели на полусгнившем остове, в трюмах набитых зелёным золотом, русалочьим смехом как думаешь сможем ли уплыть отсюда лёжа на палубе глядя на звёзды днище пробито крышами домов, морские твари расползлись по улицам, машины скользят и переворачиваются под восхищёнными взглядами пешеходов. Я не напишу ни слова, ни слова правды - это по крайней мере будет честным.


У меня в джинсах дырка на коленке и сквозь эту дырку видно море стёсанный волнами берег белые песни чаек намокший край джинсовой материи флаг из лоскутов он же – одеяло для бессонных пропахших дымом ночей он же – бесконечный носовой платок для таких же бесконечных слёз подступающих к горлу с одной стороны – омывающих пятки с другой столько и от таких вселенских бедствий что тебе и не снилось даже не начинай – небольшая ямка выкопанная в полосе прибоя вместит все горести твоей жизни с лихвой море всегда – вне конкуренции


Сегодня я перебирал камешки на морском берегу, смотрел на свою девочку, как пьяная моторная лодка причаливает к берегу и забирает её что это за моя девочка такая мой мальчик скорее а девочка её смотрел на своего мальчика уже лучше кожа загорела до такого чудного асфальтугольночного оттенка посмотри тебе нравится где там твои жемчужины хочу их терял вещи и уже всякую связь с реальностью, закрывал глаза, лез под воду и выныривал из воды, и задерживал дыхание навсегда дрожала вцепившись в раскалённые камни прикуривала сигареты одну от другой и одну для тебя моя девочка согну ко дну и натяну ещё немножко и я расплавлюсь и потеку как мазут будешь потом меня пригоршнями до палатки таскать бился как деревья, скакал как камни выглядит как синяк где это меня угораздило ошалевший от жары заяц-синяк скачет в полосе прибоя как блоха среди ленивых тел, выброшенных на берег солнечный ультрафиолетовый зайчик.


Познакомься это моя мама ты же говорил она не умерла, а утонула это две большие разницы, и когда её тело выносит на мелководье, мы можем общаться, довольно симпатичная утопленница, слегка разбухшая от вещей и страхов ты знаешь, она утонула отчасти и во мне тоже, где-то там внутри меня – полузатопленная затхлая комната со скользкими стенами, дверью в потолке конечно я мечтаю о маме – портовой девке впору самому накрасившись на панель выходить наша сестра добрая, моряка не обидит не то что городские – эти только заберут твои деньги и смоются при первой же возможности или те что гастарбайтеров на стройке обслуживают по тридцать за ночь те даже иголки из вен не вынимают пока работают если нужна любовь и забота, горячее сердце и тугая киска – лучше портовой шлюхи не найти я упала на колени и завыла сердцу моему было одиноко и желудок был пуст месяц август по ночам ещё тепло но упаси тебя Господь прикорнуть на улице под утро весь золотник застудишь в моих волосах была роза она была прекрасна дёргались нежные юные тела в электрических разрядах среди развалин и прекрасна была луна в сточной канаве чёрные губы шептали молитву не знаю почему я разделась это казалось важным ночь была голой как я пряталась от ударов света невидимка одинаковая внутри и снаружи только мотыльки находили моё тело в темноте утром сын сходил на площадь и принёс одежду но, конечно, это всего лишь мечты, и ты знаешь да знаю синяки и косметика и разбитые фонари смой всё с себя только розу оставь – тебе идёт.


Расскажу о парне в бикини на сломанных каблуках, о парне в мокром бикини голубом и алом пока меня бьют, когда ты пялишься так откровенно неизбежно наступает момент когда тебя начинают бить поднимается облако пыли золотистые облака над тротуаром по моей одежде куда ни ударь всюду по пустому месту попадёшь парня трясёт всего покрытый гусиной кожей он вздрагивает на остановке трамвая всё что мне надо было сделать так это не подавать виду что я заметил его не сбавлять шага не смотреть в его сторону мой друг брат любовник иногда так тоскливо без тебя становится что мысленно начинаешь обнимать каждого прохожего на улице и сейчас я обнимал избивавших меня это длинное письмо которое я пишу тебе мои руки с вынутыми из трещин мужчин женщин длинные отверстия как от выломанных ветвей в стволе дерева как длинный извилистый след на полу извивающегося трамвая и всё это я пытаюсь рассказать мои руки как змеи стрелы сжав по жемчужине летят за изгибы неба чтобы отдать и отдаться тебе и так я путешествую прочь из этого мира украденными жемчужинами выбитыми зубами россыпью солнца на лопнувшем лобовом стекле меня как и моего тела практически не осталось спешащие ко мне руки встречают пустоту драться со мной всё равно что сражаться с вешалкой отдав этому мальчику пиджак он действительно замёрз он не мог вылезти из воды несколько часов подряд тело его относило всё дальше от берега судорогой свело ноги он вдохнул воздух последний раз и камнем пошёл ко дну теперь он трясся рядом закутанный в пиджак незнакомца. Теперь мы будем всегда вместе обещаешь мне теперь мы никогда не расстанемся все мои истории на самом деле представляют из себя одну (историю) историю любви на которую я никогда не был способен в своей жизни вот откуда так много страсти в моих словах или это только так кажется я готов заниматься любым бредом только бы не жить по-настоящему, мне не нравится жизнь не нравятся живые не нравитесь вы мне нравится мальчик в женском бикини кстати так уж вышло что сейчас оно мужское застывший подрагивая перед картиной у меня в прихожей изображающей одну знакомую в платье восемнадцатого века когда я думаю о тебе мне кажется что наша последняя встреча была так давно с глубоким декольте с веером в одной руке и отнятой от лица маской в другой не хочу раздевать его пусть даже он простудится насмерть на этой картине изображена другая где ты изогнулась в самой развратной позе какую я только мог припомнить на этой картине третья где ты идёшь по ромашковому полю в ситцевом платье и там уже конечно никаких картин только небо опрокинутый и разбитый стакан я засыпаю над строчками сбегающими на вол вместе с его содержимым мальчик кашляет в соседней комнате ночь за прозрачной дверью полудня чулан в который никто не заглядывает пыльный лабиринт из волшебства и швабр и театральных костюмов здесь осветители курят и забивают козла здесь на куче старинных книг разложен плед сторожа и здесь мы встречаемся каждую ночь бесстыдно и неоспоримо и утро никогда не наступает.