Шла зима по земле. По городам, по весям, не замечая ни их, ни людей, вечно занятая своим белым ремеслом - вьюжить да морозить. Вот уж и праздники рождественские минули, и про крещенские морозы, которых не было, напоминали лишь две трехлитровки на подоконнике. Шла себе, шла и вздумалось ей отдохнуть под окном, свет которого падал на красно белый снег под рябиной, где, судя по сему, неплохо покуражились снегири накануне этой ее задумки. Но она передумала, что нередко с ней случалось уже в этом году, и, спокойно войдя сквозь окно, села за стол, за которым печалил ночь поэт.
- Кофе? - не отрывая глаз от только начатых строк, предложил он ей.
- Пожалуй, если не отвлеку тебя шибко от твоих муз, - ответила та, как вежливая подружка, решившая навестить его без повода.
- Да, что-то разошлись эти девы спесивые, всё мокнут от любви да пришептывают такое, что и самому порой выть хочется - прям как тебе прошлой ночью, - выронил он с грустной улыбкой и плеснул ей "эгоиста" из горячей еще турки в чашечку с маковыми цветочками, - пусть пообсохнут малек.
- Да уж, и мне не мешало бы чуток отойти от тоски.
- Вижу тебе в сезоне этом совсем туго то с перепадами этими земных неясностей. Знаешь, я уже почти перестал связывать это с внешними факторами, что проистекают от деятельности человека - как, якобы, царя природы. Кажись, тут души человеческие запутаны - от них всё исходит.
- Ладно, не умничай. Ничего я не знаю, как и ты. Сиди вот, слушай музыку, калякай себе. Только одно не пойму никак - что тебе от скрипа пера по'небу? Ой и рвешь сердце то свое и не только, и ведь не умеешь по иному, печалец чертов.
- Эх, душа, ты, снежная. Сказал бы я, да не умею, наверно, сказать.
- Хм. Намекаешь на то, что я все равно не пойму. Не любишь меня.
- Да нет. Ты то как раз поняла бы, думается мне. И как же ж тебя не любить. Многое дала ты понять мне и в себе, и в людях. А сколько написано с тобой, и сколь - еще нет. Я благодарен тебе очень, да и по душе нам с тобой бывало - ой как.
- Да. Невмоготу твои грусти и для меня порой. Осень свою не тем совсем потчуешь, а она вон как с тобой...
- Это не она. Это я сам. Так получилось, что и за хорошие дела тоже пришлось заплатить. А что люди - люди и есть. И ты, и она, да и вся эта круговерть - сами неплохо попоили меня горечью допьяна и навзрыд.
- Ангел хранитель тебя преследует, как тень. Ох и прёт же тебе.
- Ага. По черному прёт. Да и кажется порой, что не ангел это вовсе.
- Не выдумывай, философ. Опять сейчас навыдумываешь тоску да в рифму...
- Ты думаешь, что я не способен быть прозаичным?
Промолчала зима, лишь уставилась на черные клавиши. Так и молчали. Долго. Не одну жизнь. Думал ли каждый о своем - да. Зиме всё хотелось стихов от него. Поэту же казалось, что она никогда не пройдет.
- Ступай уже куда шла, зимушка моя, - сказал он ей, - будут тебе строки. Зачем и откуда - ты поймешь. Вот закрою глаза и небо вижу, и слышу, как-будто, скрип дверей небесных. Душу выматывает - необъяснимо. А выроню пару строф - всё как тише становится он, и даже неслышен почти. Только музыка веет над сонмом грез. Крылья - это время, в котором это всё происходит. Кто-то ведь, все равно, увидит и будет благодарен - нет, не им, а небу - их.
- А как же любовь?..
- Это и есть любовь. Невозможно это всё без любви, и она у меня самая прекрасная на земле. Ступай. Строки будут про нее.
Долго сидел он еще и смотрел в окно - как она, будила под фонарями вьюгу, как тихо побрела по пустынным переулкам в сторону сосен, откуда приходит ночь. Не одну сигарету выкурил, не одну жизнь просмолил этой тоской, и остался таки - без стихов.
= 2016 =
