Порылся сегодня в своих закромах, в поисках материала для сборника рассказов. Нашёл вот такое творение двухлетней давности - медитация одной рок-группы:



«Старая гвардия»

Мы не играли вместе уже девять лет. Хэмстер сказал, что за это время он даже забыл, как держать гитару. Я тоже начал забывать – уже пять лет я продюсировал какие-то дурацкие телепередачи о рок-музыке…

Мы собрались в ночном клубе Шрэда – да, теперь это ночной клуб Шрэда. Раньше в этом подвале был заброшенный склад, и мы собирались здесь репетировать. Наша группа родилась здесь… видимо, здесь и умрёт. Возможно, уже умерла.

Мы собрались вместе сегодня… и не узнали друг друга. Ну, понятно, почему они не узнали меня – я всё время ношу чёрный тюрбан после той автокатастрофы, два года назад. Я остался жив, но на голове такие шрамы… лицо тоже было обезображено, пришлось делать пластику. Я теперь выгляжу как какой-то ку-кольный Кен, на публике появляюсь исключительно в чёрных очках и тюрбане. Сейчас я снял очки, но тюрбан на мне – не хочу шокировать старых друзей. Шрэд сказал, что у меня по-прежнему живые глаза. Значит, это единственное, что во мне осталось живого.

Сам Шрэд тоже изменился до неузнаваемости. Он стал похожим на высохшую мумию – наркотики его довели. Вроде бы он вылечился (по крайней мере, по телефону он заверил меня, что больше не принимает), но наркотики оставили на нём свой след.

Сторм уселся за клавишные. Он всегда был упитанным, а за эти годы вообще растолстел. Он принёс с собой большой пакет пончиков, чтобы голод не мучил его эти два часа. Помнится, он и раньше постоянно что-то ел – чипсы, сэндвичи, пончики. Почему-то Сторм всегда был голоден. Зато у нас была фишка – в нашей группе был самый толстый клавишник. А наши продюсеры даже наладили выпуск маек размера XXXL с надписью: «Хочу быть как Сторм».

Хэмстер настраивал гитару. Он оказался самым разумным из нас – когда группа официально распалась, он женился на простой девушке из какого-то провинциального городка, и уехал к ней – в деревню из мегаполиса. Вроде бы, он купил ферму или что-то… У них с женой было трое детей, нехитрое хозяйство. Так они и жили эти девять лет. Но сегодня Хэмстер признался, что очень скучает по нашей бурной молодости. Он рассказал, как тайком от жены уходил по ночам в сарай и тихонько играл там на гитаре, стараясь не разбудить детей. А ведь когда-то его приглашали делать аранжировки для попсовых песен, ставших теперь суперхитами.

С нами не было Криса, нашего ударника. Он умер, когда мы были на пике славы – автомобильная авария. Крис сел за руль, будучи совершенно пьяным – и врезался в бетонный забор. Наверно, после его смерти дела у группы и пошли наперекосяк.

Конечно, мы нашли нового ударника – Саймон и сейчас был с нами, отбивал ритм на современной ударной установке. Кроме того, Шрэд пригласил знакомого саксофониста Джимми. Он вроде бы хороший парень, сейчас послушаем, как он играет.

Зрителей не было. Мы играли для себя, как на первых репетициях, когда мы ещё не хотели прославиться, когда мы хотели просто играть.

И сейчас мы хотим просто играть.

Я перебросил через плечо ремень бас-гитары. Давно… очень давно я не играл. Очень давно мы не играли эту песню.

Побренчали, постучали, чтобы прочувствовать инструменты… И полилась музыка.

Господи, как давно я не испытывал этого кайфа. Шрэд запел первый куплет. Мне нужно было подпевать в припеве – лишь бы не забыть слова и не пропустить тот момент, когда я должен вступить.

Успел! Песня добралась до припева, и я почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. Потому что я вспомнил тот концерт на огромном стадионе, 12 лет назад. Сколько тогда было зрителей? Тридцать или пятьдесят тысяч? Не помню. Но как мы тогда вжарили! Я катался по сцене со своей гитарой, Шрэд прыгнул в толпу – его еле вытащили оттуда наши секьюрити. Сторм, выпрыгнув из-за синтезатора, отплясывал свой фирменный «танец толстяка», а Хэмстер перебирал струны с немыслимой скоростью. И всё это – под невероятный ритм барабанов, отбиваемый Крисом…

Господи, как же мы тогда были счастливы, хотя сами этого не понимали. Ну, понимали, конечно, что вот оно – счастье, слава, деньги. Но мы не знали, что дальше… дальше будет только боль. Когда человек взобрался на вершину, с неё есть лишь один путь – вниз. После трёх лет бешеной популярности мы покати-лись вниз.

Шрэд допел припев – и пошла импровизация. Сторм выдал обалденное соло на клавишах. Затем Хэмстер сыграл один из своих неповторимых переборов – а говорил, что не помнит, как держать гитару, ха-ха!
Вступил саксофонист Джимми, и я понял, что нам и в самом деле не хватало саксофона. Всё же Шрэд гений.

Я посмотрел на Шрэда. Недавно он женился на какой-то молоденькой фотомодели – в жёлтой прессе много об этом писали. Сторм дважды был женат и неудачно. Хэмстер стал примерным семьянином. А я… Моя жена погибла в той автокатастрофе. Иногда я жалею, что не умер вместе с ней. Или вместо неё. С тех пор… В каждой комнате своего дома я повесил её фотографии. Много огромных фотографий. Так мне иногда кажется, будто она рядом со мной. Но особенно… В маленьком магазинчике сувениров я купил простенькую статуэтку феи с крылышками. Теперь эта статуэтка стоит на моём столе – иногда я часами сижу, рассматривая её – и плачу. Потому что эта статуэтка юной девушки с крыльями чем-то неуловимым похожа на мою жену – дело не во внешнем сходстве, а в чём-то… не знаю. Просто она была такой. Была. А теперь её нет. И мне больно от того, что её нет со мной.

Я вложил всю свою боль в игру на басу. И боль ушла, растворилась. Нет, боль заполнила меня целиком, ослепила и оглушила меня. И тогда пришла внутренняя тишина, и осталась лишь музыка. Я играл. Мы играли. Мы играли наши старые песни, одну за другой. Три часа подряд. Я забыл обо всём, снова проживая счастливые моменты моей молодости. И наконец… наконец, я почувствовал, что она здесь, со мной. Она была здесь, погладила меня по щеке, сделанной пластическим хирургом. Она дотронулась до моего тюрбана и тихо прошептала: «Бедный ты мой… Не скучай, мы всегда будем вместе». А я сказал ей: «Прости!» И больше ничего не смог сказать.

Когда музыка кончилась, я пришёл в себя и осмотрелся. Остальные тоже будто бы проснулись после долгого сна – пока мы играли, каждый переживал что-то своё, каждый избавлялся от своей боли.

Я посмотрел на Шрэда. Он тихо светился – не сиял, как в молодости, просто спокойно светился. Я посмотрел на Сторма. Он держал в руках пакет с пончиками и непонимающе смотрел на него – зачем ему эти пончики, когда есть музыка? Сторм отложил пакет в сторону, и пробежался пальцами по клавишам.
Хэмстер улыбался. Наконец-то он поиграл на гитаре в своё удовольствие.


Мы снова соберёмся вместе и сыграем. Возможно, даже дадим небольшой концерт в этом клубе, перед сотней зрителей – тех старых друзей, которые нас пока что помнят. Но больше никаких стадионов. Никаких орущих толп безбашенных фанатов. Я с удовольствием сыграю для друзей, чтобы после концерта можно было спуститься в зал, сесть за столик со зрителями и поболтать о жизни за чашкой чая.

И возможно… я знаю, что никогда не смогу забыть её. Я знаю, что её фотографии будут висеть в моём доме до самой моей смерти. Но музыка забрала мою боль. И теперь я могу вспоминать её без боли. С любовью и без боли.

– Ну что, сыграем нашу финальную? – спросил Шрэд.

Конечно, сыграем.