(часть четвёртая)

История есть ложь,

которую никто не оспаривает.

Наполеон I на острове Св. Елены

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ЗДЕСЬ, В ПАРИЖЕ, к сожалению, уже нет того роскошного памятника-фонтана, что был установлен в честь Героя битвы при Маренго практически мгновенно - спустя лишь месяц по возвращению из Второй Италианской кампании в Париж Первого консула. Парижская набережная, что прежде носила имя этого Героя, увы, вскоре была переименована в набережную Корсики... Но вместе с тем, городская парижская топонимика всё еще хранит имя того, кто спас тогда, в полях итальянского Пьемонта, как Резервную армию - от позорного разгрома австрийцами, так и самого Первого консула - от позорного и молниеносного заката его собственной карьеры, ведь если бы только не он, тот Герой - судьба и Наполеона Бонапарта, и самой Франции пошла бы уже совершенно по другому!.. Всё это тогда было лишь в его руках, и всё лишь только им тогда решалось - его звали Луи Шарль Антуан Дезе (фр. Louis Charles Antoine Desaix), это был молодой французский генерал, не проживший и 32-х лет, - и фактически, это именно он выиграл в тот день эту, так много тогда решавшую битву, БИТВУ ПРИ МАРЕНГО. О том же, как бурно развивались тогда все эти события, и что им предшествовало, мой внимательный читатель знает из первой, второй и третьей частей этой квадрологии. Сегодня настал черёд узнать о том, чем же всё это завершилось.

Буквально в считанные дни после гибели молодого генерала, художник Андреа Аппиани уже прямо там, в Милане, по памяти напишет этот портрет, на котором при увеличении - а я специально предусмотрел эту возможность для моих читателей, - можно разглядеть знаковые вещи: прежде всего, это его длинные черные волосы - как и все молодые в те пост-революционные дни, он хотел быть невероятно модным - Incroyable!.. Наверняка, и картавил - так уж тогда полагалось!.. Его длинные волосы, по горькой иронии судьбы, помогут ему даже после жизни - это будет единственный признак, по которому его смогут узнать нагого, там, на поле боя...

Генерал облачен совсем не в генеральский, а точнее - в генеральского покроя и цвета, но без генеральских отличий мундир - по всей вероятности, что именно так, в полу-гражданском, он тогда и ринулся в бой, хотя удивительно, что для генерала - и то для ближайшего друга самого Первого консула, не нашлось подобающего мундира - это показывает действительную бедность Резервной армии... И конечно же - этот белый, цивильный галстук - в отличии от черных, военных... Синий цивильный мундир сыграет с ним злую шутку после его гибели - его попросту стащут с убитого генерала прямо на поле боя, полагая, что это - какой-то обычный модник-буржуа...

О том, что Дезе совсем недавно был в Египетском походе, напоминают двое слуг-мамелюков в тюрбанах, а также - висящая не на ремне, а на простом английском шнурке кривая мамелюкская шашка - именно такую же вы видите и у Наполеона во время перехода через Сен-Бернар, на той знаменитой картине Давида (см. фото выше) - они там все здорово разжились высококлассным оружием, и кстати, та наполеонова шашка не так давно, в 2007, была продана за немыслимую сумму, превышающую 4,8 млн евро - больше, чем втрое выше эстимэйта, первоначально предполагавшейся цены: как потом скажут представители Osenat, аукционной компании, это был безусловный мировой рекорд среди подобных торгов!..

В руках генерал держит тот самый приказ от Бонапарта с просьбой о немедленном возвращении, - а за его спиной Слава готовится покрыть его Лавровым венком, но к несчастью, гибель близка - и беспощадная коса уже занесена над генераловой главой!.. Но - обо всём по порядку.

На двух верхних снимках - маленькой цветной картине и черно-белой гравюре, генерала Дезе можно видеть уже в военном облачении - но в отличии от мундира дивизионного генерала Наполеона Бонапарта (на снимке ниже), генеральские галуны Дезе не столь богаты - хотя он также был дивизионным генералом, - а значит, хотя и картина, и гравюра с нее скорее всего, представляют Дезе во время Египетского похода, но были выполнены уже после гибели генерала...

Генерал Дезе предполагался к отбытию из Египта вместе с немногочисленными сопровождающими Наполеона, но при странных обстоятельствах по дороге во Францию он попал в английский плен, и встретиться с Бонапартом они смогли буквально лишь накануне главного сражения - освободившись из плена, лишь только к самой ночи 11 июня 1800 Дезе прибыл в расположение Резервной армии в Италии. Понятно, что ночь с 11 на 12 июня оба генерала, бывшие крепкими друзьями еще со времен Первого италианскаго похода, не сомкнули глаз и провели в бесконечных разговорах - наутро Первый консул передал под командование Дезе целую дивизию.

Воодушевлённый возвращением Дезе, Первый консул усиленно искал тогда драки, но увы, разведка не давала ему сведений о расположении австрийских войск: как позднее русские, австрийцы тогда буквально исчезали!... И тогда, изнутри выжигаемый этим жарким огнем, он принимает судьбоносное решение - самому пойти на поиски фон Меласа: он распыляет армию по всему Пьемонту, отдав приказ выступить веерно, каждой дивизии - в своем отдельном направлении. Это решение - распылить армию, - и была тогда его самая главная ошибка: позднее, в других своих битвах, он уже будет крепко о ней помнить!.. 

В дальнейшем всегда с тщательностью соблюдая все приметы, но тогда ещё будучи в плену пылких эмоций, Первый консул опрометчиво не учёл, что то была уже пятница, 13-ое, а как известно, начинать в этот день новые предприятия - далеко не самая лучшая идея.

В центре, возле Маренго, Первый консул оставил лишь немногочисленный корпус Викто́ра, сам же, и то вместе с Консульской гвардией, отправился к ближайшей соседской деревушке Сан-Джулиано - неподалеку сейчас там музей, а тогда, когда музея еще не было, Наполеона привлекала высокая колокольня - она стоит там и до сих пор, и именно с нее нетерпеливый Первый консул намеревался первым разглядеть в окрестностях приближение австрийских войск.

Командующий австрийским войсками, 71-летний барон фон Мелас располагал куда большим военным да и житейским опытом, чем генерал Бонапарт, а к тому же, по своему возрасту уже не был столь нервен и неровен эмоционально: он знал о дергающемся Наполеоне куда больше, чем о себе тот сам, и в то самое время, когда Первый консул веером распылял собственные дивизии, барон фон Мелас проводил военный совет, на котором и было принято решение о том, что генеральное сражение состоится именно возле Маренго - на том самом большом и ровном поле, которое из-за проливного тогда дождя да высокого жнивья не разглядели разведчики Бонапарта: именно эта равнина как нельзя превосходно подходила составу австрийских войск, где преобладала мощно укрепленная кавалерия - в таком чистом поле она могла разогнаться со всей своей силой, и остановить эту бешенно несущуюся на тебя вооруженную и бронированную лавину в то военное время было практически невозможно.

На этой любопытной гравюре юный Первый консул Республики, по Конституции не имеющий права совмещать посты Первого консула и Главнокомандующего армией, незаконно учит будущего на 16 лет себя старше и назначенного им Главнокомандующим Резервной армией Александра Бертье, как тому следует главнокомандовать - жить на белом свете. 

В ночь с 13-го на 14-ое Главнокомандующий австрийским войсками барон фон Мелас форсировал Бармиду по понтонным мостам и благодаря тому, что солдаты не зажигали факелов и не разводили костров на бивуаках, австрийцы остались незамеченными наполеоновскими войсками. К утру обустроив себе плацдарм уже на противоположном берегу, чуть-ли не под самым носом у французских войск, после 9-00 австрийцы начали целенаправленный пушечный обстрел наполеоновских позиций. Если б только Бонапарт увидел их раньше, он вполне мог опрокинуть австрийцев обратно в реку, но к 9-00 это было уже слишком поздно. Если бы австрийцы сразу мощно ударили вперед, не дожидаясь, пока все их переправляющиеся дивизионы дисциплинированно выстроятся в единую линию, они без сомнения, в миг опрокинули бы Викто́ра. Кампания была бы проиграна, и этого поражения Первому консулу в Париже не простил бы уже никто.

В тот день, 14-го "австрийцы сражались, как львы" - напишет позднее ставший маршалом Франции, но тогда еще генерал Викто́р - на верхней картине барона Гро он через 12 лет после этих событий. Но и французы, по словам очевидца, вынуждены были буквально мочиться на свои карабины, которые просто пылали жаром от бесконечной стрельбы - их больше невозможно было держать в руках!... Вдобавок после полудня французам уже не доставало боеприпасов... В этот момент архиканцлер Юзеф форсировал Фонтанон во главе своей пехоты - в бурном течении и под огнем французской артиллерии австрийские солдаты строили мосты на козлах и к двум часам пополудню деревня Маренго уже была на австрийской стороне. Австрийские солдаты смеялись тогда с французов, крутя на шашках высокое медвежьи шапки павших французских гренадеров... Буквально за три часа до этого, предчувствуя весь этот неумолимо надвигавшийся тогда на него горький финал, Первый консул срочно высылает отчаянные приказы о возвращении в центр, под Маренго, всем своим веером высланным дивизиям, в том числе - и дивизии Дезе!

Пользуясь приближенностью к Первому консулу, и в отличии от остальных, выступивших в свои походы еще ночью, Дезе вышел по утру, выспавшись и отдохнувши, и двигаясь согласно приказа на Лоди, за это время успел пройти всего небольшой отрезок пути, вполне имея шанс - и то куда больший среди остальных, - вернуться вовремя. Бонапарт тогда написал ему: "Я предполагал атаковать Меласа, но тот атаковал меня! Боже мой!!! Возвращайся же немедленно, мой друг, - так быстро, как только сможешь!.." И именно этот приказ-письмо Аппиани вложит в руку Дезе на своей картине (см. выше).

К счастью для Бонапарта, у которого в резерве осталась всего лишь одна дивизия Монье и Консульская гвардия, накануне был проливной дождь - и выступившие из берегов воды Скривии значительно замедлили марш дивизии Дезе, благодаря чему он не так уж и сильно отдалился от поля битвы под Маренго. Получив сообщение Бонапарта, Дезе разворачивает колонны - ему необходимо будет пройти восемь километров под палящим солнцем, направляясь на звук артеллерийской кононады, - и ему удается успеть как раз в самое время!..

Пока Дезе был еще на марше, в два часа пополудни Первый консул покинул Сан-Джулиано и вместе с генералом Монье выехали на поле битвы, готовясь уже к самому худшему.

В это самое время семидесятилетний барон фон Мелас, который в отличии от юного Наполеона, был на поле битвы с самого утра, вполне чувствовал себя слегка уставшим - вдобавок в ходе сражения под ним разорвало снарядами двух лошащей, и слетая с падающей лошади, престарелый барон сломал себе руку. И хотя судьба сражения ещё не была окончательно решена, но уже многим скептикам с обеих сторон всё больше и больше становилось ясно, за кем в тот день будет победа - всё это и вполне объясняет, почему этот немолодой, уставший и раненый солдат решил покинуть тогда поле боя и отправиться в ставку в Алессандрию, возложив командование на своего заместителя, приказав последнему двигаться на ставку Первого консула в Сан-Джулиано, а также - выслать кавалерию в погоню за разбитыми дивизиями французов. 

И напрасно!.. Ибо дальше в той битве всё уже решали вовсе не солдаты - а лишь только сами впечатления о ней!..

Добравшись в Алессандрию, и будучи под впечатлением, что уж за то время, пока он с поломаной рукой добирался до ставки, войска тем временем уже в пух и прах разбили французов, барон фон Мелас высылает донесение в Вену об одержанной им победе под Маренго.

Первый консул, будучи под впечатлением, что близится не только громадный проигрыш баталии, но также и его смертный час, и если не фактический - то уже политический наверняка, высылает в бой половину своей Консульской гвардии: сражавшиеся на поле боя солдаты потом с благодарностью вспоминали, что прибывшие гвардейцы делились с ними самым ценным - боеприпасами. Когда все боеприпасы уже были израсходованы и настал час штыковой атаки, из неё в живых вернется только половина: позднее, вспоминая этот случай, Первый консул скажет: "гвардия тогда была гранитной крепостью". Я бы добавил в эту фразу всего два слова - "моей единственной"... 

Генерал Дезе, слыша лишь непрекращающиеся громы пушечной канонады, был под впечатлением, что там уж творится подлинный ад, и всё спешил и спешил на выручку своему другу!,,

Спустя два часа - в четыре часа пополудни остатки Консульской гвардии и дивизии Монье уже готовили масштабное отступление по всему фронту - австрийцы приближались уже к Сан-Джулиано, но французы держали строй: это было большим испытанием - не имея ни воды, ни боеприпасов, под пылающим итальянским солнцем, они показывали всем пример твердой солдатской дисциплины, в то время как многие соединения, поддавшись собственным впечатлениям, в панике бежали с поля боя прочь.

Как напишут потом очевидцы, всё это время Первый консул хранил полнейшее хладнокровие, и вел себя так, словно был под полным впечатлением того, что победа в той битве была ему предсказана - несмотря на то, что австрийские ядра то и дело влетали промеж копыт его коней. Отдав приказ главнокомандующему армией Александру Бертье о полномасштабном отступлении, Первый консул выехал к соседней деревне Вилла Голина, пытаясь с наиболее высокой крыши высмотреть подход Дезе. И как только он увидел клубы пыли, выбиваемой надходившей колонной, Бонапарт тут же выехал им навстречу - приказ об отступлении был мигом отменен. Весть о приближении свежих сил мгновенно распространилась в войсках и вызвала там небывалое воодушевление: будучи под большим впечатлением от нее, французские генералы выстроили во фрунт остатки своих подразделений - но и австрийцы, прекратив огонь, перестроились в колонны, готовясь к финальной атаке, которая должна была принести им вскоре столь долгожданную победу!..

Пережившая века, наполеоновская легенда гласит, что лишь только встретившись тогда с Бонапартом на марше, Дезе скажет ему эти легендарные слова: "Уже три часа дня - и увы, битва полностью проиграна! Но ведь всего еще три часа дня - а значит, у нас есть время выиграть другую!"

Как видно на легендарном верхнем рисунке, генералы поглядывают на часы - то были легендарые часы BREGUET и они сохранены до сих пор в Лувре: отправляясь во Второй италианский поход, Первый консул купил их в фирменном бутике Бреге, что до сих пор находится на площади Вандом. Как показано в историческом видеоролике ниже, с той поры часовщик Бреге стал поставщиком многих сильных мира сего - в том числе и русского царя Александра I, во всем стремившегося подражать Наполеону, ну или по меньшей мере - отчаянно стремившегося доказать неизвестно кому, что де-мол, и мы - ничуть не хуже.

Когда в пять пополудни австрийцы бросились в финальную атаку, на их головы обрушились пушечные заряды французов, за время передыха успевших переформировать свои немногие из оставшихся артилерийских расчетов. И тут случилось то неожиданное, что произошло и в Первой кампании, в битве при Риволи - случайный французский заряд совершенно случайно попал в пороховой обоз австрийцев - примерно так они тогда выглядели, как на фото ниже, - вызвав огромный взрыв - а тем самым, и огромную панику среди австрийских войск, бывших под огромным впечатлением от того взрыва!

Как тогда всё это было, лучше остальных расскажет Эдвард Радзинский - он не знает ни о взрыве, ни о многом другом, кроме наполеоновых легенд, но послушать его читателю вполне стоит - уже лишь для того, чтобы набраться всей динамики тех жарких событий!..

И тогда-то и наступил этот кульминационный миг: Слава и Гибель схлестнулись над главою Дезе в своей последней битве - в то самое мгновение, когда Победа уже обратила свой ласковый взгляд на достойных ее французов, а австрийская армия, поддавшись собственным впечатлениям от взрыва собственных боеприпасов, а также  - от неожиданно мощной французской атаки, бросилась врассыпную, ещё больше пугая при этом самих же себя и приводя в панический ужас всех тех своих находившихся сзади собратьев, которые ещё и не поняли в чем дело, но уже своими глазами видели, как же то дело плохо, - в тот славный для французского оружия час генералу Дезе суждено было пасть на поле боя! Та самая пуля-дура, которую по-извощицки обзывал с виду вроде бы культурный граф Суворов, попала отважному генералу прямо в грудь, пронзив навылет его пламенное сердце!.. 

Этот драматический момент, да и не только этот, а почти все сразу, что происходило тогда в этот жаркий июньский день, запечатлел на своём поистине эпическом полотне художник Луи-Франсуа Лежен, и хотя свою работу, прозванную прямой репортаж, он совершил спустя два года после самой битвы (а по другим оценкам - картина была выставлена в Салоне уже 1801 года), он более-менее доподлинно знал, как тогда там всё это было - на удивление читателю, художник Лежен был ещё и вполне сносным военным и был в той битве при Маренго, где служил не кем-нибудь, а адьютантом самого Александра Бертье - как помните, главнокомандующего французскими войсками: примечательно, что Лежен прослужит в этой своей должности аж до конца 1812 года.

Внимательный читательский взгляд разглядит на том полотне, что до сих пор хранится в Галерее Баталий в Версале - месте, не столь запруженном надоедливыми русскими туристами, - многие важнейшие детали. Например, - то самое, уже смятое в ходе битвы, но высокое прежде жнивье на Маренговом поле, которое вместе с дождем мешало французским разведчикам распознать равнину в темноте, - в самом центре картины. В самом верху, на заднем плане - та самая высокая колокольня в Сан-Джулиано, на которую не раз тогда карабкался Наполеон - и то без лифта, причем. 

В центре - стройно выстроенные в дисциплинированные колонны австрийские войска, в авангарде размахивающие своими желтыми знаменами с черным двуглавым орлом, а в арьергаде - все еще подбрасывающие в упоении вверх эти самые шапки, не ведая о том, что же творится впереди.

Чуть ближе - трое всадников, одетых в синюю французскую фрму, пленят австрийского генерала в белом мундире - что это за случай, надо бы отдельно посмотреть. (P.S. То был генерал Антон фон Зах, начальник штаба австрийской армии). Справа на заднем плане - во весь опор (а помните, как ценна была тогда военным равнина!?) летит на австрийцев конница Келлермана, и вдалеке за деревьями уже видно, как австрийская пехота в панике бежит прочь. С левого фланга под сине-бело-красными флагами наступает свежая дивизия Дезе, и сам юный генерал - в ее авангарде, изображенный художником в тот самый миг, когда его настигает пуля - взмахнув рукой и выронив шашку, Дезе через мгновение уже падает с коня, и сын Третьего консула Лебрена, также бывший тогда на поле боя, протягивает к нему свои руки, стремясь на лету подхватить своего павшего командира: читатель поймёт - сыны не дворников, но Вторых консулов никак не могут остаться безучастными к гибели собственнаго же начальства - пусть хотя бы на картинах!..

На переднем же плане слева - в окружении свиты - конечно же, главнокандующего армией Александра Бертье и самого Лежена, его адьютанта, изображен и Первый консул - в знаменитом и узнаваемом сером шерстяном плаще поверх не менее знаменитого шерстяного синего мундира - понятно, что в тот жаркий июньский день Бонапарт едва ли был одет именно так, - по меньшей мере, был уж точно без серого плаща, - но Лежену тогда казалось, что именно так, узнаваемо изображать Первого консула, требовала от него тогда наполеоновская легенда!..

Еще ближе к зрителю - на самом первом пане - многочисленные драматические сцены, показывающие все неимоверныя ужасы войны - этот прием позднее вдохновит барона Гро, когда спустя восемь лет он станет изображать битву под Эйлау - в итоге Гро прославится, как родоначальник французского реализма, но ведь мы тут видим с вами, кто был его подлинный отец!..

Не обошлось и без курьезов: художник-адьютант Лежен, конечно же слышал о том кульминационном взрыве боеприпасов, но к несчастью, хотя и слышал о том ухом, да услышал брюхом, и в результате разместил на своем полтне тот неимоверный взрыв среди двух берез слева, в самой гуще французских войск - то есть ровным счетом совсем не там, где он в действительности тогда произошел. Армия была раздета и разута, не хватало ни амуниции, ни боеприпасов - а тут сохранившийся целехоньким, и то аж к концу самой битвы целый воз с боеприпасами!.. Этот анекдотический момент, наряду с другими названными, показывает нам, как все же мы порой зависимы совсем не от фактов, а лишь от своего впечатления от них!...

Не обошлось и без парадоксов: памятуя о том, что история пишется победителями, но желая всесторонне осветить происходившее, художник-адьютант Лежен допустил на одном полотне недопустимое: состыковал и реализм, и символизм, - не удержавшись от изображения также и полуистлевших конских мощей с правой стороны картины, кои должны бы символизировать, что то не первый раз уж, и пусть не именно здесь, но мы всегда, повторно и успешно, а значит - уже систематически бьем одних и тех же вредных австрийцев, а оне - несмотря на все это, все также в нахальном упорстве не демонстируют ну никакой способности сделать изо всего этого хоть какие-то для себя выводы - хотя всем уже должно быть ясно, какие именно. 

Стоит также сказать и о том, что подобные полотна, изображающие войну, вполне могут твердо убедить их зрителя в одной святой правде: война в действительности - это совсем не однородное событие: мы все сразу - вместе наступаем, мы все сразу - вместе побеждаем, или мы все - одновременно отступаем и тому подобное. На поле боя в одну и ту же секунду происходит, и может произойти всегда целая гамма самых разнообразных событий, порой и противоречивых, да и вовсе не связанных с войной: кто-то наступает, кто-то в это же время - закусывает, кто-то - погибает от вражеской пули, а кто-то - не ждет неприятельской, а уже сам пускает себе свою собственную - всё это с парадоксом показывает нам все разнообразие ни на миг непрекращающейся, вечной жизни, и даже - на поле войны!..

Крепко вошедший в наполеонову легенду драматический момент гибели генерала Дезе - подлинного победителя той битвы при Маренго, - позднее будет стократ повторен в пропагандистской наполеоновской иконографике - и даже англичане не сумеют тут удержаться и выпустят в карикатуре свою собственную версию о том, как оно ну если и не было на самом-то деле, то уж точно должно было бы быть: оказывается, то была не гибель, а УБИЙСТВО ДЕЗЕ! Причем совершенное если не рукою самого Наполеона, то уж подлинно, что на его глазах и по его личным указаниям!..

Понятно, что тогда ещё не было телевизора, и официальная доктрина показывала гражданам всю героику произосшедшего в картинах, живописью воспитывая подданных в должном патриотическом ключе. На полотне Жана-Батиста Реньо изображен момент гибели Дезе вовсе не так, как он имел место в действительности, но так, как его следовало тогда всем понимать: на изумленных глазах своего неподвижно застывшего в ужасе иностранного слуги, пораженный пулею генерал Дезе падает с коня прямо в уверенные обьятия ничуть не лишенного самообладания и служившего генеральским адьютантом 25-летнего сына Третьего консула Республики Шарля Лебрена...

Впрочем, композиция у художника такова, что некоторые зрители замечали мне, что с их точки зрения, дело выглядит так, как будто-бы адьютант не даёт генералу слезть с коня и насильно вталкивает того обратно в седло...

На гравюре ниже вновь изображено небывалое - Первый консул Республики, находясь в самой гуще боя и лично громя собственной драгоценной египетской шашкой ненавистного врага, вдруг оказался отвлечен от своего любимого занятия каким-то там адьютантом: "Гражданин Первый консул, а вы знаете о том, что вон там вот Дезе убили!" От такой страшной вести Первого консула неминуемо должен быт пробрать холодный пот - ведь под угрозой вся та атака, - а впрочем, не только от вести одной, ибо неизвестный художник, заботливо изображая Первого консула одетого "в пальто и в шапочке" накрепко позабыл, что дело жаркое то происходило совсем не студеною зимой, а в разгар июня, - и то не где-нибудь на севере Пруссии, как это будет позднее под Эйлау, а в солнечной Италии, где средние температуры в июньском месяце легко и запросто превышают 30°С в тени.

Нижнее полотно, руки Жана Брока, содержит куда больше правды, чем два предыдущие, но всё-таки - не до конца. Из правды там - захваченные австрийсик знамена, виднеющиеся вдали верхушки Альп и уже полуголый генерал Дезе - всё остальное, включая по-зимнему одетого Первого консула - отражение не факта, а лишь того впечатления о нём.

Те немногие, которые хоть раз были на войне - а разве когда-то в России были на войне немногие?! - хорошо знают, что правда вообще, а в частности - правда военная, далеко не всегда совпадает, да и почти что всегда не совпадает с тем, как ту правду представляют уже не на войне. Так случилось и тут: к огромному несчастью, в действительности генерал Дезе пал в самом начале французской атаки - и наступавший отряд в пылу той атаки тогда "не заметил потери бойца" - эти слова грустной русской песни почерпнуты как раз прямо из жизни!.. Уже в конце, когда к концу дня австрийцы бросались в реку с крутых обрывав Бармиды, и наступила столь долгожданная Первым консулом, но столь же неожиданная для него, и совершенно тогда невероятная победа, лишь почти что к ночи удалось обнаружить на поле боя тело Дезе - он лежал полностью обнаженный, с него стащили всю мало-мальски целую одежду, и то были свои же, ведь мы помним, что армия выступала в поход чуть ли не босяком!.. И только по его длинноволосой прическе его удасться распознать и отличить среди сотен других обнаженных павших!.. 

Бурьен, секретарь Первого консула - тот самый, что читает ему письмо в этом видеоролике, и впоследствии выгнанный Первым консулом за финансовые махинации, позднее напишет в своих мемуарах, что "полковник 9 полка сказал ему, что Дезе больше не сушществует. Именно он узнал его там на поле боя, несмотря на темноту, по длинным волосам, а также что сержант этого полка попросил разрешения взять плащ Дезе - как оказалось, плащ был пробит пулею со стороны спины". Далее Бурьен поясняет - "могло быть, конечно, что в Дезе в суматохе атаки случайно попали свои, но также могло быть и так, что то австрийская пуля попала в спину генерала в момент, когда тот обернулся посмотреть на свои войска, идущие в атаку и желая их приободрить.". Как оно было тогда на самом деле, уже увы не узнает никто - по приказу Первого консула тело Дезе забальзамируют и отправят на перевал Сен-Бернар, где он и будет похоронен в одном из монастырей.

Первый консул довольно активно и широко - а главное, исключительно по-своему использовал тогда и саму битву при Маренго, и трагическую гибель генерала Дезе - всё было подчинено пропагадистской машине и обращено во Славу Первого Консула - Бонапарт тогда настолько испереживался, что серез мгновение он сможет лишиться всего, что с троекратным жаром неожиданно спасённого стал после всё превозносить и славить - иных девизов тогда просто не могло и быть!.. Главная же роль Дезе в том счастливом спасении была элегантно преуменьшена - распространено было сообщение, которое генерал Дезе якобы успел сказать окружавшим его солдатом перед тем, как испустив дух, предстать перед самим Создателем: "Передайте же Первому консулу, что я умираю, сумев лишь так мало (и это были главные слова, которые надлежало всем прочитать с особо громким выражением!), сумев так мало сделать для потомков!.." 

Уже в обязательном военном отчете гражданам Республики о той битве - бюллетене Резервной армии от 26 преараля года 8-го (15 июня 1800) будут написаны эти обязательные слова Первого консула, вошедшие потом в легенду:  "Перед самой атакой французских войск, что стала сокрушительной для врага, Первый консул сказал войскам: "Дети мои, помните - я имею привычку спать на поле боя!". Уже немного позднее, когда еще не будет медалей Почетного легиона, выбьют наградную медаль именно с этими словами Первого консула:

Но что же австрийские войска? Следует сказать, что знакомясь с тем самым отчетом барона фон Меласа, который тот отправил в Вену, я не нашел там уж беспрекословного заявления о победе - как то, не разобрав, хором трубят все источники. Напротив, барон фон Мелас описывает императору ситуацию весьма близко к реальности, в итоге сообщая и о пленении своего начальника штаба генерала Заха, которое состоялось уже после отбытия Мелласса в Алессандрию, так и о гибели Дезе - о котором тот и вовсе должен был не знать. Из скромности умолчав о собственной переломанной руке, в отчете том барон фон Мелас указал тем не менее, что в ходе сражения под ним вражескими снарядами разорвало двоих лошадей, а в заключении доклада главнокомандующий астрийскими войсками уведомил Вену, что в связи с изменением фактической диспозиции на поле боя, он отдает своим войскам приказ перейти к отступлению.

Как видим, тогдашняя французская пропаганда вполне позволяла себе "подкорректировать" в нужном русле все отчеты, а в том числе - не только свои, но также и отчеты противника, что привело к тому, что в России все те известные было "гранды" наполеоновской истории - и Тарле, и Мережковский, и все прочие, не говоря уже о самом Радзинском, который к его чести и не скрывал своего полнейшаго увлечения не фактами, а лишь яркими наполеоновскими легендами, не удосужились почитать первоисточник о том, а как же то было на самом деле, но в своих с виду академических было работах, безсовестно и лениво пихали своему наивному читателю лишь бывший на поверхности и так легко доступный пропагандистский материал!..

Понятно, что барон фон Мелас, сам будучи в Алессандрии с переломаной рукой, был под впечатлением от полученного доклада его заместителя, что на поле в Маренго увы, все пропало!.. Понятно, что в тот миг австрийцы согласились на перемирие - чтобы по меньшей мере, разобраться с произосшедшим в своих собственных рядах. Непонятным остается лишь факт, отчего барон Мелас отважился на заключение последующего мира с Бонапартом, а не атаковал его снова, на следующий же день поутру. Единственным ответом на это вопрос я назову лишь великую военную честь барона: она была у него заслужена долгими годами, и за все годы службы барон фон Мелас к своим семидесятилетним годам имел уже множество побед в самых различных битвах, в то время как Бонапарт фактически с победами-то лишь только начинал, и каждая успешная с виду битва воображалась ему самой исключительной и судьбоносной - хотя в действительности, едва ли была таковой!..

Уже 16-го июня Наполеон Бонапарт, который тонко прочуствовал все недостаки этой благородной склонности к чести и долгу, и больше всего на свете опасался, что австрийские войска вдруг ударят по его позициям - а то был бы смертельный для него разгром, ибо Бонапарт теперь уже вовсе не смог ничего бы сделать, - торопливо напишет самому Императору, причем - в самых изысканных и архи-вежливых выражениях, допуская такие пассажи, как "Я горячо умоляю Ваше Высочество, прежде всего вслушаться в стоны человечества" и "две наши великие державы воюют между собой лишь для того, чтоб обеспечить англичанам возможность продавать нам кофе и перец по еще более высокой цене".  Со словом великие державы Первый консул вовсе не перегибал палку - он знал, что Император поймет его совершенно правильно и без всяких ироний, ибо это его дочь была столько лет Королевой Франции!..

Говорить на слух - он был довольно слабый мастер, но сочинять свои речи в тиши палатки - тут уж Наполен был огромный мастак, а поэтому и не мудрено, что всё в итоге завершилось мирным договором: австрийский император был ещё под большим впечатлением от наполеонова письма, чем от донесений своих маршалов и генералов!.. Вся эта история будет большим примером тому, что совсем не сами факты, а всегда лишь только наши впечатления от них "решают судьбы великих событий": ещё вчера опасавшийся полной катастрофы, Бонапарт возвратился в Париж невероятным триумфатором!.. Как писали потом немногие из оставшихся в живых парижские газеты, "Битвой при Маренго Вторая Италианская кампания была победоносно завершена!".. Она была первой Победой, эта битва в череде последующих сражений, - битва, которую его солдаты первой вышьют золотом на своих легендарных знамёнах!

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ !!!

Читайте и комментируйте и другие НЕСКУЧНЫЕ ЗАМЕТКИ™ о МОЁМ ПАРИЖЕ:

ЛУЧШАЯ ДЕСЯТКА - В ПОДПИСАННЫХ И КЛИКАБЕЛЬНЫХ КАРТИНКАХ!

(процитируйте полный перечень Нескучных Заметок)

Все права защищены © myparis 2009-2016 © Tous droits réservés

тм