ДНЕВНИК ОДИНОКОГО ВЛЮБЛЁННОГО
[Книга первая]
<2008>
СНЫ О НЕБЕ.
Печаль и радость – две сестры;
И смех и слезы одной природы.
Величие и низость – близнецы;
Несчастие над счастием смеется.
И лишь влюбленность одинока;
Во мне растет помимо рока.
Душа моя познала поцелуй огня, и чело овеяло дуновение таинственного ветра, который пришел внезапно, но не напугал, удивил, привел в трепет – да – но не испугал. Откуда пришел, воистину, не знаю; искал его источник, но не находил, а он все дул прямо на чело, тонкой и тихой струей, которая, как некий поток воды, затушил пожар моего сознания. Все изменилось во мне, но я не стал другим, я лишь стал самим собой. Что мне шептал тот ветерок, а он что-то шептал, но я не знаю что. Он не осуждал меня, не грозил мне, не привел меня к какому-либо проявлению страсти: ни к плачу, ни к смеху. Не было ни экстаза, ни забытья, которое бывает, когда человек находится между сном и бодрствованием. Нет, не было никакого экстаза, ни сна, ни дрема. Он лишь успокоил меня, хотя и удивил, как, впрочем, всякое проявление чудесного, куда-то звал, что-то во мне произвел. Странно, ведь это было уже давно, но до сих пор меня это не оставляет в покое. Бывало ли такое с кем-либо еще? Но это было со мной. Дуновение это сняло, как бы некое покрывало с меня, я понял, что совершенно наг перед ним, обнажено было перед ним все мое существо, моя личность. Он знал меня, я же не знал его, никогда не видел, никогда не слышал о подобном. Жил как все, не лучшей жизнью, жизнь взрастила меня на улицах, где я, и такие, как я возжигали костры и сами в них сгорали. Да был огонь в глазах, пламя в сознании, камень в сердце, ненасытность в теле. Но после той ночи все изменилось: я понял, что иду в никуда, думаю о совершенно бессмысленном, желаю пустого, говорю о пустом, мыслю о пустом, живу в пустоте. Нет, я не о том говорю, что реальность, в которой мы живем – есть пустота. Такие теории мне совершенно чужды, я признаю действительность всего реального: все его проявления, ощущения, чувства. Я лишь говорю о том, что я бродил в пустоте своих желаний, надежд, тщетности своих дум и слов, как в некоторой безводной пустыне, из которой нет исхода. Она пожирает без остатка, сожигает и развевает пепел по ветру.
Но этот таинственный ветер перемен вырвал меня из моей пустоты, поднял высоко и одарил пониманием сущего. С этого времени я стал совершенно другим и уже не сорадовался радостям моих друзей и сверстников, не печалился с ними в их печали. Я лишь тихонько плакал одиноко по ночам, я ожидал прихода Его, меня влек лишь только Он. И Он приходил, возжигая светильники в моей темной клети и изливал на меня потоки Своих слов, я уже стал понимать их, жаждать их, жить ими. Я был действительно счастлив, песни Духа Его звучали во мне по ночам, и я подпевал им, потом я засыпал, а проснувшись, вспоминал эти песни и, днями, размышлял над смыслом их. Песни были о Небе, но не о небе, которое простирается над землей, о Небе, которое открылось мне. Это Небо не есть высота, или глубина, не есть широта, или долгота, не есть время, или пространство. Ничего из этих, выше перечисленных мной категорий не может объять это Небо, но оно само их объемлет, но ими не объемлется. Оно было во мне, но и во мне оно необъемлемо, и я был в нем, и я был объят им.
Многие, знавшие меня, мои друзья, знакомые, моя родительница и другие, заметив во мне сию перемену, отреагировали на это по-разному, и все отрицательно: одни говорили, что я свихнулся. Другие вовсе не понимали меня. Даже моя мама не понимала меня. «Ударился в религию», - говорила она, но ничего пройдет. Надо мной посмеивались и, указывая пальцем на меня, говорили: «вон божественный пошел, поехала крыша у пацана». Но мне было все равно, я был в Нем и Он был во мне, открывший мне вечность, показавший мне Небо и все, что в нем, также и Землю и все, что в ней. Пути небесные и земные стали моими думами, т.к. я думал о небе – духовном мире, которое, наконец, было открыто мне (я ведь стучался в него давно, но знал о нем лишь в образах и тенях, и ложных басней оккультизма, теософистического космизма и проч.), о его природе и свете. Думал и о земном, ясно уразумев всю тщетность и суетность пути земном, оторванном от неба. Ведь, как тело, лишенное души, без нее лишь груда мертвой плоти, разлагающейся и переходящей в прах – элементарное состояние. Жизнью обладает душа, имеющая жизненный импульс и динамику, и все это дар Божий. Тело же – организм (= инструмент, орудие, средство – ο̉ργάνιον) души, движимый посредством духовной силы: растительной (метаболизм, развитие и рост тела) и разумной (ум, воля, чувства), без души тело мертво и бесполезно, она мертвая материя, прах, пыль. Так и земная жизнь, земное мудрование, без небесного, религиозного миропостижения – жизнь пустая, животная.
Итак, случилось, что я понял эту простейшую истину: жизнь нечто более, чем просто существование. Жизнь – это существование для некой определенной цели, совершенной цели. И эта цель есть смысл жизни. Жить со смыслом, осмысленно жить – значить следовать той цели, которая наполняет жизнь смыслом, делает ее осмысленной, разумной. Всякое животное, от простейших и до сложнейших (исключая человека, т.к. он не есть простое животное, но нечто более чем просто животное) просто живет – существует – и просто умирает. Но человек не так. Человек не просто животное, он несравненно больше животного, т.к. только человек обладает способность мыслить, разумевать. В этом смысле между животными и человеком существует совершенное – трансцендентное – неподобие. Человек есть дух, облеченный в плоть, или же животное наделенное божественным духом – разумом, здесь нет разницы как мы скажем – так или иначе, – при том главном условии, что духовное начало в человеке является первенствующим в его экзистенциальном существовании.
