В конце мая – начале июня в Одессе начиналось светопреставление. Помните картину Карла Брюллова «Гибель Помпеи» — все умные жители Помпеи бегут к морю. А кто сказал, что жители Одессы глупее?! Только первых гнал Везувий, а наших земляков гнала традиция снимать летом дачу у моря. Традиция — вещь обязывающая. Восточный человек, когда наступает время молитвы, начинает прикидывать, куда её адресовать, где Восток. Одессит, когда наступает лето, начинает прикидывать, куда направить поиски, где дачи подешевле. Умолчим, что и с Востоком и с дачами редко кому везёт.

Какая удача дешёвая дача!

В добрые старые времена в одесских семьях считалось разумным на лето жену с детьми отправлять погостить на дачу к каким-нибудь добрым старым знакомым. Но тут многих одесситов ждало разочарование — оказывалось, не все знакомые добрые, то есть не окончательно выжившие из ума, чтобы всё лето кормить посторонних людей. И отцам семейств приходилось осваивать древнее искусство снимать дачу и высокое искусство торговаться о цене.

С хозяйкой будущего жилья торговались виртуозно. Особенно поднанимателя волновало наличие удобств. Например, если в поднанимаемом помещении предполагалась мышеловка — считалось, что удобства в доме есть, потому что все остальные удобства оказывались во дворе, а к ним всё равно не подпускала злая собака.

Особо принципиальный вопрос приберегали на закуску:

— Миллион извинений, мадам, а сколько в доме клопов?

После такого вопроса величайший дипломат Талейран наверняка стушевался бы, но не хозяйка дачи на Большом Фонтане:

— А я их что считаю! Но не переживайте за клопей, они у нас ласковые — вы их полюбите.

Чтобы склонить чашу весов в свою сторону, требовался последний довод королей, и у одесской хозяйки такой королевский довод, конечно же, был в запасе:

— Вам дача с пансионом или без?

Тут требуется разъяснение. Считалось, что если спальню поднанимателя будет убирать сама хозяйка, то это «без пансиона». А если уборка доверена хозяйской дочке, хоть и 18-летней, но уже профессионально взбивающей перину, то это в прейскуранте значилось: «с полным пансионом на перине». Тут же предъявлялась дочка, не выспавшаяся после очередной ночной уборки спальни очередного бойкого холостяка, и это разрешало все колебания.

Вопрос со съёмом дачи считался закрытым. Открытым становился вопрос переезда.

Колдовская харизма отдыха


Нанималась телега, в которую загружалось всё, что требуется для полноценного отдыха вдали от дома, а именно: пианино и фикус. Была, правда, ещё куча каких-то узлов, но их наполнение было для всех загадкой. Распаковывать их никто и не собирался, чтобы осенью потом снова не запаковывать. И телега отправлялась в путь. Это был очень опасный момент, ибо вещи на час оставались без хозяйского глаза.

Хрестоматийно известна честность одесских возниц — ещё никогда ни одна вещь не пропала. И вы вправе спросить: так в чём же заключалась опасность? Поскольку дорога предстояла долгая, возница заезжал «заправиться» в один из попутных трактиров. Увы, нынешние заправочные станции, т.е. АЗС, скопировали у тогдашних трактиров главное их завоевание — темпы «заправки». Одним словом, заглянув на «заправку» в мае, могло так получиться, что фикус и пианино прибывали на место уже только к концу августа. Но от этого в накладе не был никто, особенно возница. Осенью при расчёте хозяин отваливал ему огромные премиальные — но, согласитесь, всё лето без пианино и без фикуса того стоили.

И вот первая ночь на даче! Она, как правило, была незабываема — никто не мог уснуть. Эмоциональный фон создавали комары, которые, учуяв свежую кровь, победоносно трубили и пикировали на новых жильцов.

А наутро на новых жильцов пикировали другие окрестные кровососы: мясник, зеленщик, булочник, мороженщик. Деликатность ситуации усугублялась тем, что надо было, скрипя зубами, какое-то время со всеми ними так себя вести, чтобы с первого дня не испортить отношения. Например, когда мороженщик с ловкостью факира извлекал специальной ложечкой из бидона шарик земляничного мороженого, следовало сделать вид, что вы не замечаете, что шарик-то внутри пустой, и вы платите не за мороженое, а за воздух, пусть тоже бесподобный, большефонтанский.

Была и другая беда. Периодически в калитку дачи кованными сапогами стучали духовые музыканты. Рыжие, спившиеся, красномордые они почему-то выдавали себя за немецких колонистов из Люстдорфа, хотя по ним плакала другая колония. Вот здесь самое время вспомнить о харизме. Хроническое пребывание в спиртовых парах не давало этим музыкальным виртуозам окунуться в мир нот и гармонии. Игнорируя то и другое, они играли только одно произведение — «Майн либен Августин». Но зато это было стопроцентно бессмертное произведение, потому что каждого, кто в том усомнился бы, эти вундеркинды могли сгоряча и убить. Когда же им объясняли, что платить за Августина никто не собирается, те не спорили и тут же предлагали: «Налейте — и разойдёмся с миром!». Коварство данного предложения было очевидным. Дело в том, что туба, бас-баритон и флейта пикколо (особенно эта флейта!) выпивали столько, что их предложение ставило вторую договаривающуюся сторону на грань банкротства.

Такая удачная дачная жизнь


Фонтан, конечно, был не единственным «золотым местом», куда стремился летом народ. Была ещё Аркадия с её античными корнями и кавказскими скворчащими шашлыками. Но особо выделялся Люстдорф. Причём, не столько своей немецкой ухоженностью, сколько своей отдалённостью от Одессы. Глава семейства, отбывая в город на службу, страшно переживал, что из-за его долгого отсутствия жена будет скучать. Но стоило ли так переживать?! Местный пляж обоснованно считался диким благодаря диким нравам, там царившим. Было такое впечатление, что местный мужской контингент приходит туда попрактиковаться в мануальной терапии, а приехавший на отдых женский контингент болезненно нуждается именно в такой терапии. Дамы бесстыдно дозволяли опытным мужским пальцам втирать в свои якобы сгоревшие спины всякие йогурты, мацони, айраны. И наблюдался такой феномен: спины дам вдруг становились пунцово красными, чего нельзя было сказать о самих хозяйках — те краснеть даже не пробовали.

Дачная жизнь Люстдорфа была чревата особой тягостностью вечеров. Причём, тут речь шла о жизни или смерти. В том смысле, как бы не умереть от скуки. Приходилось включать самые неожиданные ресурсы фантазии. Первым развлечением были, как правило, танцы. В единственном зале пол натирали стеариновыми свечками якобы, «чтобы танцевать было удобней». По крайней мере, так считалось испокон веку. Хотя, в чём заключалось удобство, так никто никогда и не выяснил. Выскажем свою версию, хотя её рационализм делает нашу идею весьма уязвимой. Так вот, пол, натёртый стеарином, становился безумно скользким и способствовал падению (в хорошем смысле этого слова). Поэтому, если в танцевальном угаре происходило «падение» какой-нибудь девицы (уже в плохом смысле), её не осуждали, понимая, что тут виновата половая проблема, то есть стеарин. Девица же как раз напротив стеарин не винила, а благословляла. Да уж, так устроена жизнь с её единством и борьбой противоположностей.

Но самым мощным дачным развлечением считались любительские спектакли, которые ставила молодёжь. Предполагалось, что расправиться со скукой поможет какой-нибудь водевиль. И премьера водевиля запоминалась надолго. Ясное дело, не игрой очень посредственной труппы, а вторым отделением или дивертисментом. Участвовать в водевиле все, жаждущие аплодисментов, естественно не могли, и, оставшись без ролей, готовили номера мелодекламации в дивертисмент. Увы, в основном это были перезрелые девицы, похожие на перестоялые хризантемы. В водевиль их не брали из-за отсутствия таланта. А отсутствие таланта — это ли не то, от чего хочется выть? Что и происходило во втором отделении. Каждая выступающая фигурантка с завыванием исполняла какую-нибудь чушь, типа «Заводь спит». Уж поверьте, если в округе хоть кто-то спал вместе с заводью, то девичья мелодекламация пробуждала всё живое, потому что к вою хризантемы присоединялись и окрестные псы. Зрители деликатно затыкали уши, а хризантемова мамаша ещё и закатывала глаза от умиления и упоения.


Но как учит нас Библия (а больше — здравый смысл): всё имеет конец. И очередной дачный день тоже рано или поздно заканчивался. На Фонтаны и лиманы, Люстдорфы и Отрады опускалась одесская ночь, летняя, короткая. Откуда-то уже доносился мощный, почти шаляпинский храп. Из кустов сирени слышались вздохи, перемежающиеся чмоками. А издалека вдруг долетала грустная форте-пьянная мелодия, потому грустная, что пианино всё же было доставлено, доставлено сильно (то есть форте) пьяным возницей. И ко всей этой безмятежности вела серебристая лунная дорожка, неповторимая и зыбкая, как одесская дачная жизнь начала прошлого века, а если присмотреться, то и нынешнего.

Автор: Валентин Крапива