Я лежала на асфальте посреди Большой Дмитровки, не в силах даже просто закрыть глаза. Позади меня остался Music Town, по левую руку испуганно застыла серебристая Mazda 3. А что же впереди?
Нежно-голубого цвета небо, такое ещё холодное, безразличное ко всему, но всё же, весеннее. Интересно, я доживу до понедельника? А до дня своего рождения? Лет так через тридцать.
Я слышала его крик, отчаянный, испуганный и такой едва живой, что мне сразу стало страшно. А потом был этот резкий глухой удар и короткий полёт по поверхности иномарки. Было почти не больно, только обида сейчас слезами застыла в глазах.
Попытка моргнуть повлекла болевой шок – вероятно, всё лицо моё покрывала паутина жутких царапин, а я, дура, поморщиться рискнула.

Боткинская, Первая Градская или Склиф? Надеюсь всё-таки, что не морг меня ждёт. Быть может, всё обойдётся, правда! Если бы только он сейчас подошёл и сильно-сильно прижал меня к себе, поднял на руки и отнёс обратно в кафе, положил на тот самый, наш с ним любимый диван, что возле самого края самого уютного балкончика из всех, которые я когда-либо видела. Там, внутри помещения, наверное, так тепло! На мне была невесомая мини-юбка и совсем тонюсенькая блузка, а плащ был в руках, которые я совершенно сейчас не чувствовала, зато чувствовала холод, пробирающий до костей, каждой клеточкой тела ощущала шершавую поверхность асфальта. Пусть он сожмёт меня в объятиях со всей возможной ему силой, пусть, я не боюсь этой боли, только бы согреться и не потерять сознание.
Время тянулось мучительно медленно, я слышала, как он кричал в телефон, что он не будет ждать того часа, когда скорая помощь доедет до места происшествия. Он стремился отвезти меня в больницу как можно скорее. Слышала я и дрожащий голос водителя сбившей меня машины. Он был мне знаком, смутно, но знаком. И машина тоже. Mazda третья, раскрашенная в серебро с золотом, на моей памяти была лишь одна. Вот ирония судьбы и всех её придатков. Свои я точно скоро оставлю примёрзшими к этой дороге. А ещё возненавижу центр Москвы, любимый книжный и мохито. Пить очень хотелось.
Ещё пара секунд и меня рывком подняли с земли. Отскребли-таки! С отчего-то высохших вдруг губ слетел слабый стон, и качество зрения скатилось до практически нулевой отметки. Он всегда шутил, что даже если я стану совсем слепой, то он всё равно будет находиться ко мне настолько близко, что я всё равно смогу его увидеть. Вот только не видела, почти даже не чувствовала. Разве что апрельский ветерок бил меня по щекам. Сука.
- Терпи, малыш, терпи, только не засыпай. Если можешь, говори, стони, хоть плач, но не засыпай, - знакомый звук работающего автомобиля, на короткое мгновение заигравшее радио.
- Постой, не выключай, - сил хватило на три слова, жаль только, что не на те, самые заветные. Ещё ведь вчера шипела Белке в трубку, что признаюсь ему в любви не раньше, чем отношениям исполнится год.
Он послушно увеличил громкость приёмника, видимо, решив, что дикие вопли радио не дадут мне уснуть, а мне просто было любопытно, какая песня станет для меня последней. Интуитивно я осознавала, что осталось мне немного. Возможно, так и загнусь у него на заднем сидении.
Как же всё произошло, как вообще могло такое случиться с нами? У нас же всё только началось, да и весна едва успела вступить в свои права. Жизнь-засранка, любовь-марионетка.
Светофор уныло подмигнул мне отражением красного сигнала, я узнала пейзаж Большой Якиманки. Значит, Первая Градская. От зелёного сигнала меня замутило, и я прикрыла глаза. Улица за тонированным стеклом смазалась в одну сплошную. Может, мне показалось, но он крепко сжал мою ладонь в этот момент и прошептал «Держись».
Я слабо дёрнула пальцами, зацепилась мизинцем за его указательный, вспомнила, как мы не так давно лежали на кровати, он что-то говорил, а я так легко целовала его руку, пальчик за пальчиком. Счастье было близко. Обожгло, свело с ума и, как всегда, повернулось пятой точкой. В моём случае, металлической, японского производства.
Кажется, на лето были планы, кажется, на море. Феодосия, город моего детства. Солнечные улочки, солнечная музыка и самая прекрасная для меня набережная. Кафе, дискотеки, сахарная вата и молочные коктейли. Я так хотела вновь проснуться на втором этаже коттеджа, когда в пять утра начинает слепить солнце, а во дворе ещё совсем сонно тявкает такса по кличке Диана.
Голова просто раскалывалась, я уже почти ничего не слышала, кроме пугающего гула, постепенно усиливающегося и усыпляющего меня. Нас снова затормозил светофор, а он, я уверена, бледный и наигранно уверенный в себе, обернулся ко мне, уже сильнее сжав ладони. В горле встал ком. Он так близко, он рядом, волнуется и изо всех сил старается помочь. Спасает, мысленно корит себя за то, что не смог вовремя уберечь от случившегося.
Доступ кислорода в лёгкие потерял стабильность, и я в последний раз сфокусировала мутный взгляд на том, кого всё-таки любила. Как много вдруг захотелось сказать ему! Нашептать на ушко что-то личное, рассказать ему о том, какое значение он имеет для меня, признаться во всех изменах и начать умолять о том, чтобы простил.
Вот он, мой финиш – лежу на заднем сидении его машины, разрушенная одной вспышкой истерики и неосторожностью случайного водителя. В мыслях вместо всей жизни он, за плечами почти двадцать лет, а в колонках заунывное «Остановись». Это уже не ирония, а настоящий сарказм того, кто свыше.
Кажется, я всё-таки заплакала. Он, может быть тоже, понимая, что опоздал. Впервые, и так не вовремя. А где-то на востоке взойдёт солнце, наступит лето и жара. Босиком по тёплым лужам, я ведь люблю море, люблю солнце и его. Можно глоток пепси со вкусом жизни?
Пожалуйста….

>Aprilie