Помнишь, старый, я обещал тебе не писать стихов - ни плохих, и тем более - ни хороших. Чтобы ты, мой московский волхв, не слушал бы слов сухих и свой чуб так нервно бы не ерошил. Успокойся - давно уже не пишу, ... не дерусь, не чиню скандалов и практически не напиваюсь. Я вообще превратился в ханжу - мне всего в этом мире уже не мало... и вот за это каюсь. Ты меня не узнал бы - я тих, спокоен и вежлив - подаю в метро, в магазин хожу со списком, обладаю размеренной, смутной надеждой и знаешь, Бро, как не хочется лечь внезапно под обелиском. У меня есть девочка лет пяти - с птичьим голосом, счастьем в глазах антрацит, с бронзовым колокольчиковым смехом, разбежался с женой - да на свадьбу не звал - прости, не думай, что ты забыт - ты всегда где-то рядом, как прошлого эхо. Что еще - о какой бы такой хуйне рассказать тебе, чтобы ты за меня был спокоен? Доволен ли я? ...да ...пожалуй ...вполне ...да кому я вру? - Конечно же не доволен. И чем дальше - чем лучше вокруг меня - тем сильнее хочется выть, ломать лицо и бежать к горизонту, отличаться эмоциями от пня, обо всем забыть и не вымереть мастадонтом. Я все так же рассеян, но есть кому собирать, и есть та, которой вроде бы этого хочется. Поседел, косею после "ноль пять" - отвратительно сплю до утра порою ворочаясь. Нормально, спокойно живу чему, казалось бы, рад, за опломбом прячу свою угрюмость. Только весь этот уютный социальный ад я бы с радостью поменял на хаос юности. Чтоб не видеть всего насквозь - чтобы чего-то не знать, неустанно вращаясь среди кретинов. Не колол бы в душу этот проклятый гвоздь - чтобы рифмы писать в тетрадь а окурки складывать в банку от витаминов. Чтоб доволен, сыт, одет, обут, все вокруг интересно, чтоб не было осеннего марафона. Чтобы школа или же институт, дома в десять и чтобы мать не вздрагивала от телефона, чтобы был здоров, не ходил к врачам, степенно носил бы свое пальто, воротник поднимая... Только вот по ночам наружу по-прежнему лезет все то, что я днем под ребрами запираю.