Сжимай связку ключей с брелоком-сердечком.
Блестки падают вверх в глицерине.
Стой, не опускай головы у большой воды,
Что вьется перед тобой, круша льдины,
Словно кошачья спинка Голодной.
Не жалей снегов, поглоченных морем,
Не жалей и камня, который хлестают волны.
Не говори с ветрами, они в союзе с хищною птицей,
Что ждет тебя, и нашептывает им славословья.
Стой и смотри, не опуская взгляда, как небо твое превращается в яму,
Как мокрый снег вращается в воздухе, пахнет ворванью, гарью, сладостью.
И киты и рыбы пытаются выброситься на берег,
Да, бедолаги, не могут.
И бездна крутится, кружится, хороводом,
Высвобождая то клешни, то хвост, то осколки голубоватых ледышек.
И воет, но вой этот, слава богу,
Более-менее, но привычен.
Это вой крови, вой моря, вой страха, голос,
Который ты слышишь, когда ты читаешь это,
Шум в ушах, звон молоточка
О стремечко.
Ты слышишь его, разрезая трахею покойника,
Приложа ухо к застывшему на зиму дереву,
Стуча рябиновым посохом оземь на перекрестке.
Ты кличешь, не словом, но делом - и тьма отзывается.
Тьма отзывается.
Не имея ни места, ни языка, ни времени, ни морали,
Тьма все же имеет голос.
Не отворачивайся, как бы мокрые иглы тебе не кусали лица.
Не закрывай глаза, как бы не стало страшно.
Не закрывай ушей, дослушай песнь до конца.
И в воды сойди наконец, пора и тебе стать нашим.
Что увидишь ты там, позади себя?
Шевеленье волос на затылке, огни, заборы, причалы?
Не смотри, ты же знаешь как режет глаза твои свет,
Как больно ходить по этим камням,
Как страшно глядеть на людей,
И видеть их мир.
Не слушай его, что он тебе предложит вместо нашего пенья?
Вспышки, судорогу погремушки, дыханье пустыни?
Скорее ночные крики, вопли животных, гул механизмов.
Чем это лучше? Приди же.

И перламутрово-жемчужный ком воды,
То в эллипс превращаясь, то в окружность,
Крутясь то по, то против часовой,
Приблизился и проскрипел мне:
Каравай...
А далее-тех слов не разобрать мне.