Гром все еще ворчливо тявкакет из-за соседского дома. Мгновение, которое закружило меня в лучистом вальсе и чуть не вознесло на какое-нибудь заблудившееся облачко, уже прошло. Мы так долго ждали тот благословенный момент, когда наэлектризованную тридцатиградусную тишину наконец рассекут молнии. И вот я оглядываюсь и вдруг замечаю огромную и очень хмурую тучу, незаметно обнявшую наш маленький поселок - видимо, она сочла серые, раскаленные крыши наших домов располагающими к излиянию души.

И вот я стою на каменных плитах, широко раскинув руки, словно замерев в готовности наконец открыть неизменно запертую клетку своей души. Я начинаю дышать, и теперь мне уже не представляется возможной иная жизнь, чем между вспышками молний. Мне удается собрать все призрачные лоскутки своей души и распихать по карманам настоящего. Я нахожу их в печке в обнимку с исписанными детским почерком тетрадками воспоминаний, я хватаюсь за эти лоскутки, вдруг узрев их в серебристой стреле рассекающего будущность самолета.Однако теперь они сложились в единую канву моего сарафана, и страх быть застигнутыми врасплох молнией работает лучше самых прочных ниток.

Когда дождь хлещет меня по лицу, а ветер срывает с полураскрытых губ невысказанные мысли, я посылаю в небо свой привет. Это действует безотказней и безболезненней всякой сети.

Быть может, какой-нибудь пилигрим, застигнутый врасплох дождем, улыбнется, почувствовав на лице дрожащие капли, все еще хранящие мой безымянный шепот :"привет"....