Не знаю, была ли очередная шумиха в российских СМИ по поводу дня рождения Александра Сергеича, но даже если и была, меня извиняет то, что я задумалась об этом еще зимой. А написать вот сподобилась только сейчас.

Если и есть имя, которое никак не сопоставляется с именем Пушкина, не может находиться с ним в одном ассоциативном ряду, не "помещается" рядом с ним, вбирая в себя все то, чего у Пушкина нет, то это имя Фрейда.

Там, где Пушкин апеллирует к простым и ясным "мудростям" типа "пора пришла - она влюбилась", - там Фрейд извлекает из каких-то темных и сонных недр "истинные" мотивы.

Там, где Пушкин с античной точностью, коротко и холодно диагностирует человечество ("о люди! все похожи вы..."), - там Фрейд отыскивает в истории человечества самые затемненные, коварные сюжеты, накладывая их, как трафарет, на рисунок психики человека.

Там, где Пушкин обращается к типизации, одним взмахом кисти рисуя точнейший портрет-шарж ("и всех выше и нос и плечи поднимал вошедший с нею генерал"), давая начало изысканной традиции русской литературы (ср. у Лермонтова: "усы, дискант - и мутный взгляд"), - там Фрейд длинно и многословно копается в анамнезе, пытаясь выстроить личную, единственную картину человека, реконструировать то неповторимое, что отличает одного от другого, даже если эти двое похожи, как питерские братки 90-х.

Там, где Пушкин поклоняется свободе, ставя ее выше любви, счастья и даже долга, - там Фрейд в принципе отменяет категорию свободы, создавая мир, в котором человек неизменно зависим от первых детских впечатлений и является программируемой игрушкой.

Там, где Пушкин интериоризирует высокие культурные образцы повседневного поведения ("ты знаешь, как я не люблю всего, что vulgar"), там Фрейд заявляет, что современная культура повседневности - источник неврозов.

Там, где Пушкин стремится к свету, - там Фрейд спускается в темноту.

Там, где у Пушкина "мир прост", и надо просто жить по чести, - там у Фрейда "мир сложен", и надо разобраться в себе и в мире.

Охохонюшки-хохо.

Но при этом эти имена не противопоставляются друг другу, не являются антонимами, а находятся в настолько разных культурных парадигмах, что не могут быть сопоставлены даже с приставкой "противо-".

И при этом за каждым - правда.

И я подумала, что мир, созданный Фрейдом, мир, в котором западный мир прожил почти весь 20 век, - в этот мир Россия пропуска не получила. Образцом мира для России до сих пор остается пушкинский мир - светлый, ясный, понятный. Я отнюдь не хочу сказать, что Россия стремится жить светло и ясно (хаха три раза), а хочу я сказать, что большая культурная парадигма (сверх-парадигма), в которой возникают, развиваются и умирают различные российские культуры, - она не соприкасается с культурной парадигмой западного мира примерно так же, как несопоставимы Пушкин и Фрейд.

Фрейдовский мир, в котором категория бессознательного стала проявителем для категории сознательного - то есть оттенила, выделила сознательное в отдельную категорию, - этот мир для России пока терра инкогнита. Россия продолжает жить, обращаясь в своей культуре к таким образцам, в которых бессознательного, темного, загадочного, ожидающего разгадки, - нет. Оттого и "русское сознательное" (термин мой - КС) становится не до конца ясным, поскольку не выделяется в отдельную акт-категорию. Оттого и акты, имеющие отчетливо "российский" характер (Октябрьская революция, например, или целина, или дачное безумие 70-х, или ельцинские реформы), являются мутными, туманными, иррациональными, невротическими по сути.

Страна не рефлексирует, не лечится, не обращается к сложным конструкциям типа "оно - я - сверх-я" - куда там! В парадигматике ее мышления подобные вещи просто отсутствуют. Нельзя надеть серое платье с бирюзовыми туфлями, если у тебя нет бирюзовых туфель. Разобраться в своих мотивах можно только тогда, когда знаешь слово "мотив". Вылечить невроз можно только методом свободных ассоциаций, вытолкнув из подсознания демонов, мешающих жить светло, ясно и чисто.

(Я намеренно оперирую только именем Фрейда и его терминами, потому что как бы далеко ни ушел от Фрейда современный психоанализ, аксиоматически он остался в конструкции, созданной Фрейдом.)

Получается замкнутый круг - отсутствие категории бессознательного препятствует рефлексии, препятствует излечению от глубокого невроза, оттого остается недостижим высокий пушкинский образец, оттого развивается очередной невроз.

(Я намеренно говорю "пушкинский", хотя прекрасно понимаю, что подавляющее большинство российского населения Пушкина "проходили" в школе и не более, но дело не в том, читают ли сейчас Пушкина или нет, а в том, что его имя прекрасно подходит для олицетворения российской культурной доминанты - "мир прост".)

Таким образом, прячась от сложности мира в очередной "национальный проект", придумывая тысячи слов для обозначения своего "особого пути", Россия все дальше уходит от Запада - но не на Восток, как этого можно было бы ожидать, а в прошлое. Неврастеник живет в своем прошлом, его поведение определяют случайности, которые когда-то запрограммировали его не любить, например, кошек. Излечение неврастеника - открытие ему пути в будущее, пути создания собственной биографии, осознанной и рациональной. Именно этого не хватает российской культуре. Именно поэтому таким чужим чувствует себя интеллигент среди российского народа - "дикие люди", в ужасе шепчет он про себя, разглядывая толпу, несущуюся голосовать за Медведева (например). Ясен пень, дикие.

Правда Пушкина возможна теперь только после того, как будет понята правда Фрейда. Жить "по Пушкину" - свободно, честно и пр - возможно только после победы над бесами. Нужны 80 лет Фрейда, чтобы Пушкин стал хотя бы возможен.

Вот такая вот загогулина.