С героем этого интервью мы познакомились в первые дни войны в июне 2014-го. Буквально, в первом же для меня боевом выходе. По причине царившей тогда на Луганщине неразберихи, наша группа попала в очень тяжёлое положение, и ночь мы провели в ожидании казавшейся неминуемой смерти. Была возможность очень хорошо подумать: зачем ты здесь. А заодно, и оценить людей, с которыми свела судьба в эту трудную минуту.

И после этого для меня уже не стоял вопрос: пошёл бы с ним в разведку? Потому что считал за честь, если бы он взял с собой в разведвыход. Однако нас, необученных, необстрелянных ополченцев, ребята, у которых уже были боевые навыки, берегли и прикрывали собой. Порой  это было очень обидно, оставаться в резерве, в караулах, когда они ходили по линии фронта, через линию фронта, по тылам противника.

В перерывах учили новобранцев обращаться с оружием, основам тактики, медицинской помощи, выживания в бою. В те моменты, когда было страшнее всего, заражали своей спокойной уверенностью и бесстрашием. Служили примером, ориентиром. Рядом с ними было попросту стыдно трусить. Благодаря полученным от них навыкам многие из нас выжили, а ещё более, благодаря тому, что основную часть боевой работы того трудного времени, лета 2014-го года, они взяли на свои плечи.

После образования Народной Милиции он стал командовать ротой. Потому что уже доказал свою состоятельность, как командир, завоевал доверие ребят, которые были рядом. И оправдал это доверие в тяжелейшем для молодой армии Луганской Народной Республики испытании – Дебальцевской операции. В эти дни большая часть пополнения Народной Милиции ещё не имела боевого опыта. Для командиров, ещё вчера бывших лидерами небольших самостоятельных партизанских отрядов, действия в составе армии, выполнение не собой придуманных планов и приказов, стало трудным экзаменом. Который далеко не все, по правде сказать, выдержали.

И уже тогда знание, что твою позицию прикрывает подразделение «Шумера», было своеобразным щитом. Гарантией. Что не подставят, не бросят, прикроют. И ещё была уверенность, что свою часть боевой работы это подразделение выполнит. Любой ценой.

Искренне радовались ополченцы, оставшиеся с 2014-го года, когда именно Алексей Бабаханян, легендарный к тому времени «Шумер», возглавил мотострелковый батальон, в который превратился в составе Народной Милиции ЛНР наш ополченческий отряд.

К сожалению, очень многие из братьев по ополчению 2014-го года впоследствии подрастеряли и боевой дух и доверие. Кто-то сломался на «мародёрке», стягивании бесхозного имущества в брошенном городе, которое стоило лишь наклониться и поднять. А потом, к изумлению окружающих,  лучшие люди морально ломались под тяжестью «поднятого». Очень многих проявила не в лучшем качестве полученная вместе с погонами власть. Без счёта их – ополченцев, сломавшихся под тяжестью напяленных на голову «корон».

И вот когда с оставшимися братьями недавно попытались вспомнить, с кем начинали эту войну, с горечью упоминая некогда дорогие имена и позывные, при попытке перечислить тех, кто остался, не сломался, не замарался, не предал, не «спёкся», первым, вдруг,  всплыло именно это имя.
«Шумер». До сих пор как эталон. Бесстрашия, бескорыстия, чести. Чести офицерской, чести солдатской, чести ополченца Новороссии.

И видно провидению было так угодно. Потому что после этого, впервые за долгое время, удалось, наконец, уговорить на интервью командира 3-го мотострелкового батальона 4-й Отдельной мотострелковой бригады Народной Милиции ЛНР Алексея Бабаханяна, позывной «Шумер».

- Как для тебя началась эта война? Что заставило взять в руки оружие?

Последние лет 20 я жил на Донбассе. Сам я из семьи кадровых военных. Сам кадровый военный, будем так говорить, несостоявшийся.

Первые позывы с Майдана начались. Очень сильно следил за всем этим, переживал. Ощущение того, что начинается у нас военный переворот, оно пришло сразу. Почему. Потому что я через стримовские камеры, которые там, на Грушевского, везде были, стадион «Динамо», Майдан, собственно, где снимали всё это дело, для себя начал вылавливать моменты. Вылавливать людей, так называемых кураторов. И глядя на экипировку сразу понимал, что что-то не так. Обычными волнениями это всё не закончится. Потом «Беркут». Всё-таки форму тоже носил эту. Не именно «беркутов», я в госохране служил. Когда мальчишек поливают коктейлями Молотова, а вся остальная Европа и весь «цивилизованный мир» говорит, что это просто так, демократические забавы детей. Для меня, как для человека, носившего раньше форму, понимающего, что такое выполнить свой долг, мальчишки, которые в форме «Беркута», военнослужащие Внутренних войск, они тоже свой долг выполняли. Я понимал, что здесь что-то творится не так, надо как-то переоценивать всё. Ну а дальше злополучные события, которые наступили потом. Славянск. Одесса. Сразу следом Мариуполь.

Уже в тот период понимал, само по себе осознание пришло, что нужно подниматься и становиться на защиту.
Люди с лозунгами пронацистской наклонности с откровенными нацистскими требованиями, в нашей стране. Опять. Новый гитлеровский сапог, будем так говорить. Интерпретация может быть разная, но всё равно фашизм - он в любом проявлении фашизм. Каждую семью у нас в своё время это коснулось и тут новая волна. Не-не-не, только не в моей стране. Не с моим народом. Не с моей семьёй, и не в моём дворе.

Сначала апрельские все события, которые у нас на Донбассе происходили, столкновения с неофашизмом первой волны. Массовые митинги. Неудавшийся «проход мира» по улице Артёма в городе Донецке, когда мы быстренько их разогнали. Уже тогда потихонечку формировали отряды самообороны. Я счёл для себя, что это мой долг. Ну а форму одел уже в горячие события под Донецким аэропортом. Мы выезжали, на Ясиноватском блокпосту уже дежурили. И одну из колонн 25-ки (25я бригада аэромобильных войск ВСУ) разоружали, собственно, с битами.
Ну а дальше, дальше как обычно, обычная судьба по накатанной.

- А как ты оказался в Луганской Народной Республике?

Как оказался в ЛНР командир батальона с позывным Шумер. Во-первых, многих интересует, почему позывной такой. Фамилия вроде армянская. Это старый позывной по национальной принадлежности, я ассириец по национальности. Жил в Донецкой области. Родной мой город, где Малая Родина, там уже отец похоронен, дед мой похоронен, прошедший войну, это Ясиноватая. В Ясиноватой я, собственно, и в органах служил. Потом в Академии МВД национальной поучился немножко, Высшая школа милиции бывшая Киевская.

Когда начались злополучные события, когда организовывались первые отряды самообороны, нам нужна была тренировочная база. Потому что были сформированы нами две-три диверсионные группы. Почему взяли специфику развед-диверсионной работы, потому что немножко этой профессией владею, со старых армейских, давно ушедших дел. И было принято решение сколотить две-три группы, найти базу, где могли тренироваться в полном объёме. Для этого нужно было и вооружение и боеприпасы. Ну и, собственно, инструктора, которые могли бы показать технику. Вот так мы очутились здесь, по договорённости с товарищами из ЛНР, где уже действовали отряды самообороны  казачьи. Договорились и выехали на одну базу отдыха под Красным Лучом. Там организовали тренировочный лагерь. Огромное спасибо хочу сказать некоторым героям ополчения – тому же «деду Платону», который дал возможность на этой базе потренировать людей. Люди потренировались, группы сформировали, были готовы к выполнению ряда задач.

Но не получилось, как мы планировали, на отделённых участках Донецкой Народной Республики делать определённые вылазки. Добывать то же самое снаряжение у противника на Ясиноватой, либо за её пределами. Крутились, мыкались. Вступали в переговоры с некоторыми подразделениями. Искали контакты в той же бригаде «Восток». Искали контакты в подразделении Безлера, он уже тогда в Горловке был. Искали контакты в подразделениях Русской православной армии. Это макеевское, ясиноватское направление. Это всё в течение недели происходило. И вот пока находились в таких поисках, поступило предложение отсюда, из Луганска. Поскольку группа у нас уже слаженная, действующая была. Поступило предложение вывести подразделение на период активных действий сюда, в Луганскую Народную Республику. Так как, скорее всего, были оценены и наша подготовка, и наш уровень, и боевой дух, выучка наших бойцов. За что, собственно, я благодарен. Прибыли сюда.

Здесь формировался новый отряд ополчения Комитета Государственной Безопасности, в дальнейшем стало спецподразделение КГБ и, собственно, потом, в основе своего подразделения, мы входили в состав 4-й отдельной бригады, когда она формировалась в ноябре-декабре 2014-го года.
И с первого же дня, если не ошибаюсь, это 5 июля было, приступили к выполнению боевых задач в составе разведвзвода подразделения ополчения Комитета госбезопасности.

Основная задача нашей разведки на тот период, это конечно дозоры, выявление диверсионных групп противника. Ну, собственно, работа по предназначению. Будучи сами разведчиками, имея опыт диверсионных выходов, разведывательных выходов, могли противостоять подразделениям, так называемого, антитеррора.

Мы отслеживали выдвижение колон противника. Выявляли огневые точки артиллерийские, которые очень активно работали тогда по городу, по мирным кварталам. Во время ночных патрулирований выявляли корректировщиков. Выявляли диверсионные группы мобильные, которые стреляли по городу малыми миномётами, хаотично уничтожая как мирные жилые квартиры, так и предприятия, учреждения. Сопровождали колонны с гуманитарными конвоями. Сопровождали колоны с  мирными жителями.

Действовали, по сути, на всём пространстве Луганской Народной Республики. Потому что действовали чуть дальше, чуть впереди.

- На что надеялись во время окружения?

Готовились к штурму, готовились к втягиванию, готовились к уличным боям. Готовились устроить здесь Сталинград. Ощущение плотного кольца, оно какое-то такое эйфорическое было.

Вспоминая август июль 2014 года, когда нет света, нет воды, нет мобильной связи. Мы выезжали очень часто, даже цистерны с водой сопровождали. Был период, когда у нас большая цистерна «Водомир» перед воротами прокуратуры стояла. Так вот эту воду доставляла наша разведгруппа. Потому что единственный водозабор, куда мы выезжали, это был отстойник железнодорожной станции по направлению к Александровке. Под обстрелом, кстати, её качали. Доставка воды, раздача мирным жителям, тогда, когда жажда кругом, света нет, мобильной связи нет, неопределённость какая-то вокруг.

Ну и к этому же состоянию эйфории, когда по городу хлопают артиллерийские установки. Не понятно почему, не по военным объектам, не по оборонительным рубежам, которые были по окраинам, а именно сюда, в центр. И во всём этом хаосе, броуновском движении жизни, смерти, иногда звучащая музыка нашей филармонии в этих дворах. Ловил себя на мысли, два три раза выезжали  – не могли понять, война кругом, люди гибнут, блокада полная, а тут скрипки, виолончели, какие-нибудь джазовые композиции. Действительно башню срывало, с ума сходили.
Вот это вот состояние эйфории.

Потом, у нас всё равно дырки были, лазейки были. Мы же всё-таки разведчики. Искали тропы, как выходить из окружения. Искали маленькие лазеечки, как пробиться в цивилизованную часть ЛНР. Так мы её называли, потому что буквально тут в 30 км Краснодон,  где работают светофоры, где работают магазины, где ходит общественный транспорт. Тут закольцованный, заблокированный Луганск, весь этот кошмар, ужас. Внимания не обращали, не перещёлкивались тогда. Единственное, диковато было понимать и ощущать, что где-то вот так вот есть, а здесь вот так вот всё печально.

Дороги эти, через Новосветловку после освобождения, с едким запахом сгоревшего масла, человеческого обгоревшего мяса. Понятие, что где-то здесь везде смерть, в воздухе, а ты живой.

- Была надежда, что подойдёт из-за бугра «красная конница», или надежды уже не было? 

Я человек военный, по своей генетической принадлежности. Боец.
Была не надежда, было осознание того, что в принципе, если уже совсем всё очень будет не хорошо, «старший брат» поможет. Это была не надежда.

Знаешь как? Вот, смотришь кинохроники Великой Отечественной Войны. Люди побежали в наступление, со знаменем. Тут, бац, человек падает. Со знаменем. Вроде, и знамя  пало, и атака должна захлебнуться. Тут сзади подбежавший поднял знамя и понёс дальше. Вот на уровне вот такого ощущение.

Исторический факт, при сдаче одной из крепостей под Будапештом в 1944-м году, выходили парламентёры. Офицер, командир стрелковой роты, которая, собственно, на передовой стояла. И предлагал сдать эту крепость. Поскольку очень много мирных жителей туда согнали, по старой фашистской традиции. Вышел парламентёром, предложил сдаться, его расстреляли в спину. Это мой прадед. Он похоронен в селении возле Будапешта. Там мемориал бойцов Красной Армии, командир стрелковой роты капитал Алексей Мамонтов. В честь него, собственно, меня назвали Алексеем.

Это мой прадед по материнской линии. Мой прадед по отцовской линии войну пробыл в стрелковом корпусе горном, который находился в Тегеране. Всю войну там простоял. Очень сильно сожалел, что не был участником боевых действий. Его родной брат участник боевых действий. У них всегда перепалка старческая была. Я вот ветеран, а он участник боевых действий. Очень щекотливо к этому относился. Ну, не он же виноват. Родина послала, он там служил.

- В чём различие между ополчением и Народной Милицией?

Народное ополчение – обычный партизанский отряд. С единомышленниками. Сбор людей для выполнения тех же задач, поставленных на защиту, охрану, оборону Родины. А Народная Милиция это уже организованная воинская структура. Со своей вертикалью, со своей дисциплиной, и со своей задачей. Задачей уже сформированного армейского подразделения. И задача, которую выполняет армейское соединение, либо армейская часть, она уже идёт в определённом направлении, с планированием. С выполнением определённых задач, на определённом участке.

Прошёл естественный отбор. Служба по контракту это добровольное у нас начало. Но при этом добровольном начале жёсткая воинская дисциплина. А жёсткая воинская дисциплина это основа всего армейского успеха. Как при выполнении обыденных задач, так и при выполнении боевых задач.
Люди, которые остались с 14-го года, скажу так – имеют большой колоссальный опыт. Я вот конкретно за своё подразделение могу сказать. Есть чем поделиться, есть чему научить.

Не подумай, что кощунствую, изменил бы, веяния добавил бы в основах боевого управления. Эта война показала немножко другое. Роль артиллерии, роль малых боевых групп. Ротно-тактических, батальонно-тактических. Не будет таких колоссальных наступлений, как мы видим из истории. Корпуса, батальоны, фронты наступали, либо наоборот, обороняли.

Здесь сейчас мобильность, хороший расчёт, грамотная артиллерийская подготовка, в принципе решают много. Успех зависит от того, как человек по своим качествам, не только морально-психологическим, но и профессиональным, готов.

Так вот сейчас роль  Народной Милиции и людей, которые там находятся с 2014-го года, вновь прибывшему пополнению показать, рассказать, научить, но если это вдобавок ещё к тому боевому опыту. Это уже успех.

- Насколько были готовы подразделения к выполнению задач под Дебальцево?

Не надо оценивать, как мы были готовы. Надо, скорее всего, оценивать, вообще, готовы ли были как подразделение, уже сформированное, армейское, выполнить боевую задачу.

Ну, удовлетворительно. Потому что тогда ещё откладывался и накладывается отпечаток стихийного народного ополчения, партизанщины и всего такого. Здесь это всё-таки спланированная операция, армейская операция. С определённым расчётом. С отведённой для каждого подразделения, для каждого командира его ролью. Не надо забывать, что мы совместно с Донецкой Народной Республикой проводили эту операцию. Ну и помимо всего прочего на тот период, когда мы находились только на стадии формирования, не было того нормального понимания, армейского понимания, у людей, что такое организация взаимодействия, всестороннего обеспечения, координации своих действий. Все равно вот эта «стихийщина», как она осталась с народного ополчения, вот этот героизм  –  «да я смогу, да я пойду» – не всегда приводил к хорошим результатам.
Это правда.

Ну, а с другой стороны тем многим горячим головам, а такие тоже были, да и сейчас существуют, тогда показало, что, собственно, управление, взаимодействие, координация между подразделениями для выполнения одной совместной операции на определённом направлении, это уже пятьдесят процентов успеха. А вот самодеятельность, глупое нерациональное самопожертвование, приводит только к потерям. Быстро это всё поняли. Многие очень. Слава Богу. Ну, будем считать, поэтому провели успешно.

Если бы тогда не всё так оценили, и не так быстро, был бы затяжной, кровопролитный бой. Да и собственно, тогда и группировки бы не было. 
Ведь противник, тоже надо было оценивать, тоже не ожидал такого массового, хоть и частично, но организованного наступления. Он не ожидал. Они думали, сейчас перегруппируются, отработают по старой схеме. Мы, как обычно, «при первых же потерях начнём отходить назад». Либо вообще «разбредёмся по кустам». Как это пропаганда украинская говорила. Нет, у нас был тогда дух. Вот пятьдесят процентов это организация, а пятьдесят процентов это того вот ополченского духа. Все уже застоялись, все уже засиделись, надо гнать. Все встали в атаку и все пошли. Трудной ценой досталось. Трудной ценой. Но, задачу выполнили.

- Что запомнилось больше всего?

Будучи командиром 7-й мотострелковой роты, мне была поставлена задача идти в авангарде бригады. Выполнять роль, опять же по специфике, разведчика. Роте была поставлена задача выдвинуться. Разведка боем. Выявить огневые силы и средства противника. Что собственно и было достигнуто по результатам дня. Ближайшую задачу мы выполнили планово. Там всё равно что-то пошло не так. Планово отошёл, чтобы не попасть самому в огневой мешок. Пытался вытянуть противника на себя. Перегруппировался и занял выгодный для себя рубеж. Удерживал его семь дней. Периодически, при поддержке миномётной батареи кусали противника. И давали понять, что, концентрируясь на этом участке, мы готовим плановый манёвр какой-то, либо наступление. В общем, ввели противника в заблуждение.

И на участке от отметок «282, 1» и  « 250, 7» по направлению к Новотроицкому, южная окраина населённого пункта  Калиново и по балке Глубокой, там, где подсобное хозяйство, мы сконцентрировали напротив себя и удерживали где-то до двух БТГР противника. Не давая им возможности переброски на отметку «307, 9», где в это время очень тяжёлые и ожесточённые бои за эту отметку шли.
Сковали противника своими действиями. Рота удерживала большие силы, маневрируя, делая выпады в их сторону.

- Какие уроки лично для себя извлёк?

В плане боевой подготовки я немножко для себя кое-что подкорректировал потом. Это первое. Второе, грамотная работа наших корректировщиков и нашей разведки, она позволила бы раньше и успешней выполнить ту часть операции, которая планировалась. Поэтому внесли коррективы сейчас в боевой процесс. Сейчас идёт глубокая тренировка  подразделений, слаживание проходит на определённом уровне. Особенно, что касается вновь прибывшего пополнения.

Ну и, само собой разумеется, тот костяк, который остался с 2014-го из ополчения, многие из них уже стали командирами, многие стали офицерами. Определили костяк, выделили самородков, которые могут на определённом уровне управлять подразделениями. Нести за него всю ответственность. Полноту ответственности, понимая, что они делают. Не секрет, на линии боевого соприкосновения постоянно одна из рот несёт службу, а там сейчас не спокойно.  

- Как оцениваешь боевой путь третьего батальона.

Вот сейчас сижу в отпуске, а душой там. Умом всё равно понимаю, что есть возможность отдохнуть. Потому что организм слаженный, самостоятельный. В любой момент, в моё отсутствие  даже на два часа подскока, на час подскока, далеко же всё равно не ухожу, рядышком нахожусь, я знаю, что они в состоянии.

А путь легендарный. В принципе третий батальон 4-й отдельной бригады как раз на направлении Санжаровки, Веселогоровки во взаимодействии с казачьим полком тогда Дрёмова, можно сказать, положил основу такого крепкого боевого подразделения. Серьёзного подразделения. Если ещё вложить туда, что нам дважды была дана почётная возможность представлять 4-ю бригаду на первом и втором параде Победы. О чём-то говорит, наверное.

Одно из лучших подразделений 4-й отдельной бригады. Боевой путь – уже легендарный. Хотя бы с того, что на период формирования бригады сформировались, выполнили боевую задачу. Успешно причём выполнили. Ну и дальше несём службу. Держим высоко звание бойцов Новороссии. Очень много военнослужащих наших награждены государственными наградами ЛНР. Уже о чём-то говорит.

- Какие главные требования к людям?

Главное требование всегда было одно у меня. Я всё-таки как командир, для многих как отец, как «батя», всегда, наставляя молодого офицера, на путь его карьерный, я ему всегда говорю самую главную вещь, о которой он должен помнить. Что сила офицера, она не в порыве, сила офицера в нерушимости его духа. Это ещё заложено в статутах Петра Великого. Сейчас это кодекс чести офицеров. Один из пунктов. Когда объясняю, что такое нерушимость духа человеку, который имел и имеет боевой опыт и порыв  –  вот будет он выдерживать этот баланс, будет он идти по карьерной лестнице и не забывать об этом, то тогда и, собственно, успех. Как у него, так и у подразделения, за которое он поручился. Причём не просто поручился, а отвечает и честью, и мундиром, и головой. За жизнь каждого и здоровье каждого. Вот тогда дальнейший успех, дальнейший рост. Здоровый карьеризм, присущий человеку.

А разницы, собственно нет. У нас исторических фактов выше головы. Возвращаясь в прошлое, в историю, ведь, без прошлого будущего не бывает,  то там немыслимое количество примеров, когда обычные люди, самородки, становились великими маршалами. Георгий Константинович Жуков был унтером, Рокосовский был унтером.

- Как на сегодняшний день ты оцениваешь боевой дух Народной Милиции?

Самое главное у людей, которые остались ещё служить с 14-го года, остался именно вот этот идеологический порыв, с чего всё начиналось. Они до сих пор понимают, ради чего они здесь. Что им предстоит. И в первую очередь, это все люди, готовые на самопожертвование. Это самое главное. Это я говорю про костяк. Не секрет, что очень многие горячие головы стремятся туда. Не секрет, что среди нас очень много людей с оккупированных территорий, у которых там родственники остались, семьи остались. Элементарно, крыша над головой там осталась.

Среди многих добровольцев, это правда, это чистая правда, ещё за последние годы, при Украине, упал дух прививки патриотизма. Вот сейчас мы наблюдаем лже-патриотизм, который там (на украинской стороне). Это чёрно-красная символика, нацистские жесты, выкиды. Не хватает им ещё своего Гебельса и Гиммлера с концлагерями. Хотя это тоже присутствует.

А нам здесь на начальном этапе, уже на начальном этапе, нужен дух патриотизма. Везде. В детских садах, в школах, да даже элементарно на улицах.

Замполиты сейчас, обращаясь к работникам по работе с личным составом, они сейчас должны нести в массы, они должны стать комиссарами. Хорошая профессия была – комиссара в Великую Отечественную войну. Почему был такой всенародный дух. Подъём такой был. Родина. Сталин. Памятник комбату, как мы говорим, на Бахмутке, на самом деле это обелиск политруку, комиссару, который встал и вперёд повёл людей за собой. 
Духа патриотизма в нашей молодой Республике не хватает. Слабая патриотическая работа. Вроде бы и стремимся на разных уровнях. Даже у себя в батальоне.

Я не нашёл ещё, если честно, вот как только найду такого легендарного человека, назову его комиссаром, назову его политруком, не важно, как он будет называться. Но он должен работать не только внутри подразделения, он должен работать и за пределами подразделения. 
Вот люди мы в форме. Я думаю, наверное,  патриотизм начнётся с того, когда начнут по-настоящему уважать военных.

Понимаю, мы еще как младенцы, только-только топать ножками начали. Не важно, как мы политически оформимся. Как нас назовут, во всей этой геополитике. Но вот защита и социальные гарантии прав военнослужащих - это основной вопрос.
Престиж нужен. Престиж военной профессии.

Потому что мы уже профессиональные военные. Если служба по контракту, на добровольческой основе. Это уже профессионализм. 
Тем более, многие из нас имеют большой боевой опыт. Готовы делиться им. Мироощущение немножко другое, ценности немножко другие.

Скорее, больше бы отдать такому направлению, как  память. Память. Не надо забывать тех наших боевых товарищей, которые погибли на разных периодах, даже в период формирования народного ополчения. Надо именами школы называть. Надо улицы называть. Надо на бигбордах вместо рекламных щитов. Хотя это тоже надо для развития экономического, но надо обратно вернуть на бигборды наших героев.

- Ты веришь в победу, что для тебя будет победой в этой войне?

Победа в этой войне - это не ближайшее будущее даже. У нас ещё, если по честному, не до конца ещё победа в прошлой войне. Это субъективно, это моя личная точка зрения. Потому что проглядели, прохлопали, либо не добили вот ту нечисть, которая сейчас выползла и дальше поднимает голову. Ну не дорубили одну голову этому «змею горынычу». Вот дорубим, когда само по себе слово фашизм, терроризм, экстремизм глобально во всеобъемлющем смысле закончится. Вот тогда, собственно, и наступит Победа, свобода, мирная жизнь. Ну, наверное, надел форму – придётся до конца идти.

Не знаю, на пенсии, когда-нибудь, придёт же время, уйду в отставку, в запас. Когда то ж активная фаза закончится. Но война на этом не останавливается. Надо понимать. Заканчивается активная фаза, заканчиваются боевые сражения. Память остаётся? Остаётся. Вопросы неразрешённые остаются? Остаются. Люди, не захороненные, как принято. Ещё издревле тоже пришло: любая война заканчивается, когда найден и похоронен самый последний солдат. У нас, на сегодняшний день, сколько без вести пропавших? Вот тогда война закончится.

Лично для меня слово «победа», да я уже сам себя победил. Уже победил. Победил вместе со своими соратниками, со своими товарищами. Потому что встал, отстоял, защитил,  и имею право на весь мир сказать, что вот это вот моё. Вот город Луганск - это мой город. Потому что я его с товарищем отстоял. Мы его отстояли.

И даже вот эта вот музыка, которая иногда звучала под бомбёжками, артналётами, летом в тихих двориках. Я редко бываю в филармонии, потому что служба не позволяет, но с таким особым чувством иногда туда хожу. Наверное, просто, не всё человеческое утрачено внутри. Иногда говорят, что  мы боевики, террористы, ничего святого человеческого нет. «Товарищам» вот там вот хочу сказать: есть человеческое, есть и святое. Просто обожаю филармоническую музыку. Потому что тогда людям, вот здесь сидящим, она тогда такие надежды давала.

Она и мне до сих пор даёт надежду. Надежду на то, что всё равно у нас всё поправится, всё у нас будет хорошо. И дети у нас в школы ходят. И предприятия начнут работать. И люди уже улыбаться чаще стали.

Да и многие на той стороне одурманенные уже проснулись, потихонечку заезжают сюда и понимают: мы действительно народ с честью. Не то «быдло», как они нас считали. Не те люди, которых надо было закольцевать колючей проволокой и уничтожить атомной бомбой. Просто человеки, которые отстояли, выстояли. И можем пойти дальше. И пойдём дальше.

Не мы первые начали. К нам пришли. Вот за это вот своё, за наше, я буду драться. Драться сколько есть сил, сколько есть жизни, сколько здоровья. И за ополчение буду драться, и за четвёртую бригаду буду драться.
Всё-таки есть такая профессия - защищать Родину. Она даётся один раз на всю жизнь. Просто сейчас такой период, когда в эту профессию многие вернулись. Поэтому честь и хвала им тоже, и уважение. Большое уважение.