Летом 1981 года в квартире молодого, но уже очень успешного советского композитора Александра Журбина раздался телефонный звонок. В СССР в составе делегации приехала какая-то депутат конгресса Мексики.

Советский Союз имел виды на Мексику, поэтому старался по возможности обаять разных деятелей из этой развивающейся страны. Мексиканку спросили — что ей интересно было бы посмотреть в Советском Союзе, с кем познакомиться? Депутат ответила, что в молодости занималась музыкой и ей было бы интересно узнать, как в Советском Союзе обстоят дела в этой области.

Самым подходящим для обаяния депутата признали Журбина — 36 лет, член КПСС, на тот момент автор 6 мюзиклов, 3 опер (в том числе "Орфей и Эвридика"), 2 симфоний и нескольких концертов для фортепиано с оркестром. Это не считая многочисленных песен и мелодий к фильмам.

В назначенное время в квартиру к Журбину приехала депутат в сопровождении переводчика и сопровождающего.

Познакомились, сели пить чай.

Журбин, что называется "распустил хвост" и рассказал обо всех своих достижениях.

Потрясённая депутат слушала с открытым ртом про рок-оперы и симфонии, вынуждена была признать, что в Мексике нет и близко ничего подобного.

Журбин сыграл несколько своих мелодий на рояле. Депутат, что называется была в восторге. Наконец, Журбин вспомнил, что его гостья тоже имеет какое-то отношение к музыке и предложил ей сыграть что-нибудь. Депутат отказывалась, говорила, что она никоим образом не может даже и подумать сесть за инструмент после великого Журбина, ведь его рок-оперу сыграли (подумать только!) уже около 2 тысяч раз. После таких лестных слов гостьи, Журбин удалился к тумбочке, достал одну из своих пластинок, подписал и одарил ею депутата.

Но Журбин всё же снисходительно настаивал на своей просьбе.

— Ну, хорошо, — наконец-то сдалась депутат.

— В молодости, я сочинила одну песню. Сейчас я вам её исполню.

Мексиканка села за инструмент, сыграла и спела "Бесаме мучо"...

Со слов Журбина:

- Да, да! — сказал я, — эту песню мы тоже знаем. Но это ведь аргентинская песня, а не мексиканская?

Госпожа Веласкес что-то сказала по-испански.

Переводчик перевел:

— Она говорит, что это ее.

— Что — ее?— не понял я.

— Ну, эта песня, — сказал переводчик.

— Как? — задохнулся я. — Ведь это же как бы народная песня. И потом она существует, кажется, с начала века, а...

Переводчик ничего не переводил, а женщина смотрела на меня, что-то беспомощно лепечущего; и, кажется, была довольна произведенным эффектом.

Тут только до меня дошло, что у меня дома сидит и пьет чай один из величайших композиторов XX века». Это была Консуэло Веласкес. И её "Bésame mucho".