В Институт сегодня пришла осень. Незаметно, гораздо раньше, чем мы её (не) ждали. 

Впервые, за этот двухнедельный, изнуряюще жаркий, сухой и влажный одновременно август, на Москву со вчерашней ночи обрушился дождь, а сегодня даже была гроза. Как легко писать об этой жаре! Тем, что два месяца перед этим клял всем, на чем свет стоит, эту несносную апрельскую погоду в июле... 

Потемнело уже в четыре - все небо покрылось серыми, как асфальт и дома вокруг облаками, они наливались, становились гуще, темнее. В полпятого я с удивлением, войдя в пустую свою комнату, включила в ней свет. Стало отчего-то неуютно. Что то важное происходило прямо за нашими стенами, что-то грохотало, боролось, а потом пролилось на землю неистовым дождем. По-зимнему уютно тогда стало в комнате. Как будто стены отделяли снова меня от чего-то запредельного, враждебного, что открывается там, за пределами моего уютного, теплого здания. В коридорах стоял густой, еще по-августовски жаркий воздух, в комнатах из окон лилась озонированная прохлада дождя и грозы. Так появилось предчувствие.

Только выйдя в полдевятого на крышу в наташиной шерстяной кофте, натянутой поверх полосатого сарафана, и осмотрев свысока горевшие в колодце института желтые и белые окна лабораторий, пронзив взглядом толщу взвешенных мельчайших капелек, что висят после дождя, я поняла, что осень пришла. Что-то было неуловимое в сизых небесах, с подсвеченными снизу фонарями низкими слоистыми облаками, в этих окрашенных желто-оранжевым подошвах облаков. В этой темноте и пустоте института. Я уже была там раньше. Я уже встречала осень. Круги замыкаются, все начинается сначала. Еще месяц, и мы привыкнем к этой темноте ночи, наших не северных краев. К темному небу, подсвеченному фонарями. К этому шелесту дождя, который не перестает. Мы не будем пить чай подставляя изможденные жарой лица солнцу, мы будем сидеть в своих конурах, лишний раз носа стараясь не выказывать, ведь в зимнюю пору так хрупки становятся люди и их взаимоотношения. Каким чудом мне теперь кажется уход на Петрове. Каким сложным была его добыча! Она как раз начнется спустя месяц год назад. 

Гулев заложил в мою голову страстную надежду, и теперь я больше всего хочу в море, в этот крошечный рейс, где только я и бесконечная гладь воды, где вечное счастье и чаша покоя. Пусть я буду смелой в своей попытке. 

Где же мои июльские ураганы? Где мои цветущие поляны? Где моя вечная любовь на лето? 

Ни гор, ни рек, ни полян. Лишь Арктические льды, да Антарктические циклоны; Я всюду, я везде, но только не там, куда дошли бы мои ноги. 

Прощайте, судари и сударыни,
Я тоскую.