NADYNROM все записи автора Я о Казарозе знала в основном благодаря Леониду Юзефовичу. А тут попалась интересная статья, которой хочется поделиться.

Б. Казароза, Н. Волков, О. Книппер-Чехова

Как водится в мелодраме, эту историю любви «разыграли» в жизни три реальных «персонажа» русской сцены начала ХХ века. В ней главенствовал классический треугольник.

Действующие лица:

Бэлла Георгиевна Казароза (настоящее имя Б. Г. Шеншева) (1893—1929) — артистка эстрады, выступавшая в „Доме интермедий“ (1910) Вс. Мейерхольда, в Старинном театре (1912), в кабаре „Бродячая собака“ и „Привал комедиантов“ (1912—1916), в Троицком театре миниатюр (1915).



Яковлев А. Е. Портрет Казарозы

Судьба Казарозы — трагична. Театральная карьера была быстротечна, как пролетевшая комета. Особая манера исполнения „Детских песенок“ Кузмина сказалась на ее поставленном для оперного пения голосе, она теряет его. Лечение за границей не приносит никакого успеха. В эти годы актриса увлекается художником А. Е. Яковлевым, с которым играет в одной пантомиме Мейерхольда „Влюбленные“. Яковлев вскоре уезжает за границу (в пенсионерскую поездку) и больше не возвращается оттуда после революции. От брака с Яковлевым у Казарозы рождается сын (маленький Шурик получает забавную кличку Чикочка). В самые тяжелые месяцы голода и бесприютной жизни в Москве в 1918 году он умирает. Горю Казарозы нет предела. Она устремляется на юг страны, где подвергается аресту большевиков, угрожающих ей расстрелом (всё из-за этого странного имени Казароза, которое они принимают за шпионский псевдоним!).

Возвращается в Москву, куда ее настойчиво зовет Никита Балиев, чтобы играть в его „Летучей мыши“, но сам предпочитает эмиграцию. Провожает на Запад Надежду Тэффи. В 1920 году встречается с Н. Д. Волковым и выходит за него замуж. Возвращается с юга в Москву и Мейерхольд (по вызову А. В. Луначарского). Казароза устраивает жить своего друга и учителя в квартире доктора Левина на Арбате. Несмотря на явные симпатии режиссера, создавшего свой театр в Москве, Казароза не находит своего места в новой советской театральной атмосфере. Ее жанр остается невостребованным. Она заболевает почечной недостаточностью. Долго лечится за рубежом. Узнает о романе Волкова с Книппер-Чеховой. Не сумев перенести супружеской измены и полного разочарования в жизни, кончает жизнь самоубийством в Берлине. Похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.


Николай Дмитриевич Волков (1894—1965) — известный советский театровед, пензенский земляк Вс. Мейерхольда, написавший о нем лучшую монографию (1929), прославившийся затем как автор театральных инсценировок и балетных либретто («Анна Каренина» во МХАТе, «Золушка», «Бахчисарайский фонтан», «Спартак» в Большом и Кировском театрах и др.), воспоминаний.



Из провинциальной Пензы, увлеченный театром, Волков приезжает в Петербург, где надеется на содействие своего друга. Однако Мейерхольд словно не замечает его. Они встретятся вновь только после того, как Волков женится на мейерхольдовской любимице Казарозе. Режиссер привлекает Волкова в ГОСТИМ и поддерживает его идею написать о нем книгу. Волковы и Мейерхольды дружат семьями, часто встречаются за границей, участвуют в театральной полемике того времени. После смерти Казарозы Волков ненадолго переметнулся в лагерь «под вязы», увлекшись режиссурой Таирова. Связь с Книппер-Чеховой и уничтожение театра Мейерхольда (а в дальнейшем его арест и трагическая гибель) надолго привязывают Волкова к МХАТу. Он живет под постоянной угрозой расправы за выпущенную книгу о Мейерхольде.
Начинает писать инсценировки русской прозы, сначала для МХАТа, а потом для балетного театра. Женится на актрисе Малого театра Дарье Зеркаловой. Пишет несколько книг воспоминаний. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова (1868—1959) — известная актриса, одна из основательниц Московского Художественного театра, жена А. П. Чехова, сыгравшая роли главных героинь в его пьесах, поставленных в МХТ.



Когда два совсем еще юных главных героя нашей мелодрамы — Казароза и Волков (они почти ровесники!) — находились в «счастливой детской молодого века» (Пастернак), когда им было по 10—11 лет, в Баденвейлере уже умер Чехов (1904). Его вдове было под сорок. Она жила в Москве. Все главные роли чеховских героинь ею уже были сыграны. Но впереди была еще долгая жизнь. Образ вдовы А. П. Чехова жестко регламентировал ее. Тем не менее женская суть брала свое. О ее романах до сих пор ходят легенды, которые документально, естественно, не подтверждаются. Все ее романы и влюбленности остаются на уровне слухов, так сказать, в устном театральном фольклоре. Однако доподлинно известны разноречивые отклики о Книппер-Чеховой еще при жизни Антона Павловича. Особенно яркие характеристики оставил о ней И. А. Бунин. Мария Павловна Чехова, узнав о решении брата жениться на О. Л. Книппер, воскликнула: «Ну, милая моя Олечка, тебе только одной удалось окрутить моего брата!. Тебя конем трудно было объехать!» В Книппер-Чеховой очень силен был так называемый «женский момент», о чем гениально догадался сам Чехов, отдав ей главные женские роли в своих пьесах. Волков писал о Книппер-Чеховой так: «Путь Ольги Леонардовны сразу определился как путь чеховской женщины, а не как чеховской девушки… Всегда не весна, а лето, всегда зрелость, полнота, женское, а не девичье „смятение чувств“. Не таким ли „смятением чувств“ объясняется вспыхнувшая в ее сердце (в 60 лет!) любовь к Волкову? „Любви все возрасты покорны“. Она надолго привязала его к себе. Может быть, не без ее участия Волкову удалось избежать страшной судьбы соратника Мейерхольда. О. Л. Книппер-Чехова прожила почти целый век (91 год). Похоронена рядом с Чеховым на Новодевичьем кладбище.

Еще одним персонажем этой истории мог бы быть А. П. Чехов. Но он не появится „на сцене“.


…В 1910-е годы на театральном небосклоне Петербурга на очень непродолжительное время вспыхнула яркая звездочка — эстрадная певица и танцовщица Казароза. Эта не очень знаменитая актриса оказалась интересна своим современникам, так как творила на стыке жанров, стилей, форм. Казароза была, в сущности, дилетанткой в театре. Но с самого начала своей недолгой карьеры оказалась в лагере тех, кто сочувствовал новым театральным веяниям. Она стала „своей“ в кругу Всеволода Мейерхольда. А в эти годы режиссер был увлечен идеей — создать театр по образцу немецких „сверхподмостков“.



Кончаловский П. П. Портрет В. Мейерхольда

Наиболее ярким предприятием в этом плане стал театр „Дом интермедий“, в котором Казароза приняла самое активное участие. На сцене этого театра она сыграла роль „черномазой“ Молли в скетче П. П. Потемкина и К. Э. фон Гибшмана „Блэк энд уайт, пела в дивертисментах „Детские песенки“ Михаила Кузмина, танцевала испанский танец в спектакле Мейерхольда „Обращенный принц“ Е. Зноско-Боровского. Мейерхольд стремился тогда „разломить“ канонические театральные формы. Он поставил этот спектакль с некоей „разрядкой“, включив в действие постановки совершенно самостоятельные антрактные номера. Номер Казарозы в этом смысле имел принципиальное значение. Когда действие спектакля переносилось прямо в кабаретный зал, героиня Казарозы — Хуанита находилась в нем в качестве гостьи. Во время соревнования двух испанских танцовщиц она, поддерживаемая публикой, включалась в увлекательный турнир и… танцевала прямо на столе бравурную пляску, отчеканивая быстрый ритм каблучками и кастаньетами. Этот чисто эстрадный номер требовал от актрисы определенного дара импровизации. Многим современникам на долгие годы запомнился этот „танец на столе“ в ее исполнении. Среди них был и Александр Николаевич Бенуа, писавший, как ее искусство „вдруг возбудило общество, электризовало его, и как по велению волшебства, нудный церемониал бала перешел в самое непринужденное молодое веселье. Воистину чудо искусства!“

Она не была ни femme fatale, как Ида Рубинштейн, ни простодушной босоногой пастушкой, как Айседора Дункан. У нее было свое „амплуа“, свое ни на кого не похожее лицо. Современники сравнивали ее с „женщиной-ребенком“ (femme infant). „Почти не женщина, а существо, — пишет Кузмин о ней. — Для женщины слишком маленький рост (“всегда пятнадцать лет») при исключительной пропорциональности сложения, слишком неосознанная печаль в огромных глазах, слишком непробужденная чувственность толстых губ. Казалось, ее смугловатая кожа была изнутри освещена каким-то розовым огнем. Casa rosa. Когда я давал ей это название, я думал, что по-испански это значит «розовый дом». Может быть, это именно то и значит, — я не знаю испанского языка. Во всяком случае, я имел в виду не Испанию, а испанскую Америку6. Образ Казарозы еще нес в себе символистские черты. Архетип «дома», цветовые предпочтения в культуре модерна (розовый цвет), детскость, инфантильность, наконец, излюбленная массами «испанистость» оказались очень созвучны эпохе. На этом и сыграл Мейерхольд. А Казароза лишь воплотила на сцене этот чистый образ и… полностью идентифицировалась с ним в реальной жизни. Несомненно, эти черты привлекли создателей Старинного театра, взявших в свою труппу Бэллу Казарозу, которая танцевала в «Благочестивой Марте» похожий испанский номер, поставленный хореографом В. Пресняковым, и пела «Песенку гитаны» композитора Ильи Саца (на слова К. Миклашевского). В памяти современников Казароза так и осталась прежде всего Гитаной, испанской танцовщицей. Потом Бэлла Казароза непродолжительное время выступала в кабаре «Бродячая собака», в «Привале комедиантов», играла в Литейном театре миниатюр (в пьесе М. Кузмина «Алиса, которая боялась мышей»). У нее был свой жанр «лукавых» песенок, она продолжала петь кузминский цикл «Детских песенок», прибавив к ним и другие эстетские «пустячки». Она стала своего рода олицетворением нового живого искусства — художественных кабаре петербургской богемы и театров миниатюр. Ее имя можно поставить в один ряд с мифологической фигурой Серебряного века Ольгой Глебовой-Судейкиной. В репертуаре «Коломбины десятых годов» (Анна Ахматова) тоже была своя «неистовая пляска» — в балете Ильи Саца «Козлоногие». Пляс «козлоногой» расшатывал основы, балансируя на грани свободной стихии и страшных макабрских, гиньольных настроений Серебряного века. Танец Казарозы был веселой пляской заигравшихся детей, последней радостной вестью уходящего «розового» времени.

После тех испытаний, которые перенесла Казароза, в 20-е годы наступил «штиль». Она нашла в Волкове преданного друга и любимого человека ее театрального, творческого круга. И хотя Казароза не принимала уже участия в театральных проектах той поры, ее присутствие было ощутимо. Однако она не вписывалась в эпоху, выламывалась из нее. Болезнь скосила ее физически, а сплетни вокруг отношений Волкова с Книппер-Чеховой уничтожили ее духовно.

Волкову и Книппер-Чеховой приходилось всеми силами скрывать от посторонних свою любовь. Но им этого не удалось сделать. В театральной среде такие факты не проходят мимо внимания посторонних. Ольга Леонардовна называла его «Лорд». А Зинаида Райх именовала чету Волковых «Волк и Волчица», Казарозу — иногда «козочкой». Но чета Волковых все чаще жила врозь. Казароза всё время болела и часто лечилась за границей. Во время работы над монографией о Мейерхольде и произошло сближение Волкова с Книппер-Чеховой. Об их романе стала судачить вся театральная Москва. Эти слухи дошли и до Казарозы. Нервы ее не выдержали, и она покончила с собой. Судя по всему, Книппер-Чехова никогда не терзалась по поводу гибели Казарозы. Волков же был гораздо совестливее. В первый год после самоубийства Бэллочки он не находил себе места, задумал издать сборник памяти Казарозы (и осуществил это последнее частное издание в СССР). Только после войны О. Л. Книппер-Чехова отпускает его от себя. Волков женится на актрисе ЦАТСА Д. В. Зеркаловой, которая потом работала в Малом театре, не без совета со стороны Ольги Леонардовны. С этой женой он счастливо доживает свой век.

Все персонажи этой мелодраматической истории упокоились на одном погосте — на Новодевичьем кладбище Москвы. В радиусе буквально десяти метров находятся могилы Казарозы, Волкова, Книппер-Чеховой, Чехова и Зеркаловой. Sic tranzit gloria mundi!

Приложения

I.

Александр Блок

Испанке

Не лукавь же, себе признаваясь,
Что на миг ты был полон одной,
Той, что встала тогда, задыхаясь,
Перед редкой и сытой толпой…

Что была, как печаль, величава
И безумна, как только печаль…
Заревая господняя слава
Исполняла священную шаль…

И в бедро уперлася рукою,
И каблук застучал по мосткам,
Разноцветные ленты рекою
Буйно хлынули к белым чулкам…

Но, средь танца волшебств и наитий,
Высоко занесенной рукой
Разрывала незримые нити
Между редкой толпой и собой,

Чтоб неведомый северу танец,
Крик «Handa» и язык кастаньет
Понял только влюбленный испанец
Или видевший бога поэт.

II.

Осип Мандельштам

Футбол

Телохранитель был отравлен.
В неравной битве изнемог,
Обезображен, обесславлен,
Футбола толстокожий бог.

И с легкостью тяжеловеса
Удары отбивал боксер:
О, беззащитная завеса,
Неохраняемый шатер!

Должно быть, так толпа сгрудилась
Когда, мучительно-жива,
Не допив кубка, покатилась
К ногам тупая голова…
Неизъяснимо-лицемерно
Не так ли кончиком ноги
Над теплым трупом Олоферна
Юдифь глумилась…

III.

Сергей Маковский

Гитана

По платью нищая — красой движений жрица
В толпе цыган она плясала для меня
То быстрая, как вихрь, чаруя и дразня,
Кружилась бешено. То гордо, как царица,
Ступала по ковру, таинственно маня,
То вздрагивала вся, как раненая птица,
И взор ее тускнел от скрытого огня,
И вспыхивала в нем безумная зарница.
Ей было весело от песен и вина.
Ее несла волна, ее пьянила пляска
И ритм кастаньет, и пристальная ласка
Моих влюбленных глаз. И вся она была
Призывна, как мечта и как любовь грозна.
Гитана и дитя и женщина и сказка!