Своей популярностью это стихотворение обязано кинокомедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Помните? После удачно сданного экзамена герой фильма Шурик знакомится с однокурсницей Лидой и потом, «впервые» оказавшись у неё дома, читает ей стихи? «А вот послушайте!» — говорит он Лиде. Послушаем его и мы:

Говорят, кстати, что именно это стихотворение режиссёр фильма Леонид Гайдай читал в своё время на вступительном экзамене в институт. «Хорошая девочка Лида» — так оно называется. Ярослав Смеляков написал его в 1940 году, и оно по праву считается одним из лучших его стихотворений. Надо сказать, что Шурик прочитал Лиде лишь малую часть этого стихотворения. Вот как оно начинается, первые семь строф:

Вдоль маленьких домиков белых
акация душно цветёт.
Хорошая девочка Лида
на улице Южной живёт.

Её золотые косицы
затянуты, будто жгуты.
По платью, по синему ситцу,
как в поле, мелькают цветы.

И вовсе, представьте, неплохо,
что рыжий пройдоха апрель
бесшумной пыльцою веснушек
засыпал ей утром постель.

Не зря с одобреньем весёлым
соседи глядят из окна,
когда на занятия в школу
с портфелем проходит она.

В оконном стекле отражаясь,
по миру идёт не спеша
хорошая девочка Лида.
Да чем же она хороша?

Спросите об этом мальчишку,
что в доме напротив живёт.
Он с именем этим ложится
и с именем этим встаёт.

Недаром на каменных плитах,
где милый ботинок ступал,
«Хорошая девочка Лида», —
в отчаянье он написал.

«Что рыжий пройдоха апрель // бесшумной пыльцою веснушек // засыпал ей утром постель»… Честное слово: будь моя воля, я бы ограничился лишь этими семью строфами! Вот просто поставил бы в самом конце восклицательный знак вместо точки — и всё:

                   …
Недаром на каменных плитах,
где милый ботинок ступал,
«Хорошая девочка Лида», —
в отчаянье он написал!

Ну, может быть, не восклицательный знак, а очень жирную точку… Когда читаешь это длинное стихотворение, она там просто напрашивается — она там просто есть. Недаром ведь и киногерой актёра Александра Демьяненко (Шурик, то есть) чтение последних двух строк сопровождал решительными взмахами руки — словно бы ставил точку во всём стихотворении. Правда, киношный Шурик, прежде чем остановиться, с разгону прочитал и следующие три строчки:

Не может людей не растрогать
мальчишки упрямого пыл.
Так Пушкин влюблялся, должно быть…

С них начинается у Ярослава Смелякова вторая часть его стихотворения, которая, на мой взгляд, разительно отличается от первой. Те первые семь строф — они негромкие, в них неумелая, робкая и чистая любовь мальчишки. Заключительные же шесть строф — это сплошной грохот и словесная трескотня:

Не может людей не растрогать
мальчишки упрямого пыл.
Так Пушкин влюблялся, должно быть,
так Гейне, наверно, любил.

Он вырастет, станет известным,
покинет пенаты свои.
Окажется улица тесной
для этой огромной любви.

Преграды влюблённому нету:
смущенье и робость — враньё!
На всех перекрёстках планеты
напишет он имя её.

На полюсе Южном — огнями,
пшеницей — в кубанских степях,
на русских полянах — цветами
и пеной морской — на морях.

Он в небо залезет ночное,
все пальцы себе обожжёт,
но вскоре над тихой Землёю
созвездие Лиды взойдёт.

Пусть будут ночами светиться
над снами твоими, Москва,
на синих небесных страницах
красивые эти слова.

Эти строки насквозь пропитаны вовсе не мальчишечьей, а совершенно «взрослой» неискренностью и фальшью (вспомним Маяковского: «Я боюсь этих строчек тыщи, // как мальчишкой боишься фальши…»). Вы только сравните:

«Хорошая девочка Лида», —
в отчаянье он написал

— это из первой части стихотворения, а во второй его части, тут же, рядышком, читаем:

Преграды влюблённому нету:
смущенье и робость — враньё!

Враньё? И кто же врёт? Отчаянье влюблённого мальчика, не смеющего на девочку Лиду и глаз поднять — это что угодно, но только не враньё.

«Co za dużo, to niezdrowo», как говорят в таких случаях поляки. Это ведь ужас какой-то: «покинет пенаты свои», «на всех перекрёстках планеты напишет он имя её», «он в небо залезет ночное» и тому подобное. Залезть в небо… Так и слышится тихий-тихий вопрос той Лиды: «А ты хоть любишь меня?..»

Рискуя вызвать на себя возмущённые отклики тех любителей поэзии, которым нравится как раз вторая половина стихотворения Ярослава Смелякова, должен всё же сказать, что чувство меры тут поэту явно изменило.

Он в небо залезет ночное,
все пальцы себе обожжёт,
но вскоре над тихой Землёю
созвездие Лиды взойдёт.

Как хотите, а мне вспоминаются известные «Куплеты Курочкина» из кинокомедии 1953 года под названием «Свадьба с приданым»:

Хвастать, милая, не стану:
знаю сам, что говорю.
С неба звёздочку достану
и на память подарю.

Ну да, конечно. Мы же помним: «Мне районный парикмахер комплименты говорил»… Персонаж, для которого Алексей Фатьянов писал эти куплеты, — самоуверенный и тщеславный колхозный бригадир, немного трепач, и тут всё в порядке: никто и не ждёт от Николая Курочкина мальчишеской боязни сфальшивить…

Всё это совершенно очевидно, и вторая половина стихотворения не только мне кажется несоответствующей по жанру его первой половине. В своей статье «Время Окуджавы?», опубликованной 14 января 2002 года в «Новой газете», Станислав Рассадин замечает:

… У Смелякова, поэта, чтимого Окуджавой, есть стихотворение «Хорошая девочка Лида» — о любви мальчика к девочке; подчеркиваю, ибо метафоры таковы, словно речь о любви Народа — к Вождю, к Сталину (что, кстати, было по-своему дерзко, хотя советская власть, трижды сажавшая Смелякова, это пропустила). «На всех перекрёстках планеты // напишет он имя её. // На полюсе Южном — огнями, // пшеницей — в кубанских степях…» Наконец: «Окажется улица тесной // для этой огромной любви». А у Окуджавы улица Арбат не тесна для того, чтобы стать призванием, религией, отечеством…

Вот такие дела. Как получилось у Смелякова столь неровное стихотворение, сказать сейчас трудно. Несомненно, что общая атмосфера очень громких слов и беспощадных дел влияла на людей даже на уровне подсознания. Два друга Ярослава Смелякова, поэты Борис Корнилов и Павел Васильев, были к тому времени уже расстреляны, а сам он… сам он, скажем так, уцелел. Как и по судьбам многих других талантливых людей, то нелёгкое время в полной мере прошлось и по судьбе Ярослава Смелякова. И всё же, наверное, слишком резок был Давид Самойлов в своей оценке: «Смеляков — талант, убитый страхом и фальшью». Несмотря ни на что, талант Ярослава Смелякова убит не был. Его творчество — оно не всегда ровное, как неровным было и то время, в котором он жил и творил. Настоящий поэт искренен даже в своей неискренности. У Ярослава Смелякова есть совершенно удивительные стихи: удивительно талантливые, удивительно смелые и мудрые.

Что же до «Хорошей девочки Лиды»… Так ведь ещё Шекспир устами Крессиды, одного из персонажей (женских) своей пьесы по мотивам Гомера, заметил:

Говорят, что влюблённые всегда клянутся исполнить больше, чем могут, но при этом не исполняют и того, что могут сделать: обещают за десятерых, а не выполняют и десятой доли того, что в силах сделать один…

(«Троил и Крессида», акт 3, сцена 2, перевод — Л.С. Некора). И в 1940 году Ярославу Смелякову исполнилось всего 27 лет, и он тогда был молод, полон сил и — влюблён…

_______________________________________________

Валентин Антонов