Юрий Шевчук: «Я не могу часто играть в кино. Иначе моя группа просто развалится!»


Денис КОРСАКОВ — 25.08.2009
Знаменитый рок-музыкант сыграл анархо-синдикалиста в фильме Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Наш корреспондент побывал на съемках

Место действия – старинное село Кривополянье под Тамбовом. Солнечный, но прохладный полдень. Возле старой церкви столпилась сотня грязных босых людей в портках, зипунах и картузах. Между ними носятся сумасшедшие ласточки, бегают ласковые собаки и ходят актеры – Дарья Екамасова, Алексей Серебряков, Нина Русланова, Всеволод Шиловский…

Андрей Смирнов, автор «Белорусского вокзала» и «Осени», доснимает в Кривополянье свой фильм «Жила-была одна баба». Это кинороман о трагической судьбе России в первые десятилетия прошлого века; героине, несчастной деревенской девушке, предстоит пройти через множество тяжёлых испытаний. В том числе – через Гражданскую войну, страшный голод и антибольшевистское Антоновское восстание, которое развернулось в конце 1910-х годов в Тамбовской губернии и было подавлено будущим советским маршалом Михаилом Тухачевским. Во многом благодаря его усилиям население губернии за один 1920 год сократилось на 200 000 человек.



Тухачевский в фильме не появится, в отличие от руководителей восстания. Одного из них играет Юрий Шевчук. В большинстве своих сцен он отснялся еще в прошлом году. Но тогда в Кривополянье неожиданно зарядил дождь – а требовалось солнце. Съемочная группа пять дней просидела на площадке, но хорошей погоды так и не дождалась. В результате несколько эпизодов приходится доснимать сейчас.


Шевчук приехал на два дня, чтобы появиться в кадре на 10 секунд. Его функция на площадке – залезть на телегу и произнести перед крестьянами гневную речь, начинающуюся словами «Долой ехидного змея Ленина!» На слове «Ленин» звучат выстрелы, запряженная в телегу лошадь пугается и резко дергается. Шевчук сваливается с телеги, второй режиссер, схватившись за сердце, орет «Скорую!» Но выясняется, что пострадавший отделался легкими ссадинами. На следующих дублях лошадь тоже пытается сбежать, но наученный опытом Шевчук умудряется устоять на телеге.

Когда он с нее слез, корреспондент «КП» задал ему глупый вопрос «Не ушиблись?» Ну, а потом еще несколько вопросов.

- Как вы попали в эту картину?

- Мы с Андреем Сергеевичем Смирновым подружились уже достаточно давно. Когда-то мы работали над документальным сериалом «Свобода по-русски», где я был ведущим. Тот фильм был посвящен размышлениям о русской демократии: что она такое, с чем ее едят, возможна ли она в принципе. Андрей Сергеевич меня восхитил точностью понимания материала: он столько историй и документов перелопатил, перед тем как снять фильм. А сценарий «Жила-была одна баба» он вообще писал больше десяти лет, и все это время рылся в архивах. Я сразу согласился у него сняться: работать с большим художником - это всегда большая радость.

Я играю соратника Александра Антонова, одного из руководителей Тамбовского восстания. Мой герой – Ишин, такой замечательный анархо-синдикалист, он заводит народные массы на борьбу против большевистской тирании, произносит пламенные речи: «Не выпустим оружия из своих рук, пока не выгоним всех куманистов-нахалов с Русской земли!» Он так говорит – «куманисты» вместо «коммунисты». Он не за белых и уж точно не за красных, он руководствуется народной идеей, похожей на ту, которая была у батьки Махно. «Землю – крестьянам», вот его лозунг. Большевики провозглашали то же самое, но закончили обманом и продразверстками. А он пытается сделать, но... эта идея воплощается с кровью и оружием, и оборачивается сплошным насилием. Взаимопоглощающей темнотой.

- У таких людей, как ваш герой, было мало шансов победить. Интересно, они это осознавали?

- С одной стороны, мужики, отчаянно бившиеся за свою землю, все-таки прошли через Первую мировую войну, умели обращаться с винтовками, были опытными солдатами. Но… нет, все-таки я не думаю, что они могли выиграть. Эти мужики отвоевывали свою деревню и оставались в ней, а многие дальше воевать не шли. Их войско было раздроблено - такова уж печальная традиция всех крестьянских восстаний, начиная со времен Спартака и Разина.

А вот Красная армия к моменту Антоновского мятежа очень окрепла, и подавляла восстание чудовищными по своей жестокости методами. Тухачевский целые села душил газом ипритом, который впервые был применен в гражданской войне, против населения собственной страны. Мятежники прятались в лесах – а красные приходили в деревню, брали в заложники мирных жителей и говорили: «Если ваши мужья, отцы и братья не выйдут из леса и не сдадут оружие, мы вас расстреляем». И спокойно расстреливали. А если мятежники выходили из леса, то расстреливали и их.

Это был настоящий геноцид, из-за которого погибло множество мирных людей. Об этом огромном и трагическом периоде нашей истории до сих пор почти не пишут в учебниках.


- Ваш любимый фильм Смирнова – это, конечно, «Белорусский вокзал»?

- Разумеется. «Осень» - тоже хороший фильм, но «Белорусский вокзал» в конце 60-х ударил по всей стране, и по молодым людям, и по фронтовикам. В этом фильме - такая прямо человечина незарытая. Она там живет, шевелится до сих пор… Я его недавно как раз пересматривал по каналу «Культура».

- Я тоже. Он показался мне удивительно мрачным.

- Он не мрачный. Он невероятно тонкий и умный. Я вот сейчас читаю переписку Виктора Астафьева и Александра Макарова - и Астафьев, фронтовик, пишет о войне, о войне, о войне… И из его рассказов выходит, что война – это прежде всего страшная тоска! Ведь все эти увлекательные боевики про войну – совершенная чушь. Война – крайне унылое занятие и тяжеленная работа.

В 1995 году я был в Грозном, и одну историю никогда не забуду. Идет сражение: то чеченцы берут какие-то дома, то наши их отбивают. Я тоже там бегал, и в одном пыльном, грязном подвале увидел, как мрачные, уставшие бойцы сидят и смотрят телевизор. Снаружи стрельба, минометные обстрелы, мат-перемат – а они сидят, вперившись в экран видеодвойки, которую нашли в какой-то квартире. И у них две видеокассеты: одна с турецкой порнухой, а вторая – боевик со Шварценеггером. Шварценеггер бегает с автоматом, стреляет, тра-та-та-та-та, - а у одного из солдат тазик с патронами, он заряжает магазин и смотрит на все это. Невероятно красивая ситуация: в «ящике» идет роскошная, увлекательная война, и на нее смотрят полумертвые, очумевшие от происходящего солдаты, которым через два часа идти в настоящую атаку. Андрей Сергеевич в «Белорусском вокзале» как раз поймал эту грусть, эту тоску…

А Сергей Адамович Ковалев, который был политзаключенным в советских лагерях, однажды сказал: «В лагерь попадаешь восемнадцатилетним пацаном, и через десять лет выходишь оттуда восемнадцатилетним пацаном». Герои «Белорусского вокзала» - зрелые мужики, грузные седые дяди, фронтовики, знающие о жизни и смерти то, чего никто не знает. Они отягощены своими грехами: война - это ведь прежде всего убийства. И вместе с тем они – восемнадцатилетние пацаны, недолюбившие, недоигравшие, недотусовавшиеся, и эта мальчишеская энергия, мальчишеские эмоции в них заключены по-прежнему… И этот разрыв судеб в «Белорусском вокзале» передан с удивительной точностью и силой.

- Вы и раньше снимались в кино, и довольно удачно - только отчего-то очень редко.

- Всегда было слишком много своей работы. В 1990 году я сыграл главную роль в фильме Сергея Сельянова «Духов день». Съемки шли несколько месяцев, и группа «ДДТ» за это время чуть не развалилась. Я тогда дал слово всем участникам «ДДТ», что больше в фильмах сниматься не буду. Это была наполовину шутка, но в результате я действительно снимался очень нечасто.

Предложения были – меня, помню, звали в какие-то сериалы – но это казалось неинтересным… Но в 2002-м, например, я сыграл спившегося музыканта в очень неплохом фильме «Вовочка», а потом – сошедшего с ума поэта в фильме Григория Никулина «Антонина обернулась», он показывался вне конкурса на Московском кинофестивале. К сожалению, режиссер умер во время монтажа, не успев закончить картину, и ленту доделывала его жена…

- Попробовать себя в качестве кинорежиссера вам не хочется?

- Надо везде быть профессионалом, а я ведь не профессиональный режиссер! Вот Гарик Сукачев – хороший певец – попробовал себя в качестве режиссера, и кино у него вышло такое, гм… ну, скажем так, я это кино оценить не смог.

Я очень люблю кино, но у меня слишком много своих дел. Мы как раз работаем над новой программой – сейчас идут репетиции. Правда, альбом мы запишем еще не скоро: новые песни сперва хотим обкатать, опробовать на зрителе. Мы занимаемся живой музыкой. И по своему опыту знаю, что за время концертов и общения с публикой какие-то песни уходят из программы, а что-то в нее, наоборот, приходит… Думаю, мы в декабре сядем записывать диск, а пока 2 сентября ближайший концерт в Москве, на ВДНХ.

- Почему именно там?

- К нам обратились московские архитекторы и предложили принять участие в большом благотворительном концерте. Он посвящен спасению павильонов ВДНХ. Они разрушаются на глазах – а ведь все-таки они памятники истории, часть культуры, их придумывали одаренные архитекторы, и строила вся страна.

А еще у меня есть задумка записать альбом русских народных песен вместе с ансамблем «Терем-квартет». Я буду петь, они – играть. Я очень люблю русские песни, но пою их по-своему… Кадышева, Бабкина и прочие исполнители русских песен – это ресторан; не хочу ругаться, у них, наверное, тоже что-то получается, но это немного не то.

Я хочу петь русские народные песни «неправильно» - потому что в жизни они всегда поются неправильно. Минорную песню можно исполнить в мажоре. Женщина запросто может исполнить песню от лица мужчины. Голосовые партии меняются. Кто-то идет вверх, кто-то вниз, кто-то вбок – расстрела за это не предусмотрено, никаких законов не существует: ты поешь так, как в этот момент душе хочется. Русская народная песня – это когда поле, вдали кони пасутся, на земле лежат мужики и бабы под одним одеялом и смотрят в звездное небо… Вот она, русская идея, русская мечта, идиллия!

- Когда мы ехали сюда, в поезде на час включили радиостанцию, крутившую российскую попсу. Это был страшный час. Вообще в поп-музыке есть что-то, что вам нравится и не вызывает протеста?

- Я ведь в попсе плохо разбираюсь. Хотя вы правы, она всепроникающая, укрыться от нее невозможно. Ну да, наверное, что-то там есть хорошее…

Меня зря рисуют таким твердокаменным рокером, жестким и непримиримым борцом с попсой. Я не против попсы. Как можно воевать с планктоном? Я за то, чтобы музыка была разной, а не как в Советском Союзе – только марши и ВИА. Мы против этого протестовали и делали другую музыку. Но сейчас все вернулось: везде только попса – те же, в сущности, советские ВИА, - а другой музыки не найдешь. Где авторская песня? Почему на телевидении не показывают Грушинский фестиваль? Это же огромное стечение людей, душ, судеб, туда босяки разные собираются со всей страны, триста тысяч народу – и поют песни, и все это снимается – а потом не показывается ни на одном центральном канале. Очень мало джазовой музыки, очень мало народной, рок – вообще неформат. Осмысленная гражданская песня, в которой люди пытаются выйти за рамки рифм «кровь-морковь» и «спать-кровать», поразмышлять о жизни и о стране, просто вырезана из эфира. Остался какой-то Древний Рим, честное слово: только "хлеба и зрелищ".