З. Миркина "Христос и великий инквизитор"

"Пока внутри человека не воцарится мир, не будет мира во вне. Пока человек не живет
для Музыки — для высшего лада, не будет в мире никакой гармонии... Человек — не раб.
Человек — свободное существо, но свобода — не такое простое понятие.

Истинная свобода — это свобода не части, а целого. Рука не может быть свободна от тела.
Мозг не может быть свободен от сердца. Истинно свободна та часть организма, которая крепко
соединена с целым, служит Целому, живет для целого. Музыкант, живущий не для себя,
а для Музыки, воистину свободен. Его эго умирает. Не он сам, а его Музыка слышна нам.
Если есть Музыка, он жив.

Истинная жизнь музыканта — в Музыке. Истинная жизнь сердца — в любви.
Наша вечная жизнь — в Боге, то есть в том великом целом, частями которого мы
все являемся.

И от этого невозможно уйти. Пока это не осознано, никакого мира, никакой гармонии
на земле не может быть. Высокие требования, которые предъявляет Христос, даже те
высочайшие заповеди блаженства — реальность, от которой нам некуда бежать.
Хотя сегодня они звучат совершенно невыполнимо. Любить врагов, подставлять левую
щеку, если бьют по правой, если снимают рубашку, отдать и нижнюю одежду?
Не насмешка ли это? Или прекраснодушный бред?..

Не иудеи — иудея,
Не дети женщин — Сына Девы.
Не Иисуса Назорея,
А то, что там, меж ребер, слева…

Не Бога и не страстотерпца,
Разверзшего покров могилы, –
Распяли собственное сердце
За то, что билось и томило.

За то, что ныло и болело
И порывалось вон из клети
Куда-то в вечность, за пределы,
Очерченные телом этим.

За то, что называло князем
Не князя мира (ком из глины),
За чувство тайной, острой связи
С незримым, жгучим и единым.

За это вечное волненье
Перед немым и непостижным
И своевольное стремленье
Назвать неведомого ближним.

За то, что световые пятна
Ему чертили путь и сроки,
За этот трепет непонятный
От прикасанья звезд далеких…

Не чудотворца — страстотерпца,
Ушедшего в провал столетий –
Распяли собственное сердце
И жили, смерти не заметив.


Да, жили, смерти, не заметив. Она не была очевидной, смерть их душ. Лист, который ветер
сорвал с дерева, еще живой и целый; и, если бы у него было сознание, полет мог бы казаться
ему чуть ли не высшей жизнью.
Но… он обречен. Его жизнь только в крепкой связи с живым деревом. Истинная жизнь души
человеческой — в неразрывной связи с целой Вселенной. Свобода части — смерть. Свобода
целого — жизнь. Слова "раб Божий" парадокс, которым только и можно сказать о сути свободы:

Я Божий раб. И нет раба покорней.

А вы свободны. И гордитесь вы

Свободой веток от ствола и корня,

Свободой плеч от тяжкой головы.


Мучители Христа не ведают, что наказывают себя же самих. Христос знает, что Он —
не только он. Окружающие не знают, что они — не только они, что у всех есть
невидимый общий корень, невидимые артерии и вены. И так просто перерезают
собственные кровеносные, духоносные сосуды…

Заповеди блаженства даны для тех, кто понимает, что нет по сути ничего только своего, и что каждый
из нас — не свой, а Божий, то есть неразрывными узами связанный с Целым Вселенной, переплетенным
с каждой ее частицей.

И если это понять, то становится внятным, что обижая кого бы то ни было, мы обкрадываем свою же
душу, и наоборот, — отдавая всё, что имеем, обогащаем и растим душу свою. Только так душа может
дорасти до Бога и осуществится вполне — стать образом и подобием.

Лист, который связан со всем Деревом, уже не только лист. И момент понимания, что мы не равны
самим себе, что у нас есть высшее, расширенное "я" — наш высший миг. Что такое наше расширенное "я"?
Это то, что мы вмещаем в сердце, что наполняет и переполняет нас.

Если мы можем вобрать внутрь целую Вселенную, любя ее, благоговея перед нею, то Целая Вселенная
и есть наше высшее "я". И каждая боль становится нашей болью. Всякая настоящая красота, которая меня
наполняет, становится моей красотой, моим счастьем, моим смыслом.

"Мы живем в этом мире, если любим его", — сказал Тагор. Не любящий мира — только кажется живым.
Его душа мертва. Он живет, "смерти не заметив". И каждый воистину живой, истинно любящий чувствует,
что он исполняет некую великую роль, слушаясь невидимого Режиссера, давшего нам жизнь. Этот
Режиссер не внешний распорядитель, дергающий нас за нитки. Мы не чьи-то марионетки. Мы живые
души, и наш невидимый Господин находится глубоко внутри нас.

На той глубине, которая является общей для всех. Есть единая кровь у всего организма. Есть единая
глубина у великого множества существ. И самое важное происходит там, на той глубине. Там — узел,
там единый смысл всех тех разрозненных фрагментов, которые видимы, ощутимы пятью чувствами,
проходят перед нами на поверхности бытия.

Не то нам важно, что на сцене,
Не ряд мгновенных изменений,
А то, что есть за сценой — там,
Откуда всё диктует нам

Наш Режиссер. И я тогда лишь
Жива, когда гляжу в те дали,
В те жизнетворные просторы,
Где слышен голос Режиссера,

Стоящего на вечной тверди.
Нет, Он совсем не милосерден.
Он страшен, как сама гроза.
Он не осушит нам глаза

И не избавит нас от боли.
Но если мы сыграем роли
Свои, то Он предстанет нам
И мы тогда очнемся там,

Где боли не было и нет
И дух горит, как самоцвет
И нам самим простор Вселенной
Открыт, как мировая сцена.


Да, наш Режиссер, Устроитель Вселенной, наш внутренний Господин бесконечно требователен к нам.
Это очень требовательная Любовь, которая ведет нас в глубь самих себя к преображению, к тому
новому рождению, где нас ждет абсолютная полнота жизни, снимающая все наши вопросы.

На нашем сегодняшнем уровне у нас масса вопросов. Мы не понимаем замысла Режиссера.
Мы сопротивляемся Ему. Мы спрашиваем, а Он молчит.

Но Ему ли мы задаем свои вопросы? Мы посылаем их куда-то во внешнее пространство, к кому-то,
кого наше сердце совсем не знает. Там, куда мы обращаемся, живого Творца — нет. Он не кто-то
внешний, отдельный от нас.

Он не отделим от нашего сердца. Он — в самой глубине. Он — внутреннейший. Мы спорим с Ним,
пока нам кажется, что мы — это только мы, а Он это только Он. Но если бы Он был только Он,
Он был бы очерчен границею. Он не был бы бесконечным.

Такое же конечное существо, как и мы, только грандиознее, мощнее — идол. Но Он, не отделимый
от нас, и мы, неотделимые от Него — это таинственное Целое. Да, мы, связанные с Ним, уже не
только мы. Мы — воистину целая Вселенная. Это очень трудно быть целой Вселенной. И бесконечно
ответственно. Некому жаловаться. Не с кого спрашивать. Только с себя самих.

Нет того, кого я могу призвать к ответу. Он — во мне. И спрашивать можно только с себя.

Мне некому вернуть билет,
Мне некого проклясть,
И у души отдушин нет,
Куда б — излиться всласть.

Да, никого — на стороне.
Никто не виноват.
А я — во всём и всё во мне –
Весь рай и целый ад.
И смерть не выход. Нет, как нет
Во мне небытия.
Перед собой держать ответ
Всю вечность буду я.

Вот откуда немыслимо трудные заповеди блаженства, откуда совершенно непонятная на сегодняшнем
духовном уровне заповедь о любви к врагам. Ну, разумеется, любовь к врагам не означает, что мы
должны гладить их по голове и позволять делать то, что они делают.

Это означает только, что и они — часть единого Целого, к которому принадлежим и мы. И без их
преображения миру не исцелиться. Любовь к врагам означает, что мы желаем их преображения,
а не гибели. И еще — ненависть, сама по себе, к кому бы то ни было, убивает нас самих.

Любовь наполняет жизнью. Ненависть — смертью. Человек, наполненный ненавистью, начавшейся
даже со справедливого гнева, обиды, носит в себе смерть, не дает жизни войти в себя... "

Эссе полностью - здесь.