Вроде как Влада живет теперь с нами, то есть в моем городе, в нашей квартире, со мной, моей мамой и бабушкой. Ну, не важно. Влада какая-то расстроенная, больше молчит. Понятно, обиделась на меня дурака... И свет, как из детских воспоминаний, слишком яркий, пересвеченный, стирающий цвета... Стоим на балконе. Мама увидела проходящую под окном знакомую женщину, поздоровалась с ней. Это была учительница из школы. "Вот, - говорит мама, - это такая-то. Раньше она ходила в ярком коричневом костюме, с жилеткой и <еще с чем-то>. Помнишь?" Я что-то промычал; я был не в настроении, да и давно это было - еще в детстве. "Так вот, а муж у нее рабочий. Ему на работе мужики сказали, что неприлично жене так ходить, вот теперь она в другом..." Да, действительно, на женщине были черные брюки и черная куртка, несколько заношенные. "Яйца бы ему оторвал..." "Как? Что ты такое говоришь?" "А так! Когда вы наконец перестанете подчиняться?! Когда будете своей головой думать, а?!" Разозлилися, хлопнул дверью, ушел.
Нет, я конечно погорячился. Это мне еще один урок на тему того, что, во-первых, ищу везде своих врагов, кого бы мочкануть, кому бы пасть порвать, от кого бы пообороняться; а во-вторых, не нужно со своим мерилом жизни лезьть в чужую психологию. Я хотя и помнб прежний костюм этой женщины, но мама-то тут ни при чем, пусть даже она и поддерживает этого ее мужа (хотя тоже мне вояка - куриц пугать; нет бы своим мужикам на работе вставил, мол, не ваше дело, а то получается как в анекдоте: "- Ты чего с женой развелся? - Да волосы у нее на лобке рыжие... - И что?! - Да мужики смеются..." Пошло, зато правда - наша провинциальная, глубокая, сельская, сложная и глупая правда жизни.) Ушел к себе в комнату. Пакеты какие-то. После солнца тут темно так кажется. Упаковал какую-то плату в пакет - лишь бы чем-то заняться. Вроде, модем или тв-тюнер старый. Тут к пакету еще какая-то бумаженция на степлер крепилась. Ага, вот. Типа плакат. Цой. Так. А большой плакат - ватман где-то. Стал сворачивать - в два, в четыре, в восемь раз - все по сгибам. Получилась такая толстенькая пачечка. Да, а Цой на последнем концерте. Нет, не на большом, который на стадионе, а на маленьком, в каком-то зале. "Это мой последний концерт, ребята. Да..." Это за два дня до трагедии. "Завтра мы еще квартирник играем. Да, последний коцерт, можете спросить у <фамилия> и <фамилия>. Эй, что такое? Что происходит?! Ребята?" С первой фамилией многие в зале начали петь песню - не Кино, гимн, как я понял позже. Слова что-то типа "У нас нет воли, мы все управляемы, нам это нравится..." Я смотрю на сложенный плакат, и вижу, что рисунок изменился. И это напрямую связано с гимном и фамилией. Это даже не секта... На плакате теперь была статья - газетная - с цветными иллюстрациями. Ужас, отвращение - меня передергивало. Я смотрел на фотографии, ловил какие-то слова из текста. Переплетающиеся голые тела детей, окровавленные конечности, стертая кожа, пустые глаза, теснота, сгрудившиеся извивающиеся в тесноте голые тела, слизь, испражнения, кровь, внутренности... "Смотрите, как они трахаются..." "...гоблины..." "...у гоблинов нет чувств как таковых. В случае наслаждения они испытывают лекий зуд на мозолях на ступнях, пальцы на руках источают слизь и соединяются мембраной..." "...у них нет воли..."
ааах... Проснулся. Какой кошмар. Кол-белову с его ужастиками такое не передать. Хотя вполне в его стиле и духе. Я понимаю, что иду не по той дороге. Может, все дело в стражнике, которого я позавчера нарисовал?