Илья Рубинштейн. Дворовый романс. Часть 6

Четверг, 01 Мая 2008 г. 15:01 + в цитатник

Denis-K все записи автора

Анатолий: Нет.

Следователь: Ну тогда, считай, наскочил, на весь «червонец».

СИЗО Магаданского УВД. Анатолия ведут по длинным коридорам, то и дело останавливая и приказывая повернуться лицом к стене, когда мимо проводят такого же подследственного.

Голос за кадром: Дакота прекрасно понимал, что хотя срок ему улыбается чужой, его он обязательно получит. Получит даже с лучшим в мире адвокатом. И еще понимал Толик-Дакота, что на этот раз срок получит именно за Тоньку. Потому что нужно быть полным бакланом, чтобы позарится на незнакомую кралю-фармазонщицу. Позариться заместо той, по кому сох девять долгих лет. И которую мог обнимать и душить в объятиях уже сегодня. Сегодня, вот в эту самую минуту, когда ведет его конвой навстречу жизни, где никогда уже не будет места для Тоньки Демидовой – первой и последней любви Анатолия Сергеевича Коваленко по кличке Дакота.

Конвойный доводит Анатолия до камеры, и, погремев ключами, вталкивает в нее подследственного…

Но входит Анатолий в камеру не Магаданского СИЗО, а московской пересыльной тюрьмы в простонародье называемой «Пресня». И лет ему, соответственно, на десяток меньше. А лицо, и тело его все в черных кровоподтеках и губы разбиты до кровавой каши.

ТИТРЫ НА ЭКРАНЕ: ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

С секунду постояв на пороге, Толик теряет сознание и падает. Его успевают подхватить два сокамерника. Они доволакивают его до ближайших нар.

Первый сокамерник: Во лютуют, падлы.

Второй сокамерник: Может обвиниловку не подписал?

Третий сокамерник: Да все он подписал. И свое взял и три висяка еще до кучи. Суд уже через неделю.

Первый сокамерник: За что ж его архангелы так метелят? Или еще чего вешать хотят?

Четвертый сокамерник: Да не архангелы это.

Второй сокамерник: А кто?

Четвертый сокамерник: Тесть несостоявшийся. Вертухай наш. Старший по блоку.

Подходит к нарам, где лежит Анатолий и присаживается на краешек.

Четвертый сокамерник: Ну ты как, Дакота?

Дакота даже не стонет.

Первый сокамерник: Мотор его послушай.

Четвертый сокамерник склоняется над Толькой и прикладывает свою голову к его груди.

Второй сокамерник: Тикает?

Четвертый сокамерник (подняв голову от Толькиной груди): Вроде тихо.

Первый сокамерник: Так может помер? Лепилу надо звать.

Третий сокамерник подбегает к двери и с криками начинает колотить по ней обеими руками.

Третий сокамерник: Лепилу, давайте, суки! Человек умирает! Лепилу в семнадцатую!

Дверь камеры открывается и на пороге появляется коридорный старшина Максим Иванович Демидов.

Максим Иванович: Чего шумим?

Третий сокамерник: Доктора зови, начальник – человек умирает.

Максим Иванович: Который?

Третий сокамерник (кивнув на лежащего Тольку): Вот он.

Максим Иванович подходит к нарам Тольки-Дакоты.

Максим Иванович (улыбнувшись): Тебе что ли доктор нужен, Коваленко?

Толик вдруг открывает глаза и через силу улыбается в ответ окровавленным ртом.

Максим Иванович: А кроме доктора, что тебе еще нужно, ублюдок?

Толик (свернув улыбку, с сильным хрипом, через паузы): Ничего… Тоньке привет передай… И пусть на суд не приходит…

Максим Иванович: Все?

Толик: Все.

Максим Иванович смачно плюет в окровавленное лицо Дакоты.

Идет к двери и, выйдя в коридор, с грохотом ее закрывает.

И снова конец шестидесятых. Ленинский райсуд города Магадана. Туалет. Сидя на унитазе в одной из кабинок, Анатолий Коваленко рвет одну за другой гильзы «беломорин» и ссыпает папиросный табак в карманы старенького пиджачка.

Голос конвойного из-за двери: Ну скоро ты там, Коваленко?

Анатолий: Скоро, скоро…(встав с унитаза) Все уже.

Бросает пустую папиросную пачку в унитаз и спускает воду.

Обшарпанный зал заседаний Ленинского районного суда города Магадана. За столом, под гербом РСФСР – пожилая подслеповатая женщина-судья и два народных заседателя-пенсионера; за столом у окна – молоденький прокурор-очкарик; за столом у второго окна – толстая девушка-секретарь; у стола перед скамьей подсудимых – адвокат предпенсионного возраста. Он стоит. На скамье подсудимых, обнесенной низким деревянным «заборчиком» - Анатолий Коваленко. По бокам «заборчика» стоят двое конвойных-срочников. Их скучающие взгляды блуждают по немногочисленным «зрителям» процесса (человек пять-шесть), распыленных по лавочкам, установленным за деревянной «свидетельской» трибункой.

Адвокат (уныло-равнодушно скороговоркой тарабанит по бумажке):…Я согласен, что прошлое моего подзащитного далеко не кристальное. Непогашенная судимость и манкирование членством в рядах ВЛКСМ говорят сами за себя. Но, несмотря на это и на то, что им не был возмещен материальный ущерб потерпевшему, считаю возможным просить уважаемый суд отнестись к подзащитному с присущей нашему правосудию гуманностью. Подзащитный еще довольно молод и я уверен, что после отбытия срока наказания сможет стать полезным членом социалистического общества. Поэтому прошу срок, истребованный уважаемым прокурором, а именно одиннадцать лет колонии строгого режима, в рамках вменяемой подзащитному статьи УК РСФСР снизить до минимального предела.

Судья: У защиты все?

Адвокат: Все.

Судья: Подсудимому предоставляется последнее слово.

Анатолий встает. Озирается по сторонам.

Судья: Подсудимый у вас есть, что сказать суду?

Анатолий: Конечно.

Медленно опускает обе руки в карманы пиджачка. Затем вдруг резко вынимает их оттуда и швыряет по щепотке табака в глаза каждому из конвоиров. Перемахивает через «заборчик» скамьи подсудимых, в три прыжка оказывается у стола одервеневшего прокурора, вскакивает на стол, со стола на подоконник, с подоконника шагает в открытое окно.

Воцарившуюся мертвую тишину нарушают три хлопка старичка, в одиночестве сидящего на скамейке третьего ряда.

Старичок (без эмоций, констатируя): Хорошо махнул. На рывок.

У здания райсуда. Спрыгнув со второго этажа здания райсуда, Анатолий отряхивается и начинает свой забег по улицам города Магадана.

Голос за кадром: Анатолию Коваленко, конечно же, было интересно узнать, сколько вломил бы ему самый народный в мире суд. Но интерес этот был вялый, побочный. Главный же интерес, пиковый, был у Анатолия за девять тысяч километров от города, по улицам которого он сейчас бежал. Бежал и твердо знал, что на этот раз добежит он до этого самого главного в своей жизни интереса. Добежит, дойдет, доползет - кто бы не встал у него на пути.

Крупно – серьезные лица Нателлы, Леши Ахметова, Тамары и Максима Ивановича Демидова. За кадром звучит финал песни Владимира Вершинина в его же исполнении.

Скоро мне выходить, че там делать – не знаю

Мне на волю, как в тар-тарары,

Я устал от трески и собачьего лаю,

И от этой картежной игры…

Скоро мне выходить, я приду к тебе тихо,

А не примешь – обратно в тайгу,

Там, в тайге, у меня на примете чувиха,

Я ее про запас берегу…

На последней песенной фразе камера наконец показывает поющего Вершинина. Вместе со всеми он сидит за накрытым столом в квартире Демидовых. Все очень торжественно. Особенно это чувствуется по Максиму Ивановичу, точнее по его пиджаку на котором позвякивают четыре юбилейных медали и орден Красной Звезды.

Максим Иванович (после того, как Вершинин берет на гитаре заключительный аккорд): Неужто твоя?

Вершинин: Моя.

Демидов: А мне кажется, слыхал я ее уже. Давно когда-то.

Леша (полушутейно): А это, Максим Иванович, первый признак народности песни и ее автора. (подняв рюмку): За автора.

Вершинин: Нет, Лешенька, стоп. Сейчас мой тост.

Ставит гитару на пол, поднимает рюмку.

Вершинин: Вот сидим мы с человеком за одним столом часа уже полтора, да?

Леша (глянув на часы): Час сорок пять.

Вершинин: Тем более. Сидим в его доме и вроде уже привыкли к нему. Ну я не знаю… Ну как к своему что-ли. А на деле-то никакой он нам не свой. Нашему поколению во всяком случае. Отцам нашим свой. А нам – нет. Потому что был там, где ни вам, ни мне, побывать не довелось…

Максим Иванович: И не приведи Господь…

Вершинин: Вот я и говорю. Так вот. И еще есть у этого человека на груди орден. Орден Красной Звезды. И прошу заметить – за эти час сорок пять человек этот скромный ни об ордене, ни о войне, ни разу не заикнулся.

Максим Иванович: Да брось, Владимир Семеныч…

Вершинин: Я закончу. Точнее – заканчиваю. За вас, Максим Иванович и дай Бог вам здоровья и всего-всего.

Застолье чокается.

Чокается и другое застолье - застолье в одном из купе поезда дальнего следования «Магадан-Москва».Среди пятерых молодых людей, сидящих за столиком мы видим Анатолия Коваленко. Выпив, молодые люди начинают закусывать стандартной дорожной снедью – вареными яицами, колбасой, плавленым сыром…

Первый молодой человек (Анатолию): Толь, а вот я бы, к примеру, смог стать геологом?

Анатолий: Конечно. У нас на факультет все сначала приходят такие как ты - доходяги. А потом на летней практике по экспедициям оботрутся и порядок.

Первый молодой человек: Все – перевожусь на геологический.

Второй молодой человек (засмеявшись): Давай, давай..

Первый молодой человек: А чего?

Второй молодой человек: Ничего. Вот забудут тебя, как Толю на вокзале – сразу к маме попросишься.

Первый молодой человек: Во-первых, Толю не забыли, а он сам на поезд опоздал. А во-вторых…

Третий молодой человек: А во-вторых – закусывай, «геолог». (Анатолию) Слушай, Толь, Красноярск через двадцать минут. Контроль билетный опять может быть. (кивнув головой на пятую багажную полку). Так что тебе опять в горы.

Анатолий: Понял, гражданин начальник.

Четвертый молодой человек: Толь, а перед восхождением можно еще одну…

Передает Анатолию гитару. Анатолий перебирает струны.

Анатолий (чему-то грустно усмехнувшись): Про жисть и смерть...

Поет.

Вставай, земляк, подала Родина вагоны,

И улыбается загадочно конвой,

Обсыпал звездами бушлаты и погоны

Снежочек первый, нехолодный, голубой…

Вставай, земеля, мы отчалим по английски,

Нам от прощалок с мусорьем не раскисать,

Ты не печалься, что без права переписки,

Судьбу по новой все одно не расписать…

Квартира Демидовых. Застолье в разгаре. Вершинин подхватывает песню, запетую Анатолием Коваленко.

Вставай, земляк и понимай себя героем,

Тайга заждалась, просыпайся, дорогой,

Мы кубометрами вселенную покроем,

И пусть про подвиг наш газеты ни строкой…

Вставай, земляк, нам, как и прежде – до Урала,

Конвой давно уже сменили на конвой,

Вставай, земляк, - вагоны Родина подала…

Да ты гляжу уже, братуха, неживой…

Але, начальник, - здесь какой-то неживой!…

Опускает гитару.

Максим Иванович: Тоже твоя?

Вершинин: Моя.

Максим Иванович: А ты не сидел часом?

Вершинин: Да вроде нет.

Максим Иванович: Чего же песня такая?

Вершинин (пожав плечами): Просто песня.

Леша: Максим Иванович, вы бы рассказали лучше про орден.

Максим Иванович: Да что орден, Леш… Орден и орден. У меня что ли одного ордена-то?

Леша: Вы бы не скромничали, Максим Иванович, нам же действительно интересно – за что и как.

Вершинин: Леш, ну чего ты прицепился к человеку. Захочет, расскажет, не захочет…

Максим Иванович: Да мне, ребят, хорониться, в общем нечего...

Наливает себе одному и залпом выпивает.

Максим Иванович (выдохнув и занюхав рукавом): Вот ежели б вы меня лет двадцать или тридцать назад видели – не узнали бы.

Антонина: Пап…

Максим Иванович (уже пьяно): А чего «пап»! И ты бы не узнала. Никто бы не узнал. Потому что делами я ворочал очень крупными.

Вершинин: Это где, в разведке?

Максим Иванович (усмехнувшись): «В разведке»… В разведке интеллигенты вроде вас галифе протирали. Это не в обиду. Интеллигенция нам тоже нужна… А я… (наклонившись к Вершинину) Я, Володя, самого товарища Якира на исполнение вел… И Уборевича, кстати, тоже.

Вершинин (удивленно): Куда вели?

Максим Иванович (улыбнувшись): А туда и вел, Володь, где лоб зеленкой мажут. (вдруг с пьяной ненавистью) И еще много разной мрази водил. И хотя на фронте мне не довелось, тут у тебя, Володя, ошибка вышла, орден мой все равно самый что ни на есть боевой. Потому что здесь тоже был фронт. Невидимый фронт… Понял?

Вершинин (хмуро): Понял.

Военкоматовский дворик заполнен призывниками, их родителями, любимыми девушками и прочим провожающим людом. Сбоку от толпы урчат моторами четыре пазика с одинаковыми картонными табличками на ветровых стеклах. На всех четырех табличках черные трафаретные буквы «МО СССР». Народ доцеловывается, доплакивает, допивает и допевает. В гуще толпы рвет меха аккордеона веснушчатый парнишка лет восемнадцати-девятнадцати. Ему нестройно подкрикивают окружившие его пацаны и девахи.

Рано утром проснешься и откроешь газету

А на последней странице – золотые слова:

Это Клим Ворошилов даровал нам свободу

И теперь на свободе будем мы воровать!

Это Клим Ворошилов даровал нам свободу

И теперь на свободе будем мы воровать!..

Вместе со всеми в толпе стоят Валька Карташов с рюкзачком за плечами, Эдуард Карташов и их родители. Они не веселятся и не поют, а просто молчат. Молчат, еще до конца не осознавая, что произойдет через несколько минут. Сквозь толпу к Вальке Карташову продирается девушка и виснет у него на плечах. Это Наташка. Эдуард и родители тактично отходят в сторону и располагаются за металлической оградкой.

А потом под конвоем поведут на поверку,

Вызывают: «Васильев»! и выходишь вперед,

Это Клим Ворошилов и братишка Буденный

Нам даруют свободу, их любит народ!..

Это Клим Ворошилов и братишка Буденный

Нам даруют свободу, их любит народ…

Наташка: Ты!... Ты – предатель!... Да если б я Ленку случайно не встретила!...

Валька: Я думал – напишу…

Наташка: А вдруг я бы опоздала?!

Валька (улыбнувшись): Но ведь не опоздала.

Наташка: Я все равно ничего не понимаю! У тебя же медаль! Ты же в любой институт без экзаменов!

Валька: Не получилось с медалью… Вернее – сначала получилось, а потом… В общем долго рассказывать…

Наташка: Но в институт же и без медали можно! Только с экзаменами и все!

Валька: С экзаменами и характеристикой из школы.

Наташка: А что с характеристикой?

…Это Клим Ворошилов и братишка Буденный

Нам даруют свободу, их любит народ!

Наташка: Я все поняла! Ты подрался на выпускном!

Валька: В общих чертах. (улыбнувшись и кивнув на горланящего песню веснушчатого аккордеониста) Вон с ним на пару.

Наташка (обернувшись на аккордеониста, удивленно): С Коржиком?! Вы же в разных школах учились!

Валька: Да не с Коржиком. С другим. Которого песня. Он отличный чувак, Наташка.

Над толпой взлетают поставленные командные голоса: «Первая команда по автобусам!», «Вторая команда по автобусам!», «Третья команда по автобусам!»…

И сразу же огромные динамики, укрепленные на крыше военкомата, выталкивают в пространство первые аккорды марша «Прощание славянки». Медный грохот заглушает все вокруг.

Валька с Наташкой прорываются к стоящим за оградой родителям и Эдуарду. Объятия слезы и слова. Но слов мы не слышим.

К дверям пазиков выстроились четыре колонны призывников.

Крупно – Валька уже с подножки автобуса махающий рукой родителям, брату и Наташке.

Колонна ПАЗиков выезжает с военкоматовского дворика.

КГБ СССР. По длинному коридору идет старший лейтенант Карташов с листком бумаги в руке. Доходит до одной из дверей. Останавливается, открывает дверь, проходит в приемную.

Карташов (секретарю-лейтенанту): Старший лейтенант Карташов.

Секретарь-лейтенант: Проходите. Вас ждут.

Карташов заходит в кабинет. Останавливается напротив стола, за которым под портретом Дзержинского сидит человек лет пятидесяти. Это заместитель пятого управления КГБ по кадрам.

Карташов: Товарищ полковник, старший лейтенант…

Кадровик (оборвав): Садись.

Карташов кладет на стол листок и садится.

Кадровик (даже не взглянув на листок): Ты откуда к нам?

Карташов: С «Шарикоподшипника», товарищ полковник. Из КаБэ. По комсомольской путевке. Сразу после института.

Кадровик: Ну что ж. Раз просишь – вернем тебя на твой «Шарикоподшипник». В рабочих коллективах нам свои люди тоже нужны.

Придвигает к себе листок.

Карташов: Вы меня не поняли, товарищ полковник. Это рапорт об увольнении, а не переводе.

Кадровик (заглянув в листок): Вот как…

Карташов: Считаю себя недостойным для работы в органах госбезопаснеости.

Кадровик (усмехнувшись): Даже так?

Карташов: Так точно.

Кадровик: Сам решил или подсказал кто?

Карташов: Подсказал, товарищ полковник… Человек один.

Кадровик: Из нашей системы?

Карташов: Скорее – наоборот.

Лестничная площадка. В кабине лифта стоит Вершинин. У открытой двери лифта – заплаканная Антонина.

Антонина: Вот тебе и день рождения...

Вершинин (мягко): Ну чего ты, дурочка? Хороший день рождения.

Антонина: Я же вижу, что ты не вернешься.

Вершинин: А куда я денусь. Только до «Метрополя» и обратно. Сама же видела - водка кончилась вся.

Антонина: Пусть Леша сходит.

Вершинин: Его там швейцар не знает. Даже на порог не пустит.

Антонина: Это из-за отца все, я понимаю.

Вершинин: Ну причем здесь отец, Тонь?

Антонина: При том. Говорила я ему, чтобы он орден этот чертов не надевал.

Вершинин: Ну причем здесь орден? Не причем здесь орден. Просто водка кончилась, понимаешь?

Антонина: Не понимаю.

Вершинин: Чего ты не понимаешь?

Антонина: Что кончится сейчас все.

Вершинин: Да что кончится-то?

Антонина: Все. Я этот месяц наш, как в кино каком-то прожила. Очень красивом. И дальше так хочу. С тобой. Слышишь?

Вершинин улыбается.

Антонина: Почему ты улыбаешься?

Вершинин: Просто ты сейчас наговорила столько слов, сколько не сказала мне за целый месяц.

Антонина: Это плохо?

Вершинин: Не знаю.

Антонина: Ты вернешься?

Вершинин: Конечно.

Антонина: Только, пожалуйста, аккуратней. Фестиваль же. Милиции полный город.

Вершинин: Разберемся.

Закрывает дверь лифта.

Поезд «Магадан – Москва». Анатолий Коваленко закрывает за собой дверь туалета и идет по проходу. Из другого конца вагона с бутылкой водки, торчащей из кармана форменного кителя, навстречу Анатолию движется тот самый следователь, который допрашивал его в УВД Магаданской области. Молодые люди встречаются аккурат в середине прохода. Останавливаются. С секунду смотрят друг на друга. Затем Анатолий пытается обойти следователя, но последний преграждает ему дорогу.

Следователь: У меня, товарищ, такое впечатление, что мы с вами где-то встречались.

Анатолий: По всей видимости - в Москве. В ложе Большого театра.

Следователь: На «Лебедином озере».

Анатолий: Скорее всего, на «Щелкунчике»..

Следователь: Если не секрет – куда сейчас?

Анатолий: К начальнику поезда. Он для меня еще с утра держит свежий номер печатного органа ЦК КПСС - газету «Советская культура».

Анатолий разворачивается и бежит в сторону тамбура. За ним устремляется следователь...

Тамбуры, сцепки и проходы калейдоскопом сменяют друг друга, пока Анатолий, наконец, не вжимается спиной в решетку запертой двери последнего вагона состава. На него надвигается следователь. Остановившись в двух шагах от Анатолия, тот достает из-под кителя пистолет. Оба тяжело дышат.

Следователь (направив ствол пистолет в грудь Анатолию): Чего – адвоката хорошего надыбил?

Анатолий: Не-а… Прокурор кузеном оказался. По материнской линии.

У гостиницы «Метрополь». Из стеклянных дверей выходит Вершинин с пятью «чекушками» в руках. В это же время у входа в гостиницу останавливается интуристовский автобус. К самому верху ветрового стекла кабины водителя прикреплена табличка «ПЯТЫЙ МОСКОВСКИЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ», а внизу, справа, там же на ветровом стекле, красуется фотография Колдуньи с автографом. Из автобуса выходит группа иностранцев – гостей кинофестиваля. Они проходят мимо остановившегося Вершинина. До него доносятся обрывки французской речи. Из всех иностранных слов, которыми переводчик скороговоркой осыпает иностранцев, он понимает только четыре - «ле рус гран шансонье». Иностранцы с любопытством оглядываются на Вершинина и заходят в подъезд гостинцы. Вершинин проходит мимо автобуса. Цепляет взглядом фотографию Колдуньи на ветровом стекле. Останавливается. Замирает, глядя на фотографию. Из кабины на землю спрыгивает водитель и подходит к капоту автобуса. Открывает крышку капота. Заглядывает внутрь мотора. Закрывает крышку.

Водитель: (обернувшись на стоящего рядом Вершинина): Вот так-то, друг. Вчера французов весь день катал, сегодня бельгийцев.

Вершинин (не отрывая глаз от фотографии Колдуньи): Что?

Водитель: Я говорю – не жизнь, а сплошная разрядка напряженности.

Вершинин (кивнув на фотографию актрисы): Так она что – в Москве?

Водитель: Я ж говорю – сегодня бельгийцы, а вчера французы были. (кивнув на фотографию) И она была. Я фотку у нее и выцыганил. Не для себя. Для жены. Она пятый год (снова кивнув на фотографию) под нее стрижется.

Вершинин (снова упершись взглядом в фотографию): Под кого?

Водитель: Ты бухой что ль малеха? (кивнув на фотографию) Я ж говорю – под нее, под Колдунью.

Вершинин (не отрывая глаз от фотографии, отстраненно): Значит, в Москве…

Из рук Вершинина одна за другой падают на асфальт все пять «чекушек». Слышится трель милицейского свистка.

Поезд «Магадан – Москва». На подножке открытой платформы, прицепленной к последнему вагону состава, сидят Анатолий Коваленко и следователь. В руках у них по граненому стакану. Чокнувшись, они выпивают.

Следователь (занюхав рукавом кителя): Ты главное, в Москве как лавстори свою разгребешь – сразу явку с повинной рисуй. В первое же отделение. Полсрока считай минус. Ну или треть.

Анатолий: Разберемся.

Следователь (закурив): И все равно я, Толя, ничего не понял.

Анатолий: А понимать-то и нечего, начальник. Просто потому что красивая. Просто потому что люблю.

Размахнувшись, бросает пустой стакан на уплывающее полотно. Стукнувшись о рельсу, стакан разлетается вдребезги.

Палата вытрезвителя. Восемь коек. Заняты только две. Лежащие на них с головой завернуты в серые казенные одеяла. Они крепко и умиротворенно спят. Дверь в палату открывается. На пороге мы видим старшину со связкой ключей в руках и Вершинина. Последний раздет до трусов, а на плечи его наброшена простыня.

Старшина: Проходим, ложимся и дисциплинированно засыпаем.

Выходит из палаты. Щелкает замком с обратной стороны.

Вершинин проходит к койке у окна. Ложится на спину. Подкладывает руки под голову. Улыбается. Закрывает глаза.

Палата вытрезвителя. Утро. Три койки заняты обернутыми в одеяла гражданами СССР. Они спят. После звона ключей, лязга проворачивающегося замка и скрежета петель открывающейся двери на пороге возникают старшина со связкой ключей и дежурный офицер со списком в руках.

Дежурный офицер (глядя в список): Ерофеев Венедикт Васильевич!

Лежащий на одной из коек обозначает шевеление и из-под одеяла появляется сначала густая нечесаная шевелюра, а затем и похмельное лицо с умными глазами.

Ерофеев: К жертвоприношению посредством штрафа в сберегательный банк вскормившей меня Отчизны готов искренне, осознано и бесповоротно…

Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7

Рубрики:

Проза о Высоцком

<a href="https://www.liveinternet.ru/community/vladimir_vysotsky/post73980064/">РР»СЊСЏ Р СѓР±РёРЅС€С‚РµР№РЅ. Р”РІРѕСЂРѕРІС‹Р№ СЂРѕРјР°РЅСЃ. Р§Р°СЃС‚СЊ 6</a><br/>РђРЅР°С‚РѕР»РёР№: РќРµС‚.
РЎР»РµРґРѕРІР°С‚РµР»СЊ: РќСѓ С‚РѕРіРґР°, СЃС‡РёС‚Р°Р№, РЅР°СЃРєРѕС‡РёР», РЅР° РІРµСЃСЊ &laquo;С‡РµСЂРІРѕРЅРµС†&raquo;.
&nbsp;
&nbsp;
РЎРР—Рћ РњР°РіР°РґР°РЅСЃРєРѕРіРѕ РЈР’Р”. РђРЅР°С‚РѕР»РёСЏ РІРµРґСѓС‚ РїРѕ РґР»РёРЅРЅС‹Рј РєРѕСЂРёРґРѕСЂР°Рј, С‚Рѕ Рё РґРµР»Рѕ РѕСЃС‚Р°РЅР°РІР»РёРІР°СЏ Рё РїСЂРёРєР°Р·С‹РІР°СЏ РїРѕРІРµСЂРЅСѓС‚СЊСЃСЏ Р»РёС†РѕРј Рє СЃС‚РµРЅРµ, РєРѕРіРґР° РјРёРјРѕ РїСЂРѕРІРѕРґСЏС‚ С‚Р°РєРѕРіРѕ Р¶Рµ&nbsp;РїРѕРґСЃР»РµРґСЃС‚РІРµРЅРЅРѕРіРѕ.
&nbsp;
Р“РѕР»РѕСЃ Р·Р° РєР°РґСЂРѕРј: Р”Р°РєРѕС‚Р° РїСЂРµРєСЂР°СЃРЅРѕ РїРѕРЅРёРјР°Р», С‡С‚Рѕ С…РѕС‚СЏ СЃСЂРѕРє РµРјСѓ СѓР»С‹Р±Р°РµС‚СЃСЏ С‡СѓР¶РѕР№, РµРіРѕ РѕРЅ РѕР±СЏР·Р°С‚РµР»СЊРЅРѕ РїРѕР»СѓС‡РёС‚. РџРѕР»СѓС‡РёС‚ РґР°Р¶Рµ СЃ Р»СѓС‡С€РёРј РІ РјРёСЂРµ Р°РґРІРѕРєР°С‚РѕРј. Р РµС‰Рµ РїРѕРЅРёРјР°Р» РўРѕР»РёРє-Р”Р°РєРѕС‚Р°, С‡С‚Рѕ РЅР° СЌС‚РѕС‚ СЂР°Р· СЃСЂРѕРє РїРѕР»СѓС‡РёС‚ РёРјРµРЅРЅРѕ Р·Р° РўРѕРЅСЊРєСѓ. РџРѕС‚РѕРјСѓ С‡С‚Рѕ РЅСѓР¶РЅРѕ Р±С‹С‚СЊ РїРѕР»РЅС‹Рј Р±Р°РєР»Р°РЅРѕРј, С‡С‚РѕР±С‹&nbsp;РїРѕР·Р°СЂРёС‚СЃСЏ РЅР° РЅРµР·РЅР°РєРѕРјСѓСЋ РєСЂР°Р»СЋ-С„Р°СЂРјР°Р·РѕРЅ... <a href="https://www.liveinternet.ru/community/vladimir_vysotsky/post73980064/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet

-Рубрики

-Метки

-Музыка

-Подписка по e-mail

-Поиск по дневнику

-Интересы

-Постоянные читатели

-Статистика

Илья Рубинштейн. Дворовый романс. Часть 6